Люди добрые, можно сказать? Есть же право последнего слова...
И не бойтесь, не надо дрожать. Просто хочется что-нибудь пискнуть...
Вам совсем ничего не грозит, даже срок минимально-условный.
Прокурор меня врядли спасёт.. Обойдёмся без глупого иска.

Я — синица у вас в кулаке, незаметное, тихое счастье.
Жмёт кулак... Вас бы так придавить! Перья слиплись от вашего пота..
Да, синицы малы и слабы, так что смысла нет резать на части
и делиться... Но в чём тут вина? — нас такими слепила природа.

Тяжко долго сквозь пальцы смотреть на усталые, кислые лица...
Ни летать не могу, ни дышать.. Мне не небо, земля будет пухом.
Вы не скажете: «Птичка, прощай». Не всплакнёте: «Спасибо, синица!»,
Вы пойдёте ловить журавля. Он приятней на ощупь... по слухам.

Ночь. Комната, погруженная в темноту, но темноту не черную, а разбавленную светом уличного фонаря, отчего потолок, стены, мебель кажутся словно покрытыми замысловатыми узорами. Тишина. Но если прислушаться, то можно услышать мерное дыхание погруженного в безмятежный сон человека.
На часах без 15 минут два.
Я сплю.
И просыпаюсь оттого, что чья-то твердая рука настойчиво, но осторожно трогает мое плечо.
— Е, вставай!
Я вскакиваю на кровать, комкая на груди ткань простыни. Передо мной три человеческие фигуры. Спросонья я не понимаю, что они не стоят на полу, а парят в воздухе. Я совершенно не вижу их лиц. Только очертания.
— Е, ты звала нас.
— Кто вы такие?
ЛИНК — молодой человек с котом под мышкой, окутанный дымом, который постоянно над его головой сгущается в разные слова, но чаще всего облачным нимбом возникает надпись «грусть».
АМБР — мужчина в мантии и с короной на голове, держащий в руках толстую книгу в обложке из кожи саламандры, которая иногда вспыхивает и обжигает ему пальцы; но он терпит прикосновение огня.
АА — эфемерное существо, очертания которого постоянно меняются, принимая образы других людей, неизменным остается только что-то внутри его фигуры, что-то, похожее на крепкий черный витой стержень, по спиралям которого пробегают красивые золотистые змейки.
— Я не знала, что вы так быстро придете! Мне о стольком многом хочется спросить вас!
— …..
— …Как «там»?
ЛИНК: здесь много света, друзья, настоящее общение, я поменял работу… Самое ценное, что я наконец-то обрел себя!
АМБР: передо мной открылось 20 дорог, по которым я мог бы пойти. И я выбрал одну из них. У меня слава, умные друзья, загадочные женщины, я стал мудрее. Появившись здесь, я избежал кровопролития ценой собственной жизни.
АА: замечательный мир! Везде встречают как родного. Правда, провожают проводами по другим поводам. Я питаюсь тем, что захочу съесть, я получаю признания от тех, кого захочу увидеть в своей «постели», я могу убить того, кто мне просто неинтересен. Мир везде одинаков. Хих

— Почему вы сделали «это»?
ЛИНК: однажды я понял, что меня нет. Я стал заложником самого себя, я стал настолько зависим от себя, что забыл о Работе, о Любви, о Себе. Я осознал, что если это не прекратиться — то я не уйду от себя и навеки потеряюсь в глазах тех, кто меня любил. Я сделал правильный выбор.
АА: деточка Е, я бы сам, добровольно никогда не пошел бы на это! Не делай вид, что не знаешь! Меня убили. Я, конечно, пытался договориться с палачами (плачущими и с палашами), но даже мой neploxой ДНК был разрушен. Мир жесток.
АМБР: мой мольберт всегда был расцвечен страхами и радостями героев, когда ко мне приходили гости, я угощал их настоящим вином с искрами салюта. Но когда однажды мольберт скомкали, прожгли и прогрызли, я решился.
АА: Амбр, ты трусливый трус!
АМБР: «…я по натуре пленный» (с)

— А как вы «это» сделали?
АМБР: я взял все, что у меня было и стал крутить из него тугие жгуты, выгрызать дыры и в конце концов поднес к горелке и нажал красную кнопку.
Огонь очистил страницы моей жизни, чтобы я возродился под иной звездой RU.
АА: молча. Хотя… Нет, это не в моих правилах. Я до последнего кричал, чтобы все раскрыли глаза. Ты думаешь, что я жаждал всеобщего внимания? Может быть ты думаешь, что я шизофреник? Да мне все равно, что ты думаешь! И вообще, «это» сделал не я!
АМБР: меня убил Аа.
АА: меня убили все. Никто. Никто убил меня.
ЛИНК: я распахнул душу и посмотрел в зеркало. Я смотрел долго-долго, пока глаза не стали выкапываться вместе со слезами. Я много думал, считал, анализировал, сравнивал и снова думал. Мне нужно было, чтобы время сжалось до тонкой красно-огненной полоски заходящего солнца у горизонта. И когда солнце скрылось, я нашел то, что искал. Я встал со мной и вышел к свету.
АА: сколько вас таких возвращалось «оттуда»! Хих)

— Знаете, я тоже хочу сделать то же самое, что и вы. Но ведь у каждого свой путь? Правда?
ЛИНК: возможно это будет новой ступенью твоей жизни. Иногда наступают такие поворотные моменты, когда нужно принять решение. Главное — это двигаться от нуля. А к самосозиданию или к саморазрушению — выбирать тебе.
АМБР: меня уже нет. Нет и памяти обо мне. Оставишь ли ты свои стихи и фотографии в этой жизни или останется tabula rasa — выбирать тебе.
АА: что? наигралась, Е, в порноактрису? Сыграла роль — с игры срулила? Грёбанное графство графоманов! Возвращаемся обратно, довольно разговоров! Е, чернильницу закрой!...

Ночь. В темной комнате на письменном столе горит лампа.
Я торопливо пишу на первом попавшемся листе бумаги:
«М о й    г о д     а в т о р н е т а …»

Мне надоело говорить словами,
Вконец достал могучий и великий.
Нет, ну нормально — «сказанное вами
Подшито в дело в качестве улики»?

Стараешься, мозгам задав работы,
Переводить со своего на общий внятно
Лишь для того, чтоб поняли превратно,
Привыкнув слышать то, что им охота?

Любители дежурных фраз, ступайте к деду.
Прошу, только не надо отвечать.
Обязан я поддерживать беседу,
Когда нам с вами не о чем молчать?

Лиричность мыслей и метафоричность
Шифруя кодом тридцатитроичным,
В формате звуков, букв, хоть обнажись,
Не изложить нам внутреннюю жизнь.

Кричу безмолвно, не умея объяснить –
Язык способен всё вокруг мертвить!!!
На чудеса, что не понять за век,
Он штампы ставит: «солнце», «человек»!

Не хочешь лжи — не задавай вопросов,
Уж лучше б я родился безголосым.
Да и глухим — противно, как смакуют маты
Наученные грамоте приматы.

Общаться жаждешь — что же, будь готова
Скрести сусеки ради красного словца,
Рубить на щепки мусорного слова
Чувств, образов живые деревца.

Подумай, может, стоит речи вместо
Слагать, танцуя, рифмы жестов,
Мелодии из взглядов-откровений,
Стихи на языке прикосновений…

Сидела на гладкой черноте безликого кресла.
Потела, прилипала к нему, впитывала в себя,
А хотела раствориться в нем и перестать беспокоиться
И начать новую жизнь — дермантинового сидения.

Ты был рядом, не обращал внимания на мои мучения,
Сосредоточенно слушал судью, дергал плечом
И нетерпеливо отмахивался от моих вопросов,
Оставляя их без ответов, а меня в беспомощном страхе.

Слова тяжело вылетали в воздух, висели в белой дымке жары
И медленно опускались на пол, секретарем не всегда замеченные.
Скука сводила скулы судьи и заразой распространялась по залу.
Впитывалась без остатка тобой, никак не влияя на привычно прямую спину.

Прислушиваться было еще страшнее, чем оставаться в неведении.
Я не решалась сжать уши ладонями, поэтому прикрывала веки.
Хотелось скорее проснуться в другую жизнь и хохотать, вспоминая
Судебную чепуху, солнечную пыль, затекшие ноги и липкое сиденье.

Ты встал и время стало скорее наматывать круги,
Затем громко остановилось, оглушив твоими словами:
Ответственность за нее нам не нести,
Пусть сама объясняет, что за чем и так далее.

Я поднялась, а может мне помогли,
Кажется, говорила, а может молчала.
Что-то было еще, не быть не могло,
Только мысль крутилась вокруг одного:

Если защитник умыл руки,
То значит ли это, что всё?
То ли это значит,
Или другое?

Которое? Что?
Почему? Где?
Зачем? Кто?

Суд закончился?
Постановили?
Меня отпускают?

Кажется,
На
Этом
Всё.

— Отстань... Ну отвяжись...
Мокрый нос тычется в лицо. Капает вода. Стучат. Часы? Сосуды? (Каждый из них как антенна, ловит любые колебания атмосферы и поет на свой мотив: шумит, звенит, посвистывает)
— Отстань, Янка, пошла вон!
Язык не связешь. Какая гадость! Голова кругом. Боже, что за образина! Черная, косматая, вся в колтухах. На загривке шерсть торчит дыбом. Вот скотина, дышит в лицо, поскуливает. Жрать хочет. Или приспичило, выводи ее. Рожа водолазная, приснится — испугаешься.
— Встаю я, что б ты сдохла, шалава!
Подвывает противненько. Бог наградил скотиной!
Собрались: встаем! Спокойно, голову остановить, руки утихомирить! Стоять, Витек, смирно! Ну рожа... Мы с этой дурой Янкой близнецы-братья: черные, лохматые. Похожие. Я давно хотел грохнуть это зеркало, что б не смотрело! К несчастью-к несчастью! А где оно, счастье? Вон его, вдребезги! Ай, хорошо, ну и разлетелось! Спокойно, Янка, путем!
Так, лекарство с вечера приготовлено. Вдоволь. Пенсия у нас.
Первое. Берем стакан.
Далее. Стааааавим, тихонечко, аккуратненько опускаем.
Главное, по-порядку. Льем.
Есть!
Ну и гадина ты, Янка, что скулишь-то и без тебя тошно! На, скотина, поправляйся, от себя отрываю! Где миска-то? Подожди, дай налью. Во глыкает, алкашка! Как воду! А еще говорят, собаки не пьют! Водолазы синяков не переносят! Довела хозяина!
А ну тебя, иди гуляй одна, а я прилягу. Отдохну. Что-то слабость у меня. Если что — дверь открыта...

* * *
— Ты куда, Витек, намылился? Где собака твоя, давно не видно?
— Сбила машина Янку. Одну отпустил погулять, приболел. Ну она и пропала. А потом... Нет Янки. Один я теперь.
— Так что, помянем?
— Отпоминался. Не пью я теперь. Совсем.


Postscriptum:
Сегодня утром встретила соседа. Они с его бывшей собакой — одно лицо.

Я хочу улететь в Багдад
Самолетом на 9.30
Пусть мосты за спиной горят,
Мне противны знакомые лица...
Ржаво-красный закат чужой
Плавит башен худых края
Крыши жмутся одна к другой,
Стану я как Омар Хайям.
Пусть трещит опостылый мир,
Я хочу ему в этом помочь
Я примчаться хочу в Каир
В эту самую страшную ночь.
Мне противно читать стихи,
Пантеонам из серых крыш,
Через сотню дорог плохих,
Я хочу убежать в Париж.
Но пока, что таков удел,
За окном лицезреть метель.
Напридумывать кучу дел,
Что бы только пришел апрель...
А иначе, нельзя здесь жить,
Мы корнями вросли в бетон.
Не могу я тебя любить-
Город весом две сотни тонн.
Этот воздух рождает рак,
Эти люди рождают злость.
Я хочу улететь в Ирак,
Все равно я и здесь лишь гость....

Так хочется слышать твой мягкий голос,
А вместо этого лишь записи старых кассет
Где тебя почти нет — потому что ты рядом, за кадром...
И я бы захватила все поезда/самолеты
Если бы только знала где ты и с кем ты.
А помнишь те ночи, что почти бесконечны,
Где чайнолиммонные встречи,
И тайный наш путь мерцающемлечный?
Но я где-то здесь, среди зданий фабричных,
Типичных,
Привычных,
Кирпичнообычных...
А ты где-то в сказке, в картине, в куплете —
Осталась в дветыщи седьмом жарком лете.
И старых кассет необъемлемый ворох,
Мне просто хотелось услышать твой голос…