Здесь обычно пишут всякую умную хуйню. © Adam Bernley
Я не знаю ни одной умной хуйни. © Almost old drunkard
Как бы странно это ни звучало, но пепел действительно шуршал, врезаясь в мозг некоей какофонией звуков. Здесь и рёв разогревающих двигатели флаеров и скрежет ремонтных улиток, тянущих многотонные контейнеры... много всего.
Почему меня это раздражало, я не понимал, я чужой здесь. И мы собирались отсюда сваливать. Поправляю неведомую бандуру, больше похожую на домбру, но способную разнести на атомы
любую хуйню в десятках метров от себя, включая тяжёлую броню. Вроде тихо...
Звонки, как правило, поступают в самый неподходящий момент: когда чистишь зубы, срёшь или же пытаешься отодрать пригоревшую к сковороде гречку, как сейчас.
Алло, — беру трубку.
Где ты ходишь? — вздрагиваю от голоса — Опять забыл? Завтра суббота, Сашку забери из садика, в понедельник отведешь обратно. И смотри, опять материца начнёт, больше его не увидишь.
Швыряю телефон на диван. Перед глазами маячит окошко винды — "Вы действительно хотите застрелить свою бывшую жену? Да! Нет!" Моргаю, отгоняя картинку. Покушал, блин...
Сашка пытается поднять замок на ботинке, когда я захожу в группу. Ещё двух бедолаг собирают родители, значит, не всё потеряно.
Здарова, Сашок. Как сам?
Хорошо.
Одеваю, выходим на улицу, достаю пачку — сигарет нет. Заходим в магазин, беру курево, жвачек, фруктов, и уже на выходе всё и завертелось.
Огромный тягач с двадцатиметровой фурой сшибает светофор, кабина подпрыгивает на замёрзшем снеге, пролетает через тротуар, и врезается в "Связной". Из фуры на дорогу вылетают коробки с бытовой техникой, несколько машин налетают друг на друга. В стороны разлетаются стекло, металл, пластик, части тел водителей. “Киа” сшибает столб, обрываются провода, искры рассыпаются по асфальту, затем следует серия взрывов. И всё это в три-четыре секунды...
Хватаю Сашку в охапку и бегом подальше от перекрёстка. Но уж если пришла жопа, то полная — в спину прилетает кусок горящей покрышки, сбивает с ног...
Кто-то шарит у меня по карманам. Пахнет гарью. Открыл глаз. Вроде цел. Полицейский помогает встать, протягивает паспорт и телефон. Несколько зевак расходятся. Видимо, интересное уже кончилось. Достаю сигарету, закуриваю, озираюсь. Дыхание спирает, кашляя, опускаюсь на снег, ноги не слушаются, тело дрожит. Сашки нигде нет.
В кабинете накурено. От моей обгорелой дублёнки несло псиной, капитан морщился, но пыхтел одну за другой. Бывшая жена испепеляла меня взглядом, дрожащими руками держала стакан с водой.
То есть вы действительно считаете, что произошла авария, Вас сбила машина, а когда вы очнулись, ребёнка с вами уже не было? — капитан, по-моему, уже терял терпение.
Врёт он всё! — бывшая сквозь слёзы.
— Он похитил его, он всегда говорил, что заберёт Сашку от меня! Где мой сын, алкоголик чёртов?
Я молчал. Либо мир сошёл с ума, либо я. Окружающие убеждали меня, что никакой аварии не было, что я просто забыл сына в магазине, пьяный упал в снег с зажжёной сигаретой, и чуть былоне сгорел. Но я-то видел, что произошло, и пусть даже “Связной” стоял на месте вместе со столбом, я не верил никому.
И последнее, не выезжайте из города, — вкрадчиво напутствовал мент, — а пока можете быть свободны.
Бывшая упала в обморок...
На часах полчетвёртого ночи. Я сижу за столиком, обхватив голову руками. Я всё перепроверил. Никакой аварии не было, я забрал сына из садика, но камеры наблюдения магазина показали, что туда я заходил уже один. Я проверил, от садика до магазина три минуты ходьбы. Что же произошло за эти три минуты на самом деле? Почему я так детально помнил аварию, которой никогда не было. Что происходит, и где, всё-таки, Сашка?
Мужчина, мы закрываемся.
Встаю, кладу на стол тысячу, выхожу. Какой-то парень клеит на столб объявление. Закуриваю, подхожу ближе. Парень почему-то пугается, хватает рюкзак и убегает.
Квартира на сутки, на час. Телефон такой-то. Тьфу, млять...
Звонок в дверь, как и звонки на телефон, прозвучал не вовремя. Я вздрогнул и порезался бритвой. Открываю дверь, за ней стоит Лёха, мой младший брат.
Что у тебя стряслось?
Это у тебя, типа, здравствуйте?
Лёха внимательно меня выслушал, нахмурился, открыл ещё одну банку пива. Я опять закурил.
Так же не бывает? — то ли спрашивая, то ли утверждая, говорит он. — Ты точно вчера ничего не
пил с утра?
Говорю же, нет.
Ленка чё говорит?
Ничего. Заявление написала, о похищении. Я ж всегда у неё крайний. Пока по подписке о невыезде отпустили. Сашка если не найдётся, закроют, наверно...
Леха выронил банку. Я принёс швабру, стал протирать, как он вдруг схватил меня за плечо.
Вован, замри!
Я послушно замер. Лёха что-то рассматривал у меня за ухом.
Что за..?
Что ты там нашёл? — я не выдержал и пошёл к зеркалу.
Оказалось, в одиночку посмотреть у себя за ухом не так-то просто. Лёха снял всё на телефон, мы молча смотрели фотографии. Я вообще ничего не мог понять. За ухом вздулась какая-то небольшая опухоль, кожа отмирала в этом месте и шелушилась. Лёха этот чирей разрезал ещё, но вместо крови и гноя под кожей было что-то металлическое.
Вытаскивай на хер из меня эту фигню. — я вспотел, сердце перфоратором пробивалось наружу.
-Уверен? А если помрёшь? Может, они тебе мозг заменили?
Кто они? Вытаскивай, говорю.
Пришельцы, — выдохнул Лёха. — Или ФСБ. Я заржал.
Пургу-то не гони, какие нафиг пришельцы? Ты смотришь слишком много пиндоских ужастиков.
А ты, видимо, не смотрел их никогда. Аварию эту твою я ща найду, она из фильма, этого... как его...
Меня затрясло.
Готовились тщательно. Лёха залил в меня пол-литра водки, не давая закусить. Выпотрошил мою аптечку, что-то выпарил, смешал, набрал в шприц. Обложил меня зеркалами, чтоб я всё видел.
Ну чё, готов?
— он сделал мне укол в район недавнего разреза. Боль растекалась по шее, но я терпел. Что Лёха нахичил в шприц, я даже боялся предположить, но всё-таки он три года учился в медицинском. Ему виднее.
Как пионер, йопт, — шея начинала неметь. Лёха закончил протирать лезвие канцелярского ножа. Хирург, бля...
А теперь сиди и не шевелись, — он надел очки. — Почувствуешь себя плохо — шепни.
Ога, шептуна пущу, — алкоголь уже начал уносить меня в нирвану. — Короче, Склифосовский, оперируй уже.
Отче наш, иже еси на небеси...
Я и не знал, что он успел стать верующим...
Долбаная палёная "Путинка"! Живот крутило, меня несколько раз вырвало желчью. В глазах то темнело, то проявлялось окружающее словно сквозь туман. Зеркала запотели, так что я не мог видеть, как Лёха ковыряется в моей голове. Тем временем гирлянда из тонких проводков и странных мелких чипов образовала на столе небольшую кучку. Как всё это оказалось во мне, оставалось загадкой. Лёха матерился, пыхтел, но продолжал извлекать из меня инородные тела. Мне становилось всё хуже, футболка промокла от пота насквозь, тело перестало меня слушаться.
Лязгнул замок на входной двери. В комнату врывается Ленка с двумя ментами. Видят всю эту картину с операцией.
Что тут происходит?
— спрашивает мент. Ленка снова падает в обморок.
-Ага! — орёт Лёха. — Вот и конец этой херни!
А меня будто проткнули насквозь багром. Хотя, откуда мне знать чувства человека, проткнутого багром, да еще в голову? Мда, "Путинка" во всём виновата... — промелькнуло в угасающем сознании.
Кино кончилось.
-Фу, блин, дерьмо какое-то... — говорю я телевизору.
Собираю пустые бутылки возле дивана, уношу на кухню. Захожу к Сашке, он так и не выключил у себя свет. Тот лежит под одеялом с головой. Не спит.
Пап, — тихо шепчет он мне.
— у меня под кроватью кто-то сидит и зовёт меня. Мне страшно.
Сейчас посмотрю, — говорю ему с улыбкой. Заглядываю под кровать, а там, в самом дальнем углу, раскрыв от ужаса глаза, сидит и дрожит Сашка.
Пап, на моей кровати кто-то есть, — шепчет он мне. Волосы встали дыбом, по спине пробежал холодок.
И я очнулся...
Темно, холодно, воняет каким-то лекарством. Я лежу раздетый, накрытый простынёй на холодном металлическом столе. Шея болит, во рту будто прошлась конница Будённого, что-то туго привязано к большому пальцу ноги.
Приплыли, сцуко... Тормози, Харон.
Заматываюсь в простыню, нахожу выключатель, включаю свет. В комнате обложенной старой потрескавшейся плиткой ещё несколько столов с трупами, в углу небольшая обшарпаная ванна, письменный стол с бумагами и телефон на стене.
Господа, а где же обещанные белые тапки? Пропили, што ле? Надо сказать, ноги мёрзнут ужасно.
Телефон не работал. Что ж, всё по фэн-шую. Всё для красоты...
Стучался я в дверь долго, около получаса. Или я так думал. Когда же за железной дверью послышались шаги, я замер.
Кто здесь?
— несколько раз спросили за дверью.
Кто-кто, свои — наконец выдавил я.
Свои все тихо лежать должны, — Дверь открывается, на пороге стоит охранник с шокером и фонарём, а вид, словно у него в одной руке пистолет, а в другой обрез. Он смотрит на меня, моргает, несколько раз глубоко вдыхает.
Ущипни себя что ли, — говорю ему. — Где моя одежда? Охранник задрожал, выронил фонарь, мягко сел на пол.
Извини, ни стыда, не совести, ничего лишнего, да и вообще, некогда мне, идти надо... Я аккуратно проскользнул за дверь.
Таксист был странным. Вот лично я никогда не пустил в машину босого мужика в простыне зимой, который к тому же вылез из окна поликлиники. Наоборот, прибавив "кольщика" Круга, он закинул под язык насвай и повёз меня домой.
Квартира была опечатана. Хорошо, что я прятал запасной ключ в пене за косяком двери. Второй раз менять замок не очень хотелось.
Лёха примчался быстро. Внимательно на меня посмотрел.
Как ты себя чувствуешь? — он потрогал шов на шее, неодобрительно покачал головой, — коновалы, сцуко... обычной ниткой зашили. Ничё, ща исправим.
Лёх, мне действительно страшно... — говорю я ему.
— в башке происходит херня, Сашки уже двое суток нет. Вокруг творица непонятное...
Успокойся ты.
— Лёха клацнул ножницами, — Разберёмся...
Минуты через две, когда он перешил мне разрез на шее, мы разглядывали причиндалы, которые Лёха вытащил из меня. Некоторые детали светились жёлтым. Я курил, всё больше веря брату, а того, было видно, уже понесло.
Отвечаю, Вовка! Вот эта поебень посылала сигнал о твоём состоянии. Я хрен знает, но возможно у них, когда у тебя сердце остановилось, компы зависли. Систем эррор и всё такое. Андестэнд?... Но так как сейчас свет пульсирует, передача продолжается. Возможно, со звуком. Возможно, они нас понимают.
То, что это было дело рук (лап, ложноножек или щупалец Ктулху?) пришельцев, не сомневался даже я.
Давай сломаем эту хреновину? — предлагаю на шестой рюмке. Пьяному, известно, море по
— колено. — Им отправиццо сигнал, что я помер, ну или систем эррор, как хочешь. Думаешь, они не прилетят посмотреть?
А если она всё ещё подключена к тебе? — парирует Лёха. — Не знаю, вайфаем, или блютузом, чё они там используют... Где гарантия, что Сашка живой ещё?
Удар поддых. Я схватился за голову руками, замотал, отгоняя эти слова.
Сашка — живой! — заорал я. — он живее всех живых! Понял, нах!
С этими словами я беру эту ёбаную кучу проводков с деталями и закидываю в микроволновку. Ставлю быстрый разогрев.
-Ты идиот! — орёт Лёха. — А если всё не так?
-В моей жизни всё не так,
—тихо говорю я. — кроме Сашки...
Мы сидим, считаем секунды. Всем известно, что металл микроволновке противопоказан. Вглядываемся в иноземные потроха, которые крутятся на тарелке.
Чё-та херня какая-то..
Взрыв его перебил. Меня вырвало кровью с очередными внеземными приборами, в глазах потемнело, квартира заходила ходуном. Микроволновка чадила чёрным вонючим дымом, который разъедал глаза.
Фу, бля, аж дышать нечем... — Я открыл окно.
В дверь кто-то стучал и звонил одновременно, а у окна зависла тарелка. Небольшая, метра три в диаметре, переливается огнями. Я смотрю на Лёху, тот, раскрыв рот, смотрит на НЛО, даже не моргая.
Хватаю из-под дивана гвоздодёр, раскрываю окно, и как есть, в рубашке и домашних тапочках запрыгиваю на тарелку. Покатая рифлёная крыша не скользила, ближе к центру кустом расположился пучок каких-то антенн.
-Где Сашка? — я ломаю антенны, бью гвоздодёром по тарелке. Хоть бы какая царапина осталась, этой дуре всё побоку. Но всё же, какой-никакой урон я ей нанёс, меня шандарахнуло током, и искры посыпались не только из глаз.
Дышать было трудно. Не то чтобы мне сломали рёбра, но воздуха не хватало. Встаю, гвоздодёр по-прежнему зажат в руке.
Вау, я внутри, што ле? — комнатушка была маленькой, ну как ванная в Хрущёвской пятиэтажке, только с потолком чуть более полутора метров. Ни одной ровной поверхности, всё какое-то, рифлёно-жёваное, уныло-серого цвета. Не хватало коричневых вкрапинок, чтобы ассоциация с использованной туалетной бумагой была полной. Пол мелко вибрировал, а я потихоньку трезвел.
Тормози шеф, приехали.
Меня игнорировали. Или эта арба мчалась на автопилоте. Стучу гвоздодёром по стенке.
Ку-ку, йопта. Есть кто дома?...
Вроде комнатушка дрогнула. Пол перестал вибрировать. Я успокоился...
Минут пять, а может и десять, херт знает, но у меня лопнуло терпение. Я занялся методичным демонтажом всего, что попадало под монтажку. Хотя, демонтаж это слабо напоминало. Это был кошмар вандала и смертельный ужас тайфуна — ломать было нечего, а то что было, не ломалось, не царапалось, только руку отбил. Хлипким, в этой конуре оказался только потолок. Отогнув, какую-то жестянку и проломив на радостях дыру, я по-ходу, чёта там у них задел — на меня полилась вязкая жижа. Отскочил, как ошпаренный, мало ли, что там у них залито. И только потом до меня дошло, что эта мерзкая жижа очень уж, по-родному, пахнет. Спиртом...
Во всех заполненных мною анкетах я всегда положительно относился к алкоголю. С мелкой оговоркой, что пить нужно ещё уметь. Не как по НТВ опера, и прочие отделы после раскрытия преступления года, пьют пол-литра на десять человек, при этом накрывая стол почище новогоднего. Здесь даже дело не в дозе-мере, это личное дело каждого. Я всегда считал что, либо ты пьёшь, либо пытаешься пить. Мне лекарь однажды советовал побольше гулять. Хорошего специалиста грех было не послушать, и сразу после выписки из ЛТП я пошел в кабак. А вообще, пофиг мне, не туда меня понесло.
Жрать эту херню я не стал. Так, ссадины протёр. Но парами надышался. Картинка в глазах поплыла, но тарелка постепенно теряла свои привычные очертания. Перебитые провода, трубки, совсем абстрактные детали превращались в мусор, разлетались в стороны.
Я тебя на цветмет сдам, падлу, — пыхтел я, порядком устав. — А хозяев твоих, в деревню отвезу, бабушке... будут ей грядки полоть...
Гвоздодёр проткнул стенку, я больно ушиб палец, кто-то за стенкой схватил монтажку со всей дури.
Блеать, вы там совсем афанарели, чтоль? — ругался за стенкой незнакомец, — Ща песдюлин вставлю!
От неожиданности я резко выдернул монтажку.
Ты кто?
В зиявшей дыре маячило лицо человека с бородой.
Платон. Ты чего монтажкой машешь? Если напился, держи себя в руках.
Йопа… — Чёт у меня почему-то сразу кончился словарный запас. Позади медленно открывался люк...
Ну, выходим?
Ты один?
Да, я один. А ты?
Тоже. Видишь чё-нибудь?
Ни хера. Выхожу.
Тарелка стояла у какой-то разбитой кирпичной двухэтажки с выбитыми стёклами. Фонарь мерцал, выхватывая из темноты кусок улицы, скамейки, очертания корявых то ли деревьев, то ли кустарников. Сзади подошёл мой попутчик.
Эк куда нас занесло... — протянул он. Оборачиваюсь. В заношеной донельзя рубашке, длинной кожаной драной куртке, шароварах кои некогда были джинсами, и стоптанных кроссовках стоит дед, задумчиво поглаживая бороду.
Здаров, — говорю. — Хипстер, что ле? Или хичер?
Дед сверкнул глазами, окинул меня любопытным взглядом, расплылся в улыбке.
Фрилансер, ёпт. Ебанатам помогаю временами. А сам, смотрю, налегке собирался? Я посмотрел на свои домашние тапки.
Не собирался я никуда, у меня сына похитили... Дед вытаращил глаза.
Понятно. Так, надо подумать, куда они в этот раз послали. Откуда так спиртом несёт, — он
прищурился. — Осталось чё?
В смысле, на этот раз? Ты чё, сподвижник, каждый день в тарелках летаешь? Дед гордо поднял голову.
Не каждый день, но в четвёртый раз уже. Гвоздодёр выпал из моей руки.
Ты б поменьше его жрал, — меня уже отпускало, мучала только жажда. Платону, видимо, было на всё посрать. — отравишься ещё, вдруг она радиоактивная?
О! Какие слова мы знаем, — дед вытер лицо шапкой. — Ты скажи, как можно отравиться спиртом? Здесь градусов семьдесят, не меньше. Как вообще можно было сломать летающую тарелку? Ты уникум, ёпт. Кроме шуток.
Идёшь? Или так и будешь тут нажираццо?
Невдалеке видны какие-то строения и вероятно, живущие в них, нам кое-что разъяснят…
Иду-иду, — Дед хряпнул ещё пару пригоршней. — Одному всегда страшно, а вдвоём веселее.
Вместе весело шагать по просторам, — буркнул он в бороду и штормящей походкой начал меня догонять.
Доходим до двухэтажки, дверь в подъезд выломана под корень вместе с коробкой. Дед схватил меня за рукав.
Стой, погоди.
Чего?
Постой, — он вглядывался в стену. Пощупал её, постучал. — Это подделка. Искусная имитация, не более.
С чего ты это взял?
— я пожал плечами.
— Дом как дом.
А вот и не так. Видишь, какая кладка? Кирпичик к кирпичику, шов аккуратный, одинаковый, это не кирпичная стена.
Вот ты гонишь. Может, молдаване строили, или спецы какие.
Невозможно так уложить кирпич! — перебил дед. — В прошлый раз был ангар, теперь здание...
И чё? Привезли в другое место.
Так тарелка-то одна и та же! — взбесился он. — Чёрт, тарелка!
И как мы могли её оставить. С тихим лязгом закрылся последний люк, тарелка поднялась от земли метра на два, крутанулась вокруг своей оси и исчезла.
Надо искать проектор, — пробурчал дед и икнул. — Надо было хоть в шапку спирта набрать. Я зашел в подъезд. Резкий свет больно ударил по глазам. Щурясь, осматриваю помещение.
Платон был прав, внутри двухэтажка была не такой. Ни одной стены, так, коробка. Местами
валялась какая-то труха, куски пластика, чей-то ботинок.
Я ж говорил, подделка.
Источника света мы так и не нашли, он просто был. Дед обошел помещение, распинал все кучи.
Здесь ничего нет.
— Сказал он, — Не там мы ищем.
Ты говорил не первый раз... летаешь... как ты возвращался? Дед почесал бороду.
По-разному... сперва нужно понять, куда нас привезли.
А это долго?
Во второй раз меня держали шесть лет... Меня замутило.
Светало. Становилось теплее. Мы сидели на скамейке у подъезда ненастоящего здания. Я курил, собираясь с мыслями, дед дремал. Постепенно вырисовывался окружающий нас пейзаж. Я ткнул деда в бок.
Глянь, есть что знакомое?
Платон потянулся, протер шапкой лицо. Вскочил.
Ты тоже это видишь?
— он покрутился. Вместе с ним и я. Во-первых, двухэтажка была тут единственным зданием, как и кусок улицы. Во-вторых, улица обрывалась метрах в двадцати, резко утопая в снегу, или чем-то, похожим на снег. В-третьих, далеко, у горизонта, гигантские колонны образовывали стену.
О, а вот и третий. Система работает...
Я обернулся. Под кустами у фонаря, укутавшись в армейский бушлат, безмятежно спал человек...
Тихо, мало ли чё ему спросонья покажется. — дед разглядывал солдата. — Мотострелки... сержант... Свердловский?
Шерлок, блин, — я потряс спящего. — Рота подъём! Трево... Прикол неудался, на меня смотрело дуло автомата.
Солдат, казалось, был волшебным на всю голову. Только сейчас мы разглядели, что бушлат у него
местами заляпан кровью и грязью. А особенно его напрягала борода Платона.
Кто такие? — спросил наконец он.
Хипстеры, — хмыкнул дед. — только айпада у нас нет.
Чего?
Афтары, котроые пишут, что когда на них наводят оружие, перед глазами у них проноситься вся жизнь, нагло врут. Ну или плагиатят. Обычно вместо прошлого больше думаешь о настоящем, ну или о будущем. А вот когда тебе уже не угрожают, начинают лезть мысли, не очень хорошие.
Мы где? — солдат приходил в себя. — Где бтр мой?
Извините, Владимир Ильич недокрасили ещё. — дед зажигал не по дедски. Я ткнул его в бок.
Потом познакомимся, я не собираюсь тут шесть лет сидеть. Я сына третий день не вижу... Дед состряпал умную физиономию.
Идём. Найдём имитатор — найдём выход. — он снял куртку, перекинул через плечо. — Ну, или
охрану.
Как он выглядит хоть? — я закурил последнюю сигарету, выбросил пустую пачку.
Как объяснить, — пожал плечами дед. — Увидишь непонятную хрень, он наверняка и есть...
Вы вообще о чём? — недоумевал третий пассажир.
Ты вроде про айпад чёто говорил? — Сержант рылся в кустах в нескольких метрах. Дед задумчиво смотрел вдаль. Я вытряхивал из тапок набившийся снег. Хотя, накрошенный пенопласт больше подойдёт под описание этой крупы.
А что? — дед уже осматривал место посадки тарелки.
Это что, оружие?
Ога, — хмыкнул дед. — Массового поражения мозгов!
Сержант не понимал. Платон вдруг внимательно на него посмотрел.
Сотовый. Айфон. Википедия. Лада Калина. Аватар.
-Чего?
Когда ты в тарелку лез, убогий, какой год был?
96-ой... — солдат напрягся. — Нас окружили тогда, я думал, в бтр лезу, потом только дошло... а ты когда влез?
Дед погладил бороду.
— Я-то в 2017-ом...
Слишком сильно я ударил тапком по асфальту, от китайского ширпотреба оторвалось полподошвы
всё, нет у меня больше тапок.
Чё ты гонишь? — говорю ему. — Я в 13-ом её ломал, насколько помню.
Вот такой вот резонанс... — сумничал дед. — Система не меняется — меняются детали...
Вот вы два наркомана, — сплюнул солдат.
— Откуда вы только взялись на мою голову?
Всё, нашёл, — дед показывает на крышу двухэтажки. — Видишь, антенна наверху? Там он, зуб даю...
Я смотрю на здание. Даже если влезть на окно второго этажа, до карниза крыши не дотянуться.
Блять, и чё к нам какого-нито ямакаси не занесло. Дед хмыкнул, солдат вспотел.
Слышь? А вы точно русские?
Видишь люк на крышу?
Нет...
А он есть... — дед разглядывал потолок, словно картину в музее. Мы стояли на втором этаже, задрав головы. С улицы подняться на крышу было невозможно.
Э, эт-то чё? — сержант пятился назад, не отрывая глаз от потолка, на котором из ничего образовывался люк, доска за доской, появились петли, тут же заржавели. Возник массивный замок.
Кто это сделал?
— спрашиваю. Дед вытирал шапкой пот со лба. Скалился.
Прикинь, стою я, думаю, подробно так, хорошо бы нам люк такой деревянный, — деда аж распирало. — Смотрю, образовывается, прямо в том месте образовывается...
Я пнул его в ботинок.
А замок-то нахера додумал, чем мы его откроем?
Монтажка тебе зачем?
— дед загорелся. — Ща стремянку надумаю...
В это время перед сержантом образовывался гранатомёт, но вдруг шлёпнулся на пол, недоделанный.
Хуясе…, — протянул он.
Я пытался надумать кеды, но вместо них у меня из воздуха сыпалась только какая-то труха...
Вот так получилось, что материализовывать мысли мог только дед. У меня так вообще, кроме трухи, ничего не образовывалось, а у сержанта до конца намыслить не получалось. Дед мыслил последнюю ступень, со лба шёл пар, но он не сдавался, закусив нижнюю губу, продолжал усердно думать. Поток трухи кончился, я не смог надумать ни обуви, ни сигарет.
Ну его на хер, — я поднял с пола гвоздодёр, подошёл к лестнице. — Не развито у меня воображение, ну и по...
До потолка долез быстро. Замок на люке оказался цельным, как чугунная гиря. Мыслитель, тоже мне. Ломаю замок...
Ну, дед. Если не откроеццо...
Люк открылся. Причём сразу на крышу. С неё окружающий натюрморт казался ещё хуже и унылей, чем внизу.
Дед выхватил у меня из рук монтажку, подскочил к антенне и со всей дури обрушил на неё инструмент.
Стемнело резко, секунды не прошло. С воплем исчез дед, потом и меня кто-то шарахнул шокером...
Мир потух...
Очень холодно. Ноги замёрзли и болели. Левая кисть примёрзла к гвоздодёру, каждое движение отзывалось болью. Тусклая лампочка на куске провода еле освещала бетонный мешок, в который мы попали. Дед натужно кашлял, содрогаясь всем телом, казалось, пытался выкашлять лёгкие.
Тьфу, мля, мерзость... — он с трудом встал, но тут же, охнув, сел обратно. — Капец как голова кружиццо...
А где наш волшебный друг с автоматом? — я смотрел по сторонам. Дед сжался.
Фигасе, точно нет...
— он сильнее закутался в куртку. С жалостью посмотрел на меня. — Чёто холодно тут, холодильник что ле?
Пошёл ты, — я пытался натянуть штанины на ступни, получалось плохо. — Ебану ща монтажкой по тыкве, пузо твоё вскрою и согреюсь. Получится не хуже чем у Джека Лондона.
Дед поморщился.
Начитанный, да? Сетон-Томпсон хуев. Мож с меня и на мокасины хватит?
Сидеть уже было невозможно, я встал, наплевав на головокружение, потоптался, попрыгал на месте.
Монтажку хоть положи, чё вцепился-то?
Если бы я мог...
Бетонные стены, по углам покрытые инеем, мягко говоря, напрягали. В какой подвал нас засунули и как, если даже не было никакого намёка на дверь. А ещё, в самом дальнем углу, под потолком, выпуклой линзой нас внимательно рассматривала видеокамера.
Я молча показал деду на неё. Того переклинило.
Чё? Реалити-шоу устроили, мля?
— дед был страшен в гневе. — Дай-ка мне монтажку, я стесняюсь, когда на меня пялятся.
Говорил же, не могу, прилипла.
Сам разбей тогда, ну или дыханием отогрей.
Руками оторвёшь, мне и так хреново...
Дед поднялся, подошёл к видеокамере, уставился в объектив.
Я хочу передать привет! — выдал вдруг он. Я заржал. — Передаю привет всем гандонам, что сидят по ту сторону, пускают слюни, надрачивая на мой светлый лик! Идите-ка вы в сраку!
Он оторвал камеру от штатива и со всей силы швырнул её в стену. Однако удара не последовало, камера пролетела сквозь стену, не встретив преграды. Дед растерялся.
Я с вас тащусь... — протянул он, повернулся ко мне. — Чё сидишь? Пошли...
Поднимаюсь. Подхожу к стене, стучу. Твёрдая и холодная.
Лоб разобьёшь, — говорю. — Или шею свернёшь. Дед задумался. Я сел, растирал ноги.
Впервые такое вижу, — размышлял дед. — Стена как стена, а камера пролетела...
Он снял кроссовок. Запахло невообразимой кислятиной.
Фу, сцуко, одень обратно, дышать же нечем.
Терпи, — дед швырнул ботинок, и он пролетел сквозь стену. Хочет пройти сам, стукается головой.
— Фокус не удался. Вотжеж, бля!
Если встретим пришельцев, — говорю ему. — Ты их сможешь носком своим убить.
Дед думал. Расхаживал по комнате туда-сюда, что творилось в его голове, я боялся даже предположить.
Помнишь старый фильм восьмидесятых?
— спрашиваю его. — Там главные герои проходили сквозь стены, если действительно верили, что могут пройти.
Не смотрел, — заинтересовался дед. — Что, действительно проходили?
Да. Чародеи, хуле...
Дед ускорил шаг. Я встал.
Если верили, значит...
—бормотал он, — проходили, если верили... не верили — не проходили...
Ты чё? Это ж кино.
Ничего не сказав, рванув с места, дед с разгону прыгнул на стену, и исчез в ней. Я напрягся.
Дед, ты где?
За стеной еле слышно ответили матюками.
Давай с разбегу,
— орёт он, весёлый, — Ты главное, верь!
Ага, сцуко, поверю ща с разбегу. Я уже стоял с трудом. Руку начинало ломить от боли, ног я не чувствовал. Прижался к противоположной стене, впился взглядом в место, где пролетел дед.
Ну, гады, если не проканает... — и зажмурившись, побежал к стене...
Теплый ветер обдувает ноги. Хорошо. На улице лето. Монтажка, наконец, отмёрзла от руки, правда, с куском кожи, но это меня заботило мало. Дед зашнуровывал кроссовок, улыбался. Перехватив мой взгляд, кивнул в сторону. В километре от нас, на пригорке, стояла та самая тарелка, антенны на крыше починили, все пять люков были раскрыты. Видеокамера валялась в траве.
Я вскочил, подхватил гвоздодер. Железная дорога с деревянными шпалами. Старая, сложенная из красного кирпича будка поросла мхом, на крыше росликусты полыни.
Мы чё, оттуда вылезли? Дед огляделся.
Наверно, — обеспокоено сказал он. — Место до боли знакомое, у меня такое чувство, что я здесь
уже был.
Замолчав, он начал прислушиваться. Где-то вдалеке раздался взрыв, пулемётная очередь.
Давай-ка бегом, парень.
Мы побежали к тарелке. Гул моторов нарастал, в небе появилось несколько старинных самолётов, из леса выползали танки.
Совсем рядом взорвался снаряд, нас чуть не сдуло.
Свастика?! — дед выпучил глаза. — Ещё третий рейх нам увидеть не хватало.
Мессеры бомбили плотно. Петляя, мы сломя голову бежали к тарелке, один из люков уже начал закрываться.
Навстречу танкам, за которыми неспеша шла пехота, летели снаряды. Только сейчас я разглядел, что у подножья гор, у леса, суетились солдаты. Оттуда же показались танки с красной звездой. Немцы ругались, или разговаривали, хуй их знает, я английский учил в школе.
Низко, почти над головой, чадя чёрным дымом, пролетел сбитый самолёт. Не успел порадоваться, споткнулся. Рядом взрыв выкинул несколько кубов земли вверх, уши заложило.
Пригибаясь к земле, короткими пребежками, наконец добираемся до тарелки. Три люка уже закрыто. С другой стороны, рассредоточившись, шли немецкие солдаты.
Запрыгиваем в люк, забиваемся в дальний угол. Несколько пуль прилетает в стену и застревают в ней.
Падла, сука, хрен те в жопу, сука, падла... — как заклинание бормочет дед. Люк дрогнул, начал закрываться. Дед выдохнул.
Короткая очередь, пуля больно бьет мне в плечо, сползаю на пол.
Гитлер капут, блеать! — орёт дед. Клацнув, закрылся люк. Пол дрогнул...
Дед ломал потолок. Уверенно и жестоко. Когда он успел замотать мне плечо моей футболкой, я не знал, наверно, отключался.
Держись, Вован, — дед ломал потроха тарелки. — Ща анастезию надыбаем.
Насквозь пробил, фашист, — я скосил глаза, повязке позавидовала бы любая медсестра. — Спасибо тебе.
Не за что, — дед веселился. — Тебе спасибо, теперь я честно могу сказать, что ломал НЛО изнутри, и что летающие тарелки используют спирт.
Думаешь, поверит кто?
А тебе поверят?
— парирует дед. — Супермен, мля. Фигасе, пришельцы похитили сына, и он отправился его искать. Больше на дешёвый фильм ужасов смахивает, нет?
Полилась жижа, запахло домом. Дед расплылся в широкой улыбке.
Да и похуй, что не поверит никто. Никто не заставляет.
Нажрались на голодный желудок мы быстро. Комната поплыла, дед двоился, я уже с трудом понимал, что он говорил.
Как думаешь, куда отправят в этот раз?
— слова еле вылезают из меня. — Если в этот раз там не будет Сашки, я поубиваю всех, кто там будет.
Монтажкой? — стеклянными глазами смотрел мимо меня дед. Люк открывался.
Приехали...
Не довози меня, Харон, пока я Сашку не найду…
За проёмом пасмурно, шёл дождь. Дед высунул голову.
Тёплый дождь видел?
— он повернулся ко мне. — Смотри, будто ссыт кто.
Шутки у тебя... — я шатаясь подошёл к люку. Капли и вправду были тёплыми. Тарелка стояла на гладкой, почти, зеркальной поверхности, без единого скола или трещины. Рядом ещё несколько тарелок, копии друг друга, и совсем уж какие-то футуристические механизмы, назначения которых я даже не мог представить.
Порт?!
— не то констатировал, не то спросил дед. — Быстро же мы им надоели...
Дед, а ты пришельцев видел? Как они выглядят? Он посмотрел на меня как на больного.
Никогда, — он задумался. — Мне вообще кажется, их тут нет. Построили всё, запустили и улетели.
Вон, видишь, улитка контейнер тащит к флаеру? Я впервые когда её увидел, обосрался, думал живая. А она робот. Ей ссы в глаз, она будет груз тащить. Кроме охраны тут всем до манды, как и зачем ты сюда припёрся.
Во тя пробило-то, — я вышел из тарелки. — Как они выглядят, охранники?
Как рэпперы! — буркнул дед.
Нагромождения контейнеров достигали неимоверных высот, образуя некий лабиринт. В него мы заходить не рискнули.
Открытой была только площадка с тарелками и прочей байдой. Несколько улиток растаскивали контейнеры. Как дед мог принять их за живых? В них жизни меньше, чем в пылесосе, а на улитку похожи только способом передвижения. Дождь освежал, голова прояснялась.
Думаешь, нас уже заметили?
Возможно, — дед вертел головой. Показал куда-то вправо.
— Туда.
Пропустив улитку, мы побежали к нагромождению из механизмов, но не успели. Из-за них, наводя на нас помятую домбру, грифом к себе, выскочили несколько субъектов. На рэпперов не похоже, больше на блох, но большие, метра два в холке.
Мы рванули обратно. Блохи за нами. Небольшой писк — и впереди от контейнера отвалилась часть угла, не достигнув пола, рассыпалась в воздухе. Стало страшно. Охрана продолжала палить, видимо, порт застрахован. Сбоку распалась на атомы улитка, другая же, которая ползла за ней, бросила свой контейнер, прижалась к переднему, и едва сдвинув его с места, тоже получила заряд, не успев пискнуть, растаяла.
Я поскользнулся, распластался в луже, приложившись затылком. Охранник склонился надо мной, и совсем это не блоха, две ноги, две руки, сегменты брони напрягали, а так, подумаешь, рослый детина в костюме. Угрожает бандурой с тремя дулами калибром ближе к сотне миллиметров.
Стой,
— кричу. — Не стреляй. Anderstend?
Размечтался, — прокуренным голосом сказала блоха. — Мы тебя потом убьём, медленно...
Из сегментов брони высунулась вполне себе человеческая рука с шокером, меня шокнуло током, и повернув на асфальте голову, я смотрел на отражения света в луже. Синий — красный... синий — красный...
В допросной, видимо, недавно снимали хоррор. Стены и пол заляпаны кровью, лампа с абажуром с трудом освещала комнату.
Майор откинул от себя листки с моей писаниной. Закурил, сверля меня взглядом.
Серьёзно, что ле? — сомневается. Я хотел пожать плечами, но был прикован к стулу наручниками.
Я в это должен поверить? В НЛО, в котором спирт? В барак, исполняющий желания? А ты не охуел часом?
Чё такого-то, — перебил я. — Что видел, то и рассказал.
Ты куда сына дел, придурок? — майор потушил сигарету. — Месяц найти не можем.
Его забрали...
Кто!? Говори, кто? Пришельцы, которых нет? Полудурошный дед из бущего? Кто?
Мы только теряем время, Лёха говорил...
Что?
— он выпучил глаза.
— Лёха, твой брат? Что он мог сказать? Он же умер шесть лет назад, ты забыл?
Чего?
Того! Ваша бывшая жена написала на тебя заявление, ты похитил ребёнка, пропадал где-то почти месяц, при попытке задержания избил полицейских, монтажкой, блять! Где ребёнок? Алкоголик помоешный!?
В допросную зашли несколько человек в костюмах и один в форме, с погонами полковника. Который повыше, сунул майору под нос удостоверение.
Мы забираем вашего задержанного, — сказал другой, коллективный разум у них, не иначе. — Это дело передано службе безопасности.
Майор с надеждой посмотрел на полковника, но тот лишь еле заметно покачал головой.
Что-то щёлкнуло в голове. Мысли налезали друг на друга, не давая сосредоточиться, и для чего я пытался разглядеть в луже отражение света мигалки? Синий — красный…
Лойс-Анджелес...
Лежащая рядом девушка удовлетворенно вздохнула и попросила подать ей сигареты. Ее имени я не запомнил, да и вряд ли оно было настоящим.
Закурив, она принялась что-то рассказывать о своей нелегкой судьбе, что она совсем не такая как я думаю и прочее. Но я ее не слушал. Утолив страсть, лежал рядом, вдыхая ее запах, согреваясь теплом ее тела, но в тоже время разумом был где-то далеко. Где-то на дне глубокой пропасти, где
словно из преисподней вырывались цепкие когти прошлого. Монстр во мраке моего разума вновь пробудился.
Я приподнялся с кровати, чтобы взять бутылку с выпивкой.
Обычно это срабатывало, — подумал, сделав несколько больших глотков. Выкурил сигарету и снова лег рядом с без умолку болтающей проституткой. Не обращая на нее внимания, я закрыл глаза и почувствовал, как чудовище в моей голове отступает; нехотя, с душераздирающим воплем, оно возвращалось в свое логово, чтобы там, во тьме, дожидаться своего следующего шанса.
Я медленно проваливался в сон.
Но не прошло и пяти минут, как я проснулся, от того что кто-то трясет меня за плечо.
Эй, мужик! Да проснись же ты, — кричала купленная блядь, толкая меня в бок. — Мне пора! Продлевать будешь?!
Я лишь покачал головой.
Можешь идти...
Ты уверен, кросавчег? Может добавишь пару сотен и, я уверяю, ты на долго запомнишь эту ночь.
Проваливай, я сказал. У тебя длинные соски, в жопу не даешь, да и отсасываешь не айс…
Ну и черт с тобой!
Девушка встала с кровати, собрала свои вещи. Быстро, с эдакой солдатской выучкой, оделась и, прихватив со стола двести долларов, ушла, громко хлопнув дверью.
Полежав ещё немного и окончательно убедившись в том, что сон ушел безвозвратно, я снова прикурил сигарету. Подсознание предлагало напиться до беспамятства. Прислушиваясь к собственному сердцебиению, я медленно поднялся с кровати, стараясь вновь не разбудить демонов прошлого, пошел на кухню проверить запасы спиртного.
Новая квартира. Новая работа. Новая жизнь. И старые разочарования...
Вчера умер Джимми. Мой хомяк. Утром я обнаружил в клетке его бездыханное тельце. Он умер своей смертью. Умер от старости. И теперь я ощущаю некую ущербность, ведь мне некому мстить за его смерть. А ведь так хотелось...
Звонок мобильного оборвал мои мысли. Хуево. Ведь все звонки, как вы знаете, приходят в самый неподходящий момент. Когда бреешься, срешь или дрочишь. Ну, или, когда очередная блядь ушла, забрав твои деньги, а ты еще в раздумьях: не много ли отстегнул?
Новая работа. Звонили именно оттуда.
Да, слушаю. — Нажав на "зеленую" сказал я.
Бернли? Это ты?
Не знаю, я ещё не решил...
Хватит паясничать! Ты что, не понел кто тебе звонит?!
Конечно же я понял. Я узнал бы этот низкий хрипловатый голос из тысячи. Это был Ронни Прайс. Заместитель шефа ЦРУ и моя головная боль. Что ж, начальников, как и родителей, не выбирают. Пришлось оставить шуточки. Раз уж звонит сам Ронни, то дело действительно серьезное.
Я внимательно слушаю вас, мистер Прайс.
Пришло время послужить родине и демократии, Бернли! Поэтому немедленно тащи в бюро свою задницу!
Понял, шеф.
Немедленно! — ещё раз прохрипел Прайс и повесил трубку.
Что же всё это могло значить? Демократия? Причем тут демократия...
Спустя полчаса, я уже сидел в кабинете Ронни. Старый хрыч нервно курил одну сигарету за другой и попутно объяснял мне, что же стряслось.
Три часа назад. — затушив в пепельнице очередную сигарету, вещал Прайс. — "Большое Ухо" зафиксировал мощнейший радиосигнал!
Что за сигнал?
Сигнал оттуда! — Прайс указал пальцем в потолок. — Грёбаные братья по разуму! Да-да, Бернли, зеленые, мать их, человечки шлют нам приветы! А если быть точным, то шифровальщики перевили сигнал так: "Вау!-Москва-Контакт-Землянин-Контакт-Владимир-Контакт-Контакт". И ещё более девяти тысяч повторений слова "контакт"!
Честно сказать, первое, что пришло мне в голову после этих слов, так это то, что старик окончательно спятил. Но я решил не подавать вида.
Надо же, как интересно. А ошибки быть не может?
Исключено. Точность расшифровки 99.9%.
Тогда, что же всё это значит, мистер Прайс?
Это значит, что ты, Бернли, летишь в Россию!
Я?!
Ты! Ты летишь в Россию, находишь этого, мать его, Владимира и гуманоидов соответственно! Нельзя допустить, чтобы русские первыми вступили в контакт с инопланетянами! Мы! И только мы, величайшая нация на этой планете! Наши вооруженные силы — самые вооруженные, а наша демократия — самая демократичная! Мы во всем должны быть первыми! O say, can you see, by the dawn’s early light...!!! Pax Americana, бля!!!
Прайс неожиданно запел гимн и я понял, что градус патриотизма уже зашкаливает.
Окей-окей! Когда вылет?
Прямо сейчас! Дополнительные инструкции получишь на борту SR-71. Время не ждет. Ещё вопросы?
Да. Есть два. Ээ... Владимир... Я надеюсь, речь идет не о Путине?
Вряд ли! — отмахнулся Прайс. — Но учти, Бернли, что Путин тоже не дремлет! А мы должны быть первыми! МЫ! Понял?
Да, понял-понял. И второй вопрос — что же мне с этим Владимиром делать?
Сперва, пусть выведет тебя на пришельцев, а потом — сотри ему память.
Чего сделать?!
Шучу! Просто пристрели его. Никаких русских в этой истории быть недолжно. И это не моя прихоть, это — Прайс снова указал в потолок. — Оттуда, из Белого дома.
Oh, well. С этим ясно. А...?
А дальнейшие действия — самому вступить в контакт с пришельцами и рассказать им о том какие мы — американцы — охуенные, и что с нами надо дружить. Текст приветственной речи тоже получишь на борту.
От такой перспективы я чуть не свалился со стула.
В контакт?! Самому?! В моей медицинской страховке такого не прописано!
Не переживайте, специальный агент Бернли. Родина вас не забудет! O say, can you see, by the dawn’s early light...!!!
Всё что происходило далее, мне не особо понравилось. Полет на сверхзвуковом разведчике, высадка на базе НАТО, в Латвии. Незаконное пересечение границы, вместе с каким-то, завербованным ЦРУ, хитрым паном. Небольшое турне по центральному округу России и наконец
— московские пробки и цены. От московских цен в душе просыпался экономист...
Я вышел из аэропорта Домодедово, закурил, поправил сумку на плече. Народу было мало, накрапывал небольшой дождь. Несколько машин такси кучковались перед цепью заграждений. Выбрав ту, что поновее, я окликнул одного из бородатых маджахедов. Доехали быстро, адрес был у меня в кармане плаща. Расплачиваюсь, выхожу. Вариант, что этот Владимир сидит дома и дожидается меня, был ничтожно мал. Но для начала необходимо было выяснить, как он выглядит. Прайс показывал мне снимки со сверхсекретного спутника NASA, но этот придурок всегда умудрялся скрыть лицо.
У подъезда на лавочке сидели несколько старушек, не обращая на них внимания, подхожу к домофону, набираю номер квартиры. МетаКом честно прозвонил 40 секунд и затих.
Наркоман иль музыкант... — перешёптывались бабки. — Вишь, глаза какие красные...
Дверь открылась. Какой-то мужик в лосинах, безразмерной майке и стеклянным взглядом выносил мусор — мне везёт сегодня. Кивнув мужику, захожу в подъезд. Квартира опечатана. Изрядно провозившись с замком, я всё же открыл дверь. Конечно, можно было достать пистолет и высадить замок к чертям, но Ронни просил, по-возможности, действовать тихо.
В квартире был бардак: шмотки, окурки, грязные следы ботинок. С кухни несло гарью. Закопчёная микроволновка валялась на полу, и не исключено, что её не раз пинали.
Медленно подними руки!
— рявкнул голос сзади, я машинально повернулся. Коп, то есть мент грозил пистолетом. Даже с предохранителя не снял. Попасть в руки полиции другой страны мне не улыбалось, sad but true.
Решение пришло само собой, я пнул микроволновку, и пока мент решал, что ему в первую очередь сделать, снять с предохранителя или потереть ушибленную ногу, я врезал ему в лоб рукояткой своего Дигла. Дал в бубен, звук — супер!, как говорил кто-то из знакомых. А что, очень даже негромко, мент мягко осел на пол и затих. Я забрал его пистолет, обойму, пачку Richmonda из кармана и фотографию. Зачем, собственно, к Владимиру заходил коп с его фотографией? На обратной стороне номер телефона без подписи. Что это за номер? Пока вопросов было больше, чем ответов, oh shi...
В подъезде меня ждали. Два амбала, одинаковых с лица, уныло смотрели в окно, но услышав скрип двери, достали пистолеты.
Чёрт, — я рванул вверх по лестнице. Штукатурка около меня разрывалась кусками, пули рикошетили от чугунных перил. Используют глушители. Да кто они, блеать, такие? Люк на крышу закрыт. Чёрт. Я достал свой верный Diessert Eagle, бросил вниз сумку, и развернулся. Выстрелы, усиленные акустикой лестничной клетки, прозвучали как проклятия дьявола в преисподней, два тупых качка, с пробитыми головами, шмякнулись на ступени, выронив оружие. Зазвонил телефон. Скрип дверей любопытных соседей, головы, выглядывающие из квартир, этих людей мне, наверно, никогда не понять, у них напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения.
Адам Бернли слушает, — я спускался по лестнице, не обращая внимания на зевак. Наркоман или музыкант — я уже знал, как опишут меня свидетели. От голоса в трубке меня пробрал смех. Ну вот, вдобавок к описанию — далбайоп, спускался и ржал в телефон.
Милый, торопись, — правая рука Ронни, секретарша и любовница Стейси мило вешала лапшу прослушке. — нашего свидетеля в ближайший час заберут на смену, а у нас скоро регистрация.
Откуда такая точность, — я едва сдерживал смех. — У тебя там всё в порядке?
Да, только father волнуеццо. — сухая доска Стейси старательно изображала влюблённую. Чего такого наобещал ей Прайс?
Диктуй адрес, я его заберу...
У подъезда стоял джип. Водитель, увидев меня, напрягся, стал кому-то набирать. Я прошёл мимо. У новостройки, около раскрытых ворот, ругался с охранником пьяный мужик, сотрясая воздух какими-то бумагами. Но не он привлёк моё внимание, а тарахтящий старенький ЗиЛ, который уже наполовину выехал за ворота стройки. В кабине никого, обе двери нараспашку, проще некуда. Я влез со стороны пассажира, закрыл обе дверцы.
Мужик растерянным взглядом проводил отъезжающую машину, и лишь потом побежал следом. На сиденье, среди ключей, хомутов и мелких деталей лежала бутылка виски.
Wow, а вот и бонус! — я сделал глоток...
Огромный бронированный микроавтобус отполирован до блеска, хорошо, блеать, живут бюджетники. Открылась автоматическая дверь, меня затащили внутрь, пристегнули наручниками к металлическому подлокотнику. Двое в штатском сели рядом, один позади меня, другой около двери.
Через сплошную тонировку улицу еле видно, я пялился на конвоиров, но тем было глубоко насрать на меня. Сосредоточенные, обделённые интеллектом лица, безразличным взглядом впились в одну точку.
Куда меня повезли, я даже боялся предположить. Тело болело от допросов, меня бросало в пот от скополлапамина, сыворотки правды. Я улыбнулся, вспомнив лицо фсбшника-следака, когда я ему в очередной раз рассказывал свои злоключения.
В окне мелькнула тень, мощный удар, стенка возле меня вогнулась внутрь, стекла разукрасились причудливым узором трещин, микроавтобус свалился на бок, несколько раз перевернулся, юзом на боку проехал несколько метров, и во что-то врезался. Конвоиры, с каменными лицами, но бегающими глазами, открывали аварийный люк. Один высунулся наполовину и застрял. Другой втянул его обратно, и тут же выхватил пистолет — ровно между глаз, из пулевого отверстия, начинала сочиться кровь. Второй высунул вооружённую руку, беспорядочно стреляя во все стороны.
Снаружи грохнул выстрел, фсбшник вскрикнул, из люка под ноги ему упала отстреленная кисть с пистолетом. Кто-то запрыгнул на микроавтобус, выстрелил, и мой конвоир откинулся, пуля прошла сквозь голову.
В салон влез парень в потертом кожаном плаще, вооруженный массивным Diessert Eagle, и початой бутылкой виски. Я уставился на белые волосы до плеч и замученный взгляд.
Чего вылупился, мать твою?
— он отстегнул наручники. — Lets go, блеать.
Я вылез. На улице уже образовался затор, некоторые нервно курили, позади сигналили. Метрах в двух от микроавтобуса, со слегка покоцаным бампером, ревел движком старенький ЗиЛ
— самосвал. Толчок в спину.
Хуле встал? Давай бегом!
Мы сели в ЗиЛ. Парень приложился к бутылке, протянул мне, я машинально взял.
Дорогу покажешь? Я впервые тут.
Стукнув ещё несколько машин, он, наконец, вырулил на свободный участок и утопил педаль. Вслед нам неслись ругательства и проклятия, кто-то звонил, кто-то грозил кулаком. Незнакомец повернулся ко мне.
-Fuck, а говорят, в Москве живут добрые люди. Я отхлебнул виски.
Да кто ты, блеать, такой?
Кто Адаму продал права, я не знал, хотя и нередко появлялось желание набить обоим морды. Или у них вроде права вместо паспорта дают?
Бернли гнал напролом, как в американском боевике, оставляя за собой панику и разрушения. Наконец, мы свернули на бетонку, камер там минимум, но я был уверен, что за нами уже несуццо несколько отделов.
Тормози, динозавра менять надо, — мы подрулили к придорожной шашлычке.
Зачем? — Адам заглушил движок.
— не машина — танк! Хотя ты прав, нас уже ищут.
Мы вылезли. В белом хб-костюме и переднике выходец из Кавказа подметал у входа. Шашлычник разжигал мангал. Рядом стояла только ржавая пятёрка и пару скутеров, всё же, рано ещё до обеда.
Взять тебе шаурмы?
— мы вошли внутрь.
Что это? — Бернли напрягся. — Типо, блинчики такос? Не, я лучше кофе.
Нам ваше такос в хуй не щекоталось. Это современная русская национальная кухня, писк моды, блеать.
К забегаловке подъехал чёрный Bentley. Я вздрогнул, увидев, как сверкнули глаза Адама, к стойке подошёл грузный тип с барсеткой, они зачирикали что-то на своём с продавцом. Тут Бернли сделал глоток из пластикова стакана.
Fuck! Что за дерьмо?
— он швырнул стакан в продавца, но попал в другого. — Это, блеать, по-твоему кофе?
Он встал, достал пистолет.
Видеокамерэ у нас, уважаемый, — пытался вразумить его кавказец.
Shат up, guys! — он подошёл ближе. — Ты, любитель пожрать, гони ключи! А ты, убогий, иди сожри своё кофе. Считать не буду, лень мне, но если, прямо сейчас, я не получу, что хочу, я вас всех постреляю, damned motherfuckers!
Ужратый, дрожащей рукой протянул ключи. Адам схватил их, кинул мне.
И чтоб сегодня же кофемашину поставили, понятно, блеать!?
Bentley был шикарным. Мы неслись по разбитой бетонке, едва ощущая колдобины. Адам сосредоточено заряжал обойму, думая о чём-то своём. А я так и не мог до конца разобраться со своими мыслями. Спецслужбы неделю промывали мне мозги, внушая, что произошедшее со мной, бред моего пропитого воображения. Я почесал рубец на шее — вполне такой реальный, вот, чешеццо.
Куда дальше?
— Бернли убрал пистолет, закурил.
К Лёхе. — буркнул я. — Надеюсь, он на месте, меня неделю убеждали, что он давно умер.
Скажи, ты видел их?
Кого?
Пришельцев. Кто они? Грёбаные зелёные человечки или ужасная неведомая хуйня, способная откусить башку?
А хуй знает, — я пожал плечами. — Не видел. Бернли подавился дымом.
What? Ты сломал чувакам транспорт, а они даже не пришли?
Именно. Автономно работает всё у них. Мечта Хрущёва, короче...
Это который хотел посадить всех на попкорн? — он достал фотку, протянул мне. — Знаешь, чей это номер?
Я взял фото, посмотрел на себя, пробежал глазами по цифрам. Сколько раз я пытался забыть эту комбинацию цифр.
Знаю, это номер моей бывшей жены.
Тебя заказала твоя бывшая? Вот это лол! — рассмеялся Адам. — Чем ты ей так насолил?
Пришельцы похитили моего сына, а все вокруг, включая её, уверенны, что это сделал я. Мы остановились на светофоре, Ногинск был километрах в трёх. ДПСников не видно, везёт.
Несколько проституток махали лапками, кривлялись.
O, my facking eyes! А ещё говорят, русские девушки, самые красивые. Что это? Я пожал плечами.
Других на трассе никогда не стояло. Да и не местные они, лимита…
Зарулили к старой заброшенной текстильной фабрике почти у центра. Разграбленная в девяностых, сейчас она была захвачена выходцами из стран СНГ. Ворота нам открыл чёрный, как уголь, раскосый пацан. Мы проехали к дальнему цеху. Бернли растерянно смотрел на веревки с бельём, слоняющихся детей, стариков, что кучками сидели на песке, пили чай из пиал, закусывая чем-то белым из кастрюли. Несколько баранов резвилось среди сваленных в кучу бетонных плит, огромный старый сербернар лениво наблюдал за ними.
Такое чувство, что мы приехали в Ирак... — протянул Адам, поёжился.
— Ты ничего не перепутал, нам точно сюда?
Точно, — я остановился у массивной кованой ржавой двери. — Приехали. Из двери вышел Лёха, глянул на нас, на машину, снова на нас.
Ну, вы блин, даёте,
— протянул он. — Бандиты хуевы.
Да ладно, братан. Хорошо ведь, что голова на плечах. Ни одна хуйня в шею не попадет…
Что нёс этот Лёха? Иногда мне казалось, что брат Вована ещё больший далбаеб — его рассуждения сводили меня с ума. Нло, пришельцы, рэпперы-охранники. Солдат из прошлого, дед из будущего, я начинал путаться. О пришельцах, как и о Сашке, информации ноль. Налегая на плов, которыйпоказал бы фак ресторанному, я всё больше погружался в проблемы этого чувака. А может, это всё из-за водки? Водку два брата хлестали вёдрами, и продолжали сидеть как ни в чём не бывало.
Звёзды, рассыпанные рукой титана, безразлично смотрели на трёх пьяных людей, я курил, с таким же безразличным взглядом смотря на них. Не звёзды были нужны мне, а те, кто слонялся меж ними, подчинив пространство. И почему под конец пьянки приходит печаль? Или это только у меня?
Я всё придумал, — Лёха потушил окурок. — Ты же нашпигован их гаджетами.
Что ?
— я поперхнулся. — Вроде ты их из меня вытащил?
Только часть. И то тебе было херово, вспомни, где ты очнулся, тебя приняли за трупака.
Но они прилетели после, когда мы жгли...
Мне самому страшно, но другого выхода я не вижу. Миллионы людей в жизни никогда не видят НЛО, не то чтобы влезть в него...
Миллионы людей никогда в жизни не видели телевизора... — я сплюнул. — Пошли, если я не достану их живым, достану мёртвым.
Вы йобнутые, — стеклянные глаза Бернли смотрели сквозь меня. — Давайте я вас просто застрелю...
Никогда после уколов мне не было так больно. Лёха, хуев Кулибин, намешал в шприц густую синюю субстанцию, которая теперь медленно
расползалась по телу, словно цепкими корявыми лапами ощупывая мои потроха. Комната плыла, кровь в ушах пульсировала, заглушая радиостанцию. Холодный пот прошиб тело, меня тихонько трясло.
Запишешь мне потом рецепт своего зелья? — Бернли дикими глазами смотрел на Лёху. — Чуваку не помешало бы позвонить 911.
Не говори под руку, — Лёха вводил вторую дозу, — У нас и так мало времени.
Он достал скальпель, повертел в руках. Глаза застилал чёрный туман. Надо мной склонился дед
— хипстер из будущего, внимательно посмотрел в глаза. Покачал головой.
Вот ведь незадача, думал, посидим ещё, поговорим...
Подошёл Сашка, вытер мне пот со лба. При виде его хочу встать, но тело не слушается, сказать ничего не могу, просто смотрю. Он берёт мою руку и держит. Как же долго я его искал, и всё же нашёл. Глаза закрылись...
Два русских брата не дружили с головой. Или я это уже говорил? Один молча убивал другого
— только так я могу объяснить ситуацию, развернувшуюся на заброшенной фабрике. Но Лёхе зтого
было мало, его брат умирал, на него больно было смотреть, а тот начал его резать. Я подошёл ближе, при каждом разрезе, под кожей среди вен, жил, и что там ещё есть, проступали какие-то инородные детали, некоторые слабо светили жёлтым. Dermeit, я не верил своим глазам, чувак был нашпигован инопланетным дерьмом под завязку.
Здание задрожало. Из всех щелей светил яркий свет. ( Дальний — почему-то подумалось мне.) Лёха оставил брата, посмотрел на меня.
Они здесь. — я и не заметил, откуда он достал ружьё. Достаю свой верный Дигл, Лёха с ноги выносит дверь, я притормаживаю, зачарованный зрелищем — у несуразного, побитого людьми и временем здания, вращаясь вокруг своей оси, садилась летающая тарелка. Раньше я видел случайные фото НЛО и пришельцев в умных журналах. Эта бандура рядом не стояла с ними, переливаясь спектром огней, поднимая и раздувая с земли мусор, ОНО бесшумно приземлилось.
Только тихо, — прошипел Лёха, прячась за груду плит, я прижался к стене, шаря рукой по карманам, где-то среди них у меня лежал листок с текстом приветственной речи. Тем временем тарелка открывала люки, именно люки, целых три, которые были с моей стороны. Клубы пара стелились по земле, как в каком-нибудь шоу Спирз. Я перевёл дух и вышел навстречу. Из люка выползал сгусток переливающегося света, откуда-то сбоку выбежал мальчишка в пуховике, побежал к Лёхе, следом, с недоверием, да что там, с ужасом глядя на светящийся комок неведомой хуйни, крался в вязаной шапке пожилой хипстер с бородой. Посмотрел на меня. Выстрел прозвучал как ядерный взрыв, свинцовые ошмётки заряда сплющились, едва не долетев до обшивки корабля, и медленно стекали вниз. Сгусток света скрутился, словно некая пружина, его мелко затрясло, второй выстрел погрузил всё во мрак...
Я ещё подумал, что это Лёха меня застрелил, повернулся в темноте, кто-то копошился рядом. Электричества не было, фосфорные стрелки моих часов показывали полпервого — это сколько мы провели времени во мраке? Телефон не работал, хотя я помнил, что зарядки хватало. Вышел мужик в тюбетейке с факелом, осветил площадку, тарелки и след простыл. Вышел Лёха с пацаном, бомж-дед, и солдат с автоматом, пристально вглядываясь в меня дулом.
Ничего не работает, — сокрушался мужик с факелом. — Даже батарейки в фонаре... Вышли ещё люди, сколько же тут их, мне в руку сунули факел, я подошёл к Лёхе.
Это и есть тот самый Сашка?
Он вернул его... — Лёха засуетился. — Теперь мне надо вернуть брата. Пошли, поможешь. Мы бегом забежали в дом — стол, на котором умирал Владимир, был пуст...
Интересно, а он знает, что его сын уже дома? — дед поднял с пола бутылку, выдул остатки. — О,
домашняя... родная...
Лёха закрыл лицо руками, замотал головой.
Это чё, он опять у них?
Телефон в кармане надрывался, звонил шеф. Что сказать Ронни, я ещё не придумал...
Знакомая двухэтажка с разбитыми окнами обзавелась надписью "хуй вам". Я встал, тряхнул головой. Нет, мне это не снилось, я снова оказался у пришельцев. Хорошо, что хоть спецслужбы выдали мне ботинки, босиком ходить по чужой планете накладно. Кто написал надпись? Может, дед? А может я, но в другое время? Или солдат?
Зашёл внутрь, уселся на пол, вытаращил глаза. Я решил надумать самую простую вещь, которую недавно держал здесь в руках — гвоздодёр...
: Да все они шнирельманы, Николай Николаич.
Все сообщения мини-чата
Регистрация
Забыли свой пароль?
(0)
. Соответственно, если альманах скрыт, то никто кроме Вас его не видит.