Дневник: ДеньНочь

Сидел он, задумчиво глядя в очаг, В золе догорали поленья, И полукольцом обступающий мрак, Коварно, бесшумно подкравшийся враг, Окутывал душу забвеньем. Седой, как снега перуанских вершин И с профилем хищным орлиным, Священной Кастилии истинный сын, До сей поры статный, прямой господин, Как будто сошедший с картины. По стенам развешаны шкуры зверей, Оружье, дикарские маски – Сокровища многих вождей и царей, Казались они то страшней, то смешней От отблесков пламени пляски. Поглаживал старой рапиры эфес И пред его мысленным взором Распался огонь, растворился, исчез, А память умчалась от здешних небес В минувшего давнюю пору… Как по океана зелёным хребтам Стремились вперёд каравеллы, К неведомым сказочным шли берегам, Из золота и серебра городам, Не знавшим богатству предела. Шторм, словно скорлупки швырявший суда, Игрушкой их сделав всего лишь, И призрачным светом мерцала вода, Русалок хвосты в ней мелькали тогда, Гигантские тени чудовищ… Страну Эльдорадо таили, как страж, Дремучие дикие чащи, В них путь прорубать затупился палаш, Зловонные топи, обрывистый кряж — Шаг каждый угрозу таящий. «Бог, слава и золото!» был их девиз, – Питьё ритуальной патеры, С ним каждый, ступивши на мира карниз, Не глядя, не думая, ринул бы вниз, Пусть хоть к самому Люциферу. Рвала горло жажда, дурманящий зной, Сам воздух пропитан заразой, И с полчищем бронзовых воинов бой, Как из-под земли, что явилось стеной, Вопя, лица краской измазав. Отряд оказался почти окружён, Но в нём не юнцы и бретёры — Из копий вокруг ощетинив заслон, Построили терцию, как бастион, Открывшим огонь мушкетёрам. Рука не дрожала, был верен клинок, Стрелки встали тесною группой, Как будто волна на прибрежный песок, От строя откатывал каждый наскок, Бросая средь зарослей трупы. Был враг оттеснён непрерывным огнём От их боевого порядка, Тогда перестроившись острым углом, В атаку пошли, довершая разгром, Вступив в рукопашную схватку. Сраженья экстаз — он особый, сравним С даруемым женскою плотью, Сквозь крики, звон стали и выстрелов дым, Охватывал душу волненьем своим В неведомых страху угодьях. Невинен, как юная девушка край, И с первою пролитой кровью Открывший объятья — терзай, обладай! С ввергающей в ад, возносящею в рай, Жестокой звериной любовью!.. Когда гордый вождь к их склонился ногам, Империя целая пала, Себя ощущали подобно богам, Чья слава теперь неподвластна векам И горнего громче хорала. Дары им подносят — сокровищ таких Не виделось в дерзостных грёзах, Дрожат от невиданных «труб громовых», Дев юных ведут совершенно нагих, Пугливых и гибких, как лозы. Пускай в Старом Свете умолкнет ханжа, Назвавший их цель авантюрой, Пусть клонит усталость и рана свежа, Зовёт пожирающий сердце пожар В край горный суровый и хмурый… Поднявшись к самим куполам облаков, Оттуда, сквозь дымку тумана, Над чёрною бездной, меж скал, валунов, Они созерцали изгиб берегов, Бескрайний простор океана. Кирасы ржавели от шквальных дождей, От крови и едкого пота, От стрел дикарей и звериных когтей Нет целого места… Но стали прочней Упорств испанской пехоты! Здесь тропы в бессмертие прямо ведут, Им верилось, — это случится, И через столетья увесистый труд Возьмут и о подвигах прежних прочтут Рассказы самих очевидцев. Пьяней женских ласк, и всех благ на земле Зов властный неведомой дали, Дразнящий, манящий дриадой во мгле, К ней на корабле, на пирогах, в седле, Босыми, порою, бежали… * * * Сеньор вспоминал времена те один Которую ночь уже кряду, На левом мизинце кровавый рубин, Добытый в пещерах высотных долин, Мерцал тускло, словно лампада. Увы, не воротишь былого теперь, С ним сердцу вновь сладостный трепет, Да, время — вот самый безжалостный зверь, В чьём логове прах невозвратных потерь, Для каждого рабские цепи. Так странно ещё оставаться в живых, Был, видимо, он не достоин На ложе пасть жёсткой, колючей травы, Стать частью лесов, горных рек синевы, И смерть свою встретить, как воин… Поленья истлели и мрак отступил, За окнами утро серело, Старик всё бродил среди давних могил, Ведь даже у времени не было сил Минувшего сжечь каравеллы.