Арне Франкенштейн — О пространственно-временном

I

Все началось, едва под розовым уклоном

зима вживалась в неземную роль.

И может, просто жутко было столь —

не скрою. Небо поролоном

сквозь пятерню,

и снег, и снег, и ночь со светом…

Не то что ночь, а так, перед рассветом.

И боже —

я все хотел себе сказать, что я люблю —

люблю ее, не вас. Но разве мне поможет

восторженная мнимость, забытье.

Довольно я бывал конферансье

подобных контрвыпадов отчаянья,

все в дневниках часы ночные расточая,

и в аллегориях размытых на столе.

II

Простите мне.

Я не писал еще, быть может,

что видел вас мечтающей Жюли Мане

на полотне, в какой-то галерее.

И было так тревожно,

что вспоминая все, я чуть робею.

Хотя, простите мне.

III

Зима преображалась и темнело.

Не за окном — скорее, из окна.

Так странно, если комната одна

весь мир становится высок как стела

и тонок, будто кожа лепроносца.

Вчера нас вновь давил кровавый снег.

Я представлял как люди падают в колодцы

по году, десять, двадцать лет…

И снег все сыпался багровою трухою,

жестоко-вычурно, беспомощно крича,

как будто инквизиционною рукою

четвертовали конус высоты…

Я все искал на небе палача,

а видел бледно-серые цветы.

IV

И хочется тогда остановиться, не идти,

отрезки черные, что якобы стихи,

забросить дальше взглядов на прохожих.

И снег в такие дни уже идет сквозь кожу

бессмысленной какою-то вакциной.

И без пальто мы стали бы похожи

на белых крыс небесной медицины,

мне кажется.

И на такой картине

я ручкой шариковой проставлял штрих-код.

А то закат, бывало, по стеклу размажется —

все как в лаборатории —

потом звонок — и кто-то, обезумев, запоет…

А я боюсь, что за плечом завторит.

V

Порой я думаю, вы выдумали этот город,

что в траурных разводах силуэтов,

затертой пьесой для мещан. Так эсхатолог,

подбрасывая вверх монету,

безоговорочно получит результат

один из двух, но неосмысленный, беспечный.

А я — я им со всех сторон объят,

и оттого живу еще конечней.

Вы, может, тоже это знаете — увы —

где написать «был я», где «были вы» —

вопрос до смеха нам понятен и извечен.

VI

Все дым — воспоминания. И непонятно, тонко,

как ручейком звенит осколочным вперед.

И осознаться бы, да только этот год

и этот век —

в одних руках как кромка,

в других — безбрежный бег.

VII

А я от этих зим все чаще вспоминаю вас.

И город скрыт тогда за негой наваждений.

Бывало иногда, влюбляясь в светотени,

писатель портил свой готический рассказ.

Вы говорили мне об этом сами.

А может быть, проткнутыми глазами

икона наблюдает кирпичи

в стене? Тогда так больно, хоть кричи.

Но как же снять с гвоздя петлю рожденья?

И нужно ли?

Или такой надрыв:

не появилось бы тогда столпотворенье

на терминалах выхода с земли?

А впрочем, это снова про обрыв…

Я вам писал уже и много и бессвязно.

Обрывы в лицах в тягость городам,

таким как мой, где после снега грязно.

И даже зная все, как подписать неясно…

Не ошибиться бы, пишу: