Ты вдохни этот ветер — он пахнет грозою,
Пусть она еще не расцвела
Хризантемою молний. Но с жалобным воем
Он влетел в тебя, словно стрела.
Загляни в облака — уж столпились над бухтой,
Словно крейсеры вышли на рейд.
Мелкий дождь барабанит по пирсу, и гулко
Сухогруз оставляет свой след.
А вокруг — ни души. Только ветер и море.
Только серо-соленая муть.
Но мгновенье — и бриза не стало уж вскоре.
Шквал деревья стал яростно гнуть.
Закипела стихия. Вмиг волны поднялись
И неистово режут твой пирс,
Словно ярый трезубец, стремглав приближаясь
И стремясь утащить с собой вниз.
Ветер злее, быстрее, сильнее, острее...
От порывов блестят уж в глазах
Слезы. Волны играют на forte. Наглее
В мозг вгрызается дьявольский страх.
Дождь? Не дождь — уже яростный ливень крылами
Бьет наотмашь, рвет, жалит и жжет.
Расцветают над бухтою молнии рьяно,
Гром прицельно раскатами бьет...
Вдруг все стихло. И небо опять просветлело,
И поднялась над гладью луна.
Снова штиль. И вода виновато осела.
Снова тихо. Умолкла волна...
Но гроза все гуляет зарницами в небе.
Замер ты в предвкушеньи беды.
Понимаешь — затишье лишь было. На время.
Возвращаются шторма следы.
Ветер вновь засвистел, закружил, заметался;
И вода закипела. Смотри!
С ревом столб из воды до небес вдруг поднялся,
Гладь пырнув аж до дна изнутри.
Сзади хрустнуло дерево, жалобно вскрикнув,
А в ответ звучал яростный рев.
Время съежилось, в самое сердце проникнув.
Кто еще потеряет свой кров?
Кровью моря борта облаков заржавели,
И плюется холодным огнем
Жадный шквал, словно ярые гроздья шрапнели.
Город сдался без боя, и он
Разом вымер — уже ничего не осталось;
Смерч обильную жатву собрал.
А стихия еще пять часов бесновалась...
Лишь наутро рассеялся шквал.
Город долго залечивал раны. Досталось
Всем. И порт до сих пор весь в лесах.
Око бури моргнуло — и так и осталось
Отпечатанным в мертвых глазах.

Истинно! Исстари
Слышим мы слово
Подвигов ратных
И мирных костров.
Звон хмельных чаш
И блеск стали суровой
Вновь к нам приходит
Сквозь череду снов.
Руки в мозолях
От вёсел, и все же —
Снова в поход.
И опять в темноту,
Одина клича,
В водное ложе
Шлешь ты стрелу,
Зажигая восход.
Блеск городов
И пожарищ горнило
Взор не туманят,
Но все же зовут.
Песнью меча
Завывает ветрило.
Братья с тобой.
Остальные умрут.
Море ревущее
Лишь подгоняет
Ярый драккар.
Братья песню поют
О подвигах славных,
Чертоге Вальхаллы
И пире богов,
Презрев дома уют.
Внемлют хускарлы
Конунга слову —
Клич боевой
Разгорелся в ответ
Фафнира рыком.
Сходит на берег
Доблестных нордов
Яростный след.
Вот уже враг свою
Сталь приближает.
Клич боевой —
И мечи наголо.
Все не напьется
Кровью оружье...
Вдруг свет в глаза.
Что? Уже рассвело?
Утро холодное.
Согреть бы руки —
Словно срослись
С автоматом они...
Нет, не удастся.
Сдохнуть со скуки
Можно... Но всполохом
Отблеск брони.
Духом воспрянет
Доблестный воин,
И словно фламберг
Теперь автомат.
Снова готов он.
Узри же, Один!
Дверь отвори
Поскорее в Асгард!
Бьют, словно Мьёлльнир,
Злые снаряды,
Клич твой воинственный —
Драконий рык.
Знаешь ты — смерть
Тебе будет наградой,
Музыкой сладкою же —
Вражий крик.
И снова в бой!
Не давай передышки!
Бейся же с честью,
Доблестный норд!
Пусть под рубахой
Липко уж слишком
Стало от крови.
Рвись же вперед!
Падают наземь
Мертвые братья,
Но до последнего
Ты будешь горд,
Что до конца были
Севера статью
И пали со славой
За дом свой. За Ньёрд.
Уж на губах снова
Привкус победы.
Славу поет
Поредевшая рать.
Истинно. Исстари
Слово мы слышим.
Впору уж новую
Сагу слагать.

Прошу, гори, моя свеча,
Погаснуть ты еще успеешь;
Меня, я знаю, не согреешь,
Хоть ты все так же горяча.
Ты меня слышишь? Знаю, да,
Хотя и вторишь мне молчаньем —
Своеобразным пониманьем...
Чтоб не осталось и следа
От давних, затхлых, прошлых дум,
От полумертвых обещаний,
Встреч, склок, обид и расставаний,
Я пламени вкушаю шум.
Вокруг темно — и только ты
Пульсируешь неверным светом,
Как будто ветреным наветом,
Но не страшусь я темноты.
Как тихо, только посмотри...
Но времени осталось мало.
Я знаю, ты уже устала,
Но я прошу тебя — гори!
Гори! Гори! Бежит слеза
По восковой щеке. Ты таешь
И так безропотно страдаешь.
Гори. Не жмем на тормоза,
Чтоб не осталось и огарка,
И воском выйдет грусть моя.
Лишь для того желаю я,
Чтоб ты сгорела без остатка.
На горизонте солнце. Тлеешь,
Но рано говорить: "Прощай...".
Прошу, гори, моя свеча.
Погаснуть ты всегда успеешь.

Ночь. Не спится. И что же теперь?
Сердце бесится, как после драки.
Чёрт... Так хочется выйти за дверь,
Раствориться в эбеновом мраке...
Снова мысли, как тысячи гроз:
"Годы не обернутся, я знаю..."
Словно скальпелем хладным, забыв про наркоз,
Раны старые кто-то вскрывает.
Время крючьями рвет мою грудь,
Заливая свинец в мою душу.
Так всё хочется вспять повернуть
И в кудрявую ткнуться макушку,
Окунуться в моря твоих глаз
И родной, теплый голос услышать...
Я во снах это видел всё тысячи раз.
Жаль, что лишь наяву не увижу.
Что ж, стезей своей движется каждый из нас.
Ты с другим. Я с другой. И всё ладно.
Но тогда ты скажи: отчего же подчас
Горечь яростно катится к гландам?
Отчего в мои дни вновь врывается боль?
Отчего я лицо твое вижу
Даже в сладостный миг единенья с другой?
Отчего голос твой я все слышу?..
Да, в то прошлое нет нам пути.
Слишком много всего пролетело.
Отболело все, вроде. И все же, прости,
Что любил тебя так неумело.

Отболело все, вроде. И все же, прости,
Что люблю тебя...

Вы знаете... а умирать не больно.
Мы просто делаем огромный шаг
По выжженной земле, харкая кровью,
Под хохот автоматов злой во мрак.

А это оказалось так не страшно —
Ногой босой по минам. Как игра!
И разлетаются улыбкой влажной
Ошметки плоти, словно мишура.

Как будто в прятки, в салочки, в "горелки"
Играли мы, забывши про прицел...
Звук пламени напалмовой горелки
На веки вечные своим теплом согрел.

Да, в смерти мы нашли успокоенье,
И жребий тот был предначертан нам.
Собачий лай, стрельба, боль, муки... тленье —
Прибавка жалкая к тревожным нашим снам.

Минули годы яростных сражений,
Из пепла горя проросла трава.
Пошлите, кто-нибудь, за нас отмщенье...
Хотя, к чему уже? То лишь слова.

Живите, милые. Вы — наша жизнь.
Мы — горы разложившегося мяса.
Мы не смогли то детство пережить.
Дай Бог, чтоб это было не напрасно.

Пускай вас не тревожат крики бомб,
Пусть не врываются к вам в окна самолеты,
Треск автомата, за которым — скорбь,
И не вздымают души артналеты.

У вас в руках ужасное наследство.
И вроде тут уж нет ничьей вины...
Мы родичи. Мы выходцы из детства.
Мы просто не вернулись с той войны.

Ты знаешь, мама... умирать не страшно...

И вновь сигнал к последней схватке.
По всем строям звучит атаки клич.
Они и в смерти не ослабят хватки,
Смерть — лишь ступень, чтоб доблести достичь.
Удар клинка и меткий выстрел —
И стали ближе Рай, Вальхалла и Аид.
Грехом уж больше не считай убийство,
Хоть рваной плоти опостылел вид.

Но в этот раз
Победы нет
Ни для одной из сторон...

Припев: Мы беззащитны перед самими собой —
        Чем совершеннее система, тем страшнее сбой.
        И вновь война,
        Сталь холодна,
        Но в ней пылает злой рок —
        Ядерный Рагнарёк!

Ты устремлен вновь в сердце битвы,
Отстреливаясь, прорубая путь вперед.
Теперь бессильны стали все молитвы —
Надежда лишь на автомат и свой клинок.
Удар прикладом — как печать святая,
Обезоружь врага и выстрели в лицо!
Твой глаз остер, рука крепка, я знаю,
Смерть будет их венцом!

На поле боя
Злая дрожь...
Но льется огненный дождь!

Припев: Мы беззащитны перед самими собой —
        Чем совершеннее система, тем страшнее сбой.
        Стена огня —
        Ночь в свете дня
        Сквозь метеоров поток...
        Ядерный Рагнарёк!

[Пора положить этому конец. Стоит лишь нажать на кнопку — и все будет кончено...]

Припев: Мы беззащитны перед самими собой —
        Чем совершеннее система, тем страшнее сбой.
        Из тьмы времен —
        Армагеддон...
        Неотвратим смертный рок —
        Ядерный Рагнарёк!

Ядерный Рагнарёк!
Ядерный Рагнарёк!

Пускай в кармане ни копья, а на лице фонарь,
Но стоит мне нажать на фузз,
И раздаются крики: "А ну-ка, давай жарь!"
Я жарю блюз.

Мне на работу в десять, а уже без десяти.
Ни капли я не тороплюсь.
Рукой неспешно обнимаю гриф
И жарю блюз.

Плевать, что я не Джимми Хендрикс — и так мне хорошо,
Не парьтесь, если лажанусь.
Уже в крови все пальцы, струны трутся в порошок,
Но жарю блюз.

И пусть простой мотив по миру разнесется
Кому-то в кайф, ну а кому в загруз.
Быть может, кто-то скажет мне: "Ну, что за рифмоплетство?!"
А мне-то что? Я просто жарю блюз.
А мне-то что? Я просто жарю блюз.
Да пофигу всё — я просто жарю блюз!

Ты вспомни день, когда в твой дом вошли
С холодным сердцем и без лишних слов,
И твой мятежный дух прилюдно сожгли
За веру в правду и старых богов.
Крик "Еретик!" — это все, что ты слышал,
И кардиналы плевали в костер.
Развеял ветер твой прах над крышами,
Но дух твой память не стер.
Припев:         Из века в век лишь мера одна —
                   Сжать крепче горло — и ропот затих.
                   Признаться больно, но во все времена
                   Слепцы водили слепых.
Все повторилось, и горячая кровь
Горела подписью в листах НКВД,
Страх перемен Вождю подогревая вновь,
Душа Надежду, Веру и Любовь во мгле.
Холодный лязг затвора — холод января.
Приказ "Огонь!" — и снова красное бельмо,
Словами "враг народа" повторяя
Еретика клеймо.
Припев.
Припев:         Из века в век лишь мера одна —
                   Сжать крепче горло — и ропот затих.
                   Признаться больно, но во все времена
                   Слепцы водили слепых.
                   Хоть с новым веком вновь восстали все умы —
                   За веру, правду каждый глотку рвать готов,
                   Но горе нам, коль снова будем мы
                   Во власти новых слепцов.

Семь утра. Я вышел из подъезда,
Утра хлад, как друга, приобняв.
В этом городе я, может быть, проездом.
Или нет? Ни капли не уняв
Своих полурешенных разногласий,
Иду я молча, не держась пути.
Когда же я успел вот так сойти?
Не знаю. Но мой путь теперь опасен.
Иду уж полчаса... Иль, может, вечность?
Я, может, и не прочь... Но долго ждать.
Скажи мне, друг: ты силился понять
Свою свободу, ее быстротечность?
Но нет ответа. Ветер молчалив.
Он не был никогда словоохотлив.
Лишь поцелуем холода прилив...
— Куда ты прешь?!
                    — Как я неповоротлив,
Простите...
Дальше я иду.
Да, холодно. Но нет уже тревоги.
Хоть не держась пути... Но я дойду.
О, эти бесконечные дороги!..

Закрой глаза, открой свой разум,
Разбей оковы, сердца жар растопит лед.
Иные сны, иная фаза,
Иная сила вновь несет тебя вперед.
Снова душу на взвод.

Ты вновь в пути, ты вновь свободен
И рассекаешь время соколом стальным.
Вновь неподсуден и на битву годен,
Спустя века, себя ты чувствуешь живым...
Как будто не был пустым.

Что было, стало эфемерным,
И стали немощными деньги, бог и власть.
Взгляни на них — кто здесь без скверны?
Они позволили себя впечатать в грязь...
Но ты не можешь упасть!

Ты снова жив, ты больше не слеп...
Разрушь гордыни их вертеп!

Уходишь, восходишь сквозь равнодушный едкий мрак.
Убегаешь, ускользаешь, позади оставив лай собак.
Убийца сравнится со святыми, плаха — вновь алтарь,
И злая их стая вдыхает жженой плоти гарь

Реформация — деградация,
Умирают вновь цивилизации.
Награждение — вырождение,
Снова в плен берет наваждение.

— Но что же делать? Помоги!..
— Твой час придет, просто беги!

Припев:         Беги сквозь день, беги сквозь ночь,
                   Все, кто не с нами — с дороги прочь!
                   Чтоб осознать свой новый дар,
                   Восстать и нанести удар!

Вернуться, коснуться прошлых дней тебе уж не дано.
Молчи же — не услышат, ведь их чувства умерли давно.
Мир раскроен. Ты спокоен, просто получил удар под дых,
И ты видишь — ненавидишь — мир, в котором нет уже живых.

Кострища, пепелища...
Инквизитор ищет пищу.
Спасенье, просветленье —
Лишь за ложь и преклоненье!

— Они с рожденья пленены...
— Мир на пороге войны!

Припев.

— Я слышу их шаги...
— Убийцы тишины!
— Приходит час раздать долги...
— Теперь ты вестник войны!

Припев.

Беги!!!

Дверь закрылась, как ты и просил,
Но сквозняк все гуляет по дому.
В тишине быть уж нет больше сил –
Руки тянутся снова к альбому.

Вновь в руках моих черный конверт,
И, как встарь, пыль с иглы я сдуваю.
Снова то, что прошло через смерть,
Я скрипичным ключом открываю.

Снова голос — чуть хриплый, но звонкий,
С ним знакомы мы очень давно,
И конверт на столе лежит тонкий
С мелкой надписью белой: «КИНО».

Эти песни — зов той звездной нови,
Что во снах видел ты все ясней…
Я вращаю в руках группу крови
Красно-желтых — теперешних — дней.

Эти желтые листья в награду
Получили мы в который раз.
И скользит по осеннему саду
Пара чутких, внимательных глаз,

Что несутся, не зная тревоги,
Выбирая тропу наугад,
Устремились по вечной дороге…
Как семнадцать лет тому назад.

Это ты, неслучайно рожденный
В проходных дворах питерских дум,
Ищешь вечно, хоть и просветленный,
Пробужденную Солнца звезду.

И в руках с твоих песен загадкой
Я ищу ее вместе с тобой
По незримому следу «Камчатки»:
«Подожди. Я приду. Виктор Цой».

* * *

Пусть твои звезды останутся здесь
Отблеском в утреннем море.
Их плеяды, что свыше даруются днесь,
Завтра могут поникнуть на горе.

Мне не нужно ни ветров твоих, ни костров,
Что дают мимолётную свежесть...
Беспокойная, тихая вязь моих снов
Потеряла давно свою нежность.

Неоконченный стих, что лежит на столе —
Этой жизни всего лишь квартплата.
Он, у сокола сидя на яром крыле,
В Неизвестное рвался когда-то,

И я помню тот ветер, пронзивший насквозь
Моё сердце — и волю, и разум.
Окунувшись в тот бивший наотмашь поток
Наслажденья, не вынырнул сразу.

Бесполезно жалеть, глупо плакать и звать
То ушедшее — то, что за гранью.
И тогда Несвершенное легче создать —
Да пребудет Оно вечно с нами.

Так пускай твои звезды останутся здесь —
Это, правда, излишне, поверь мне.
Лучше дай мне тот ветер, пронзающий весь
Высший замысел, крылья и время.

Жил когда-то на свете чудак –
Ты не найдешь таких в нашем веке –
За чашей хмельной (а он выпить мастак!)
Горячку порол он о Сверхчеловеке.
Звали его Заратустра.

Много народу баек он слил,
Много властителей грязью облил,
Шапки срывал, обнажая рога,
Но и не прятал кусок пирога…
Просто на все было пофиг.

Встретились как-то ему три калеки:
«Эй, научи, помоги человекам!»
«Э, нет, ребятки!» — ответил старик,
«Помощью делать я Зло не привык!».
Короче, далеко послал.

На острове жарком узрел он собаку –
Адского Пса, но сказал забияке:
«Лаять довольно — есть зверь и покруче –
Государство Людей, жалких, темных и злющих!».
Хвостик поджав, шавка смылась.

Позже его голоса посещали
«Вставай, брат! Пора!» — все его призывали.
Бедный старик по три ночи молчал,
Но понял вдруг Истину… И заторчал…
Отсыпь-ка такой же травы!

Канули в прошлое тысячи лет,
И мудрого старца-провидца уж нет,
Но если увидите — возле ворот
Громко вопит старичок-идиот –
Знайте, что он — Заратустра.

Свет померк. Я вновь один,
Лишь шорох бледной тишины.
Я молод, но свинец седин
Застыл, как слепок, на висках.
Луны холодной скорбный лик
Не входит рябью в мои сны,
Лишь юный ветер-озорник
В моих играет волосах.

Быть может, кто-то скажет вслед:
"Ты сам загнал себя в тупик!"
И будет прав, ведь я на свет
Летел наивным мотыльком,
Не ведая, что сей огонь,
К теплу которого привык,
Жрет, одурманив, твою плоть,
Лишь только тронь его рукой.

Если спасение в любви,
То шанс упущен навсегда.
В моей недолгой жизни был
И свет в окне, и страсти жар,
Но иллюзорны эти дни,
Как отраженье хрусталя —
Все то, что в сердце я хранил,
Внезапно превратилось в пар.

Что я хотел от жизни взять?
Да будь он проклят, этот мир!
Он не хотел меня принять
За то, что я лишь был другим.
Я не желаю жертвой стать
И вкладом в этот адский пир —
Лишь стоит нити оборвать,
Я стану вольным, но чужим.

В тетради из сгоревших снов,
Что я ношу всегда с собой,
Живут лишь шорох облаков
И всех надежд убитых стон.
И, раскрывая ее вновь
В надежде вновь найти покой,
В рядах из вытравленных слов
Я слышу колокольный звон.

Но дверь на ключ, и горький дым
Пронзает жалом мои дни,
И ветер, лют и нелюдим,
Рвет мое сердце вновь и вновь,
И серебристый след седин
Моя глава сейчас хранит,
И бой часов рвет слух в клочки
Да так, что стынет в жилах кровь.

Горячей стали путь открыт —
Уж страстно перст обнял курок
И бледным мраком холодит
Портал — отверстие ствола.
Последний взгляд на твой портрет —
Прости, я жить уже не мог! —
И вот на смену мукам лет
Седая ниспадает мгла.

Разверзлись с громом вмиг врата,
И все лишь сон и маята.
Пробуждение от жизни...
Прощай. Навсегда.

Я не знаю, и мне трудно понять,
Сколько лет мне еще потерять.
Мои стопы истерлись вконец
На пути тернистом к Храму Сердец.

Лишь ветер...
Лишь ветер... знает меня.

Мои слова — мириады миров
В свете факелов и каплях шагов.
Шагни туда, и я открою в тебе
Миллионы звездных врат — белых пятен в судьбе.

Ведь лишь ветер...
Лишь ветер... знает меня.

Я не знаю, и мне трудно понять,
Сколько лет мне еще потерять.
Мои стопы истерлись вконец
На пути тернистом к Храму Сердец.
Пойдем со мной по дороге камней
Мимо хижин из прожитых дней.
Наше время уже не догнать,
Но, может быть, мы сможем что-то понять.

Ибо ветер...
Лишь ветер... знает меня.

И пусть я не знаю, что мне делать потом,
Но сворачивать поздно назад,
И ответы на всё ищи
Лишь у ветра в глазах.

Лишь ветер...
Лишь ветер... знает меня.

Лишь ветер...
Лишь ветер... знает меня.

Лишь ветер...

Игра окончена. Актер срывает маску.
Его роль сыграна и песня спета,
И зритель смотрит вслед ему с поаской,
Вдруг осознав, что он уходит в Лету.

Играть ему и принца, и раба
Судьба пророчила, суля известность в мире,
И сердце замирает всяякий раз,
Когда я слышу песнь его в эфире.

Его следы давно во тьме сокрыты...
Да, в гости к Богу не бывает опозданий.
Владимир, ты души своея криком
Открыл глаза на наше мирозданье!

Твой хриплый голос в душах миллионов
Бессмертным стал, хоть краток век твой был,
Но слишком торопились твои кони...
С истершихся бобин я вновь сдуваю пыль,

И снова прошлого я слышу отголоски,
И твои песни, как святыню берегу.
Все... "Гул затих. Я вышел на подмостки,
Прислонясь к дверному косяку..."

Мыслей борьбе открывает дорогу злословье,
А вслед за мыслью тело клинок достает...
Арию зла поет хор у изголовья
Тех, кто погиб, и кто очень скоро умрет.

Время отбросить пришло все сомненья и страхи,
Все перемешалось — ответ не ищи у богов:
Псы войны рвутся в мир, ища кровь и расплату.
Гнев и Зло отразить ты всегда будь готов!

Видишь — молния вспышкой разрезала небо?
То судьбы белоснежная длань указала нам путь,
Устланный трупами отданных в жертву сраженьям...
Всех их жаль... Но с пути мы не можем свернуть!

Ярким пламенем вспыхнуло Света оружье,
Где-то поблизости Темный клинок зашипел...
Резким прыжком удар мощный парирован тут же.
Две Судьбы — Свет и Тьма — начинают дуэль.

Молнии бьют во все стороны дикой арены,
Света меч за ударом парирует новый удар.
Тьма усилила натиск, и тут же дыхание тлена
Подуло на Землю, сметая с нее города.

И снова бойцы-исполины сошлись в жаркой схватке,
Мечи раскалились от гнева почти добела...
Но руки по-прежнему держат эфес мертвой хваткой.
Смертельный удар!.. Но людская судьба меж клинками легла.

И громом ужасным небесная твердь разразилась,
Ей вторило дьявольским гулом все чрево земли...
Упал бездыханный паломник — и битва тотчас прекратилась...
Судьбы больше нет... Кроме той, что мы сотворим...

В одном классе когда-то учились,
На мопедах гоняли гурьбой...
Как мы дрались, братались, мирились,
Помнит неба лишь свод голубой.

И стою я под небом нетленным,
Но не сдвинусь — трясет, как в озноб:
По бокам пролегла тут аллея...
Но аллея сия из гробов.

Скажи мне, если б я родился
Пернатым ястребом в горах,
То смог бы я до Солнца взвиться?
Летать, купаясь в облаках?

Стремясь вперед, стреле подобно,
Кружил бы я во всех мирах...
Я б рассказал тебе подробно...
Но кровь блистает на камнях