santehlit — Тихая бухта

    Блазнишься ты троном, а готовишь плаху

    Чайка быстрокрылая, приказ поторопи

    Не везёт нам в службе, повезёт в любви

   Тихая-то тихая, только это совсем не бухта. Устье реки прикрывал остров Сосновый. Ветру негде разгуляться, а волны вообще не заглядывали. Флотские здесь прячутся от штормов. Я третий год на Ханке — ни разу не был. Пришли, наконец. Все четыре катера. Наш с границы. Я после швартовки спать завалился, на потом оставив знакомство с чудесами Уссурийской тайги. А смотреть было что. После сна поднялся на палубу — молодёжь виноград перебирает для компота. Дикий — гроздья маленьких чёрных, удивительно сладких ягод. В лесу, говорят, полно. Сошёл на берег. На отмели лежит Лёха Шлыков со своим мотыльком. Кайф ловят.

   — Чё, — спрашиваю, — делаете?

   — Кайф ловим.

Разделись до совсем, а остробрюшки (рыба такая) пощипывают их за разные места. Моряки гогочут от щекотки. Кайф!

Захар зовёт:

   — Антоха, орехов хочешь?

Антоха хотел. Полезли в чащу искать заросли орешника. Не грецкого, конечно, лесного, но вкусного. И виноград попадает — как черёмуха в ветвях чернеет. Знаете, чего не хватает? Дороги вымощенной жёлтым кирпичом. Детство вспомнилось, как играли с сестрой в Волшебника Изумрудного Города. Наш огород представлялся Волшебной Страной с райскими птицами и плодами. Люся, конечно, была Эли, ну а я всеми прочими персонажами от Тотошки до Гудвина.

   Блин, как домой хочется! Нет больше сил ждать этот трёпанный приказ.

   — Саня, — говорю, — поднимаю бунт на катерах. Сундуков на рею, «Весёлого Роджера» на клотик. Ты со мной? Как куда? Грабить и насиловать. А-а-а, насиловать ты всегда согласный? Назначаю тебя флагманским специалистом по этому делу. Бабаоп-командор. Сговорились. Захватим Ханку, объявим анархию мамой порядка. Знаешь, как за нами люди пойдут…?

   — Бабы тоже, — Захар вставил слово специалиста. — Они страсть любят, когда их силком….

   — Создадим Дальневосточную или Приморскую анархическую республику. Меня назначим президентом, тебя министром сношений. Знаешь, как жить будем? О-го-го!

   — Я их штук по пять в день буду ….

   — Я не про нашу с тобой — жизнь простого народа. Знаешь, как люди будут отдыхать и работать, когда перетопят всех тупорылых начальников? Ни хрена ты, Санька, не знаешь.

   — Ну, почему? Знаю. Если меня сейчас не кантовать, я буду спать. А надоест? Сам себя буду кантовать. Простой принцип — хошь работай, хошь не работай. Я — за анархию.

   — Мы будем хорошими правителями — народ нас будет любить. А потом, Санёк, я приревную тебя к своей ненаглядной и прикажу казнить.

   — А почему бы и не умереть за красивую женщину? Я согласный….

   — Вы посмотрите на него…! Нет, чтоб сказать: я…. жену друга…. да ни в мыслях…!

   Дурачась языками, бродили лесными тропами до заката, на исходе дня вернулись к катерам. Многое пропустили…. Ребята прошлись с бредежком по речным заводям, вытащили несколько щурят и Емелену подругу кило на восемь-десять. Теперь этот улов в четырёх вёдрах на четырёх кострах пускал пузыри в кипящей воде. «Аист» притулился к шеренге ПСКа.

   — Кого чёрт принёс? — кликнул вахтенного у трапов.

Нечистый принёс замполита с флагманскими специалистами. С того памятного бюро, на котором старший лейтенант обкакал меня в своей рекомендации, я не решил ещё, как с ним общаться — какую выбрать линию поведения. Скорёхонько провёл собрание и сдал полномочия комсорга Петьке Старовойтову. Всячески избегал контактов с Переверзевым. Дежурным по рейду уклонялся от доклада, прыгал в машинное, наказав вахтенному:

   — У меня поломка, докладывай сам.

Теперь сюда заявился. Какой-то он не в себе. Не похож на прежнего — чопорного, заносчивого. Суетился меж костров с бутылкой водки:

   — У кого ущица повкусней — туда и вылью. Знаете, как с водочкой-то — о-го-го…!

Гераська по-своему поступил — подхватили с Тараканом ведро ухи с костра и на 68-ой. Я Белова за локоть:

   — Что за сабантуй, Вадим?

   — Замполит проставляется. Внушили ему мужики — неловко так-то в коллектив входить….

Да помню это собрание. Меня только-только в кандидаты приняли, и вторым вопросом суд над Герасименко. Какой там суд! Сам Мазурин, парторг, наехал на замполита: вы, мол, товарищ старший лейтенант, человек новенький в группе и негоже начинать службу, отправив на губу одного из лучших командиров. Атаман молчит, сундуки кивают, а Переверзев рот открыл — вот те на! Постановили: Герасименко на вид, а замполиту…. Нет, про замполита ничего в протокол не записали. Только Мазурин руками развёл:

   — Думать же надо….

Вот и придумал…. Тихую бухту.

   — Кручинин где?

Белов:

   — В бригаду умотал, сказал: отпуск оформлять.

Эта новость не вери гут. Угроза моему скорому дембелю. Не дай бог, Переверзев (а больше некому!) за командира останется. Надо с Крохалёвым связь наладить — он, мне помнится, слово давал.

   Развели один большой костёр, поделили три ведра ухи на четыре экипажа и славно поужинали. Потом гитара, песни. Эх, не та пошла молодёжь, не музыкальная. Ни голоса, ни слуха…. Вот Ваня Оленчук…. Один только мог….

Эта ностальгия от старости у вас, Антон Егорович. Засиделись в погранфлоте, домой пора.

   На баке 68-го топот, свист и уханье с кряканьем. Шабаш на Лысой горе — командиры на палубу высыпали. Васька Мазурин вприсядку пошёл. Это он умеет — чемпион погранотряда по танцам. Ну, и пляскам, наверное. Мы свою самодеятельность свернули, лицезрим сундуковскую. Впрочем, Переверзев там тоже не в статистах. Эх, как развезло народ….

   Угомонились командиры, парни потянулись по кубрикам. Поднимались сходней на 66-ой и ютами, ютами…. Чтоб не мешать веселью. А мне плевать: я — дембель, главный старшина, кавалер всех отличников и специалист первого класса…. Кандидат в члены КПСС, занесён в Книгу Почёта части…. Почему я должен прятаться от подвыпивших сундуков? Поднимаюсь по сходне на свой родимый….

   — Как крыса крадёшься, салабон — Герасименко курит на шпиле 68-го. — Подь сюда, на базар.

Меня будто кнутом обожгло. Сыромятным по голой спине. Я плечами передёрнул:

   — Проспись, сундук.

   — Что-о?

Из-за рубки, застёгивая на ходу ширинку брюк, вырулил замполит:

   — Главстаршина Агапов, к мине.

Подошёл к леерам. Ну? Доклада ждёшь: … главный старшина…. по вашему приказанию…. Перебьёшься. Ограничимся тем, что прибыл…. Ну?

   — Твоё поведение, Агапов, не нравится командованию группы.

А я не девушка, чтоб своим поведением…. Но молчу — это тоже в мыслях.

   — Ты ведёшь себя, мало что, вызывающе, просто акты неповиновения являешь. А это жестко должно пресекаться. Здесь граница, и соответствующий порядок…. Если надеешься на неких покровителей, то напрасно: за нарушителей дисциплины никто вступаться не будет. Что молчишь? Язык меж ягодиц застрял? Ну, так я тебя сейчас расшевелю. Боевая тревога для старшины Агапова. Химическая атака! Газы! Одеть защитный комплект! Что стоишь? Вспышка, справа…. Вспышка слева….

   Разошёлся старлей на баке 68-го, руками машет, слюной брызжет…. Я стою на палубе своего катера и молча внимаю. Вспышка справа…. вспышка слева. В бытность на ремонте видел на борту «Шмеля» годок-комендор гонял толпу молодых, облачённых в противогазы. Вспышка справа…. Вспышка слева. Бедолаги, путаясь в длинных полах химкомплекта, бегали вокруг надстроек, спасаясь от ядерных всполохов.

   — К бою! — визжит замполит.

Да хоть обкакайся! Сейчас, рухну на спину и ноги раздвину!

Наконец Переверзев взял себя в руки. Тяжело дыша:

   — Завтра, нет послезавтра, о твоём поведении узнают в бригаде, и я сдеру с тебя награды, как лыко с липки. Дембельнёшься ты у меня….

Надо отвечать. И я, борясь с собственным голосом:

   — Кто вам, товарищ старший лейтенант, сказал, что я липка и дам себя ободрать? Как честный человек и кандидат в члены КПСС о вашем недостойном поведении собираюсь информировать капитана Тимошенко и кавторанга Крохалёва сразу по прибытию в базу.

   — Так ты её не увидишь….

Переверзев спустился в каюту и сундуки следом.

   Наша перепалка не осталась незамеченной. Я черпнул ведро за бортом и занялся водными процедурами, готовясь ко сну — на ют собрались годки и дембеля.

   — Слушай, а что он тут верещал про базу? — допытывал Захар. — Мол, не дойдёшь.

   — Зё, — предложил Зё. — Айда к нам ночевать.

   — Ну, так мы и отдали своего дембеля сундукам, — высунулся Витя Иванов. — Вахту поставим, бдеть будем. А как тревогу сыграем, все поднимайтесь — голубую кровь мочить.

   — Да бросьте, — остужал горячие головы. — Мы просто поговорили: старлей зубами поскрипел, я свои показал. Никаких больше шагов он не предпримет. Ему война со мной дороже обойдётся — работу потеряет. А для меня дембель неизбежен, как крах капитализма — подумаешь, значки….

   Весь следующий день командиры отсыпались. Мы с Захаром ушли в тайгу орехи щёлкать да лясы точить. Увлёкся Санёк сочинительством, только все темы об интимных отношениях с женщинами. Изголодался парень…. Может, и я страдал, знай, что это такое. Единственный опыт — тогда в вагоне с Леной…. Пьян был и мало чего помню. Переписку храню, в смысле, письма её. А переписка оборвалась нынешней весной. Не пишет Спартанская царица, приветов не шлёт, о встречах не загадывает. Успокоилась, должно….

   Братва с катеров вновь пошла с бредешком на щук. Набрели на «казанку» с рыбаками и быстро столковались: поменяли два ящика тушенки на ящик водки. Валя Тищенко был инициатором, а тушенка с первого звена. Эта информация для присяжных, потому что дальше события развивались по худшему криминальному сценарию. Подсудное, скажем, дело сотворилось. Годки собрались в кубрике 66-го — но где им выжрать ящик водки. Позвали молодёжь. Всё пока тайком, крадучись. Сундуки затаились в каюте Герасименко, выжидая. Будто по их злому умыслу вершились все дела.

   Вернулись мы с Захариком, расстались. Через час летит — губа располосована.

   — Кто тебя?

Боцман Тищенко.

   — За что?

   — Да пьяный он совсем.

   — Да хоть больной…. На дембеля руку поднять. Сиди здесь, пойду разбираться.

   Прошу «добро» и спускаюсь в кубрик ПСКа-66. Здесь накурено — топор вешай, вонь перегара…. Все говорят — никто не слушает. Зё спит не на своём рундуке.

   — Тищенко где?

   — Да здесь, я здесь.

   — Пойдем, выйдем.

   — Говори, у меня от народа секретов нет.

   — Саньку Захарова за что?

   — Я — ни за что. Они со Шлыком заспорили. Я их что, разнимать обязан? Сунул одному, чтобы оба успокоились.

   — И всё? На душе стало спокойней, а в кубрике тише?

   — Слушай, Антоха, чего ты хочешь?

   — Ты поднял руку на дембеля — я хочу твоей крови. Идём на берег.

   — Хорошо. Только сначала сравняемся. Выпей.

Передо мною поставили кружку с водкой и бутерброд с тушенкой. Я подумал — справедливо и выпил. Из дымного полумрака выполз Мишка Самосвал, обнял меня за плечи:

   — Зря ты, Валёк, на Антоху бочку катишь — один останешься.

   — Нет, своего дембеля мы в обиду не дадим, — обнял меня за талию Витя Иванов.

   — Да я теперь и сам чувствую, что погорячился. Прав Антоха: дембель это святое. — Тищенко протянул мне ладонь. — Мир?

Лобызаться с ним мне не хотелось, и пить водку, и оставаться в этом бардаке…. У меня уже голова кружилась.

   — Значит, завтра: ты Захару извинения, я тебе — руку….

И ушёл.

   Луч фонарика полоснул по глазам и вырвал меня из ночных грёз к реальности. Реакции своей сам бы позавидовал. Впрочем, сказалось напряжение двух последних дней. Выбил из рук слепящий фонарь — он упал и погас. В кромешной темноте спрыгнул с гамака, махнул через стол и включил плафон. Ночным гостем был удивлённый Герасименко:

   — Да ты не пьян!

Когда водка кончилась, и угомонились моряки, командиры кинулись по кубрикам и пассажиркам, отмечать проштрафившихся. Таковыми оказались все. Стали искать зачинщика.

   На следующее утро Валя Тищенко больной с похмелья, а больше перепуганный, приполз ко мне. Захарка — не проблема, ему дисбат на Русском острове корячился за махинации с тушенкой.

   — Антоха, скажи, что деньги на водку дал. Дембельские. Иначе мне кердык.

Эх, как не хотелось давать Переверзеву козыри против себя, но и боцмана не бросишь в беде. Валёк ты Валёк, хороший парень, только ёрный шибко….

Такие легенды за ним ходили.

В пьяной самоволке попался патрулю из танковой дивизии. Ласты завернули, поволокли в свою караулку. По дороге офицерик поотстал. Валя к солдату:

   — Слышь, браток, пусти руку.

   — Я-то отпущу, да тот-то не отпустит.

«Тот-то» был чуркой. Валя, как рука волю почуяла, так навернул второму конвоиру, что у него сапоги выше бестолковки вспарили. Убежал боцман.

Другой раз на катерах попался. Мне Вадим Белов рассказывал — радостный такой, а под глазом «фонарь». Обеспечивал в тот день. Чует — ребята поддают. А потом засобирались куда-то. Вадим прилёг в каюте — люк открытый. Слышит, Тищенко:

   — Вахта, командир на борту?

Вахтенный что-то мямлит. Боцман осторожно по трапу спускается, шторки раздвигает заглянуть — есть кто? Белов к нему, Валя драть. За комингс руками зацепился, а Вадим на ногах повис. Боцман подтянулся, и чуть было не выволок обоих на свет лунный, да спохватился — узнает командир. А Белов уже знал и отпустил ноги моряка, на свои встал. Только рот открыл сказать — куда, мол, боцман собираешься? — а в лицо башмак прилетел. Лягнул Валёк обеспечивающего и драть. С палубы в пассажирку рыбкой сиганул, на баночку, и одеяло натянул. Белов спускается:

   — Спишь, боцман?

   — Сплю.

   — А ноги помыл?

   — Помыл.

   — А потом ботинки надел.

   — Ноги мёрзнут.

   — Ну-ну….

Надо знать Вадима: рапорты он писать не будет, если надо сам — тьфу в ладонь и в пятак. Наш парень! А боцмана надо выручать.

   — Ладно, — говорю. — Вали на меня.

И обошлось. Первое звено из Тихой вернулось — Валёк на губу сел. И только-то. На границу выпустили. А наши отношения с замполитом натянулись струной, только что не звенели.

                                                                                                                                   А. Агарков. 8-922-709-15-82

                                                                                                                                                п. Увельский     2009г.