Дарин — Ити и Ни, формация 2029 года

Ити и Ни— до рассвета

Партнерство

в канализации капало, пахло и хлюпало. Сегодняшняя зачистка обещала быть бурной и незабываемой, прямо как молодость Дядюшки Ри.

Черный, или, как его называли в народе Second или Ни, имел прямую осанку и дурацкую привычку считать про себя шаги. или, вернее, в данной ситуации— всхлипы своих высоких белых ботинок. Курой входил в число так называемой Первой Десятки. Чистильщики этого мира. Нумерованные были одной из низших каст, но без этих "волков" нельзя было жить. проводимые ими зачистки были жизненно необходимы этому городу.

обычно для качественной зачистки хватало одного прикосновения, взгляда или простого появления в поле зрения объекта. никто из пронумерованных не знал ни точного числа своих собратьев по несчастью, ни причин зачисток, ни мест. связи не было, а так же не было и никакой организации. вернее, не так. организация была, только Курой оттуда ушел. недели две назад. но, видимо, зачистки так сильно вошли в него, что стали частью его, сутью, если можно это так назвать. информация об объектах возникала в нем спонтанно, он чувствовал те вибрации, которые были присущи объектам, и не мог пройти мимо, не мог остаться дома, спрятаться в норе. Курой жил на окраине города, но даже расстояние не могло его остановить, необходимость проведения зачисток стала для него единственно верным способом жизни. самой вредной привычкой.

настолько вредной, что теперь он расплачивался за нее своими новенькими высокими белоснежными ботинками.

почему сегодня до объекта нужно добираться именно этим ароматным путем? этот вопрос бы задал себе кто-нибудь другой, но не Ни, не второй в Первой десятке. Курой мог только считать шаги и повороты. думать о причинах того или иного своего действия он считал бессмысленным занятием— зачем анализировать причины каждого своего движения, если исправить его уже нельзя? это глупо, и поэтому белые ботинки издают хлюпающие звуки и меняют цвет.

поворот направо, поворот налево, взмах черных, как уголь, волос, отблеск тусклых электрических ламп на бледном непроницаемом лице, похожем на восковую маску, блики, сбегающие вниз по складкам белого облегающего комбинезона, оплетенного змеями черных ремней, поворот направо, еще направо, хлюп-хлюп— говорят ботинки, поворот налево...

столкновение оказалось неожиданностью для обоих сторон— и для черноволосого в белом, и для светловолосого в черном. "дурацкая прическа" — подумал черноволосый. "...!"— подумал светловолосый, понесший потери при столкновении. потеря была только одна, но очень важная— ободок удерживал его волосы и не давал им упасть на его подвижное лицо. у "неприличной" длины волос были свои минусы, и эти минусы светловолосый только что ощутил на своей шкуре.

-Вот дерьмо!— проговорил он, мотая головой в тщетной попытке откинуть паутину волос с лица. Курой же, медленно поднявшись на ноги, перевел взгляд с дугообразного предмета в своей правой руке на барахтающегося перед ним человека(если это безобразие было можно назвать человеком). впервые за ближайшие недели две мышцы его лица пришли в движение. если движением можно было назвать едва заметно дернувшуюся левую бровь. искусственный правый глаз его зашевелился под повязкой, считывая информацию.

-опять ты?— услышал Сирой и недоуменно поднял голову вверх, желая рассмотреть собеседника. это оказалось не очень сложным делом.

в следующее мгновение ехидная улыбка воцарилась на его лице.

-подался на вольные хлеба, Черный?

-все так же путаешься под ногами, Белый? —в устах невозмутимого Куроя слово "Белый" звучало как оскорбление.

-если ты хотел украсть у меня хлеб... —начал Сирой, поднимаясь на ноги и размахивая руками, впрочем, он всегда был слишком эмоционален(прим.автора-если кто не понял, то это мысль Куроя, отстраненно-лирического плана), затянутыми в черные перчатки, оплетенные белыми ремешками с серебром заклепок.

-объект. —уточнил Курой, лицо которого вновь начало напоминать маску. правый глаз едва заметно светился в полумраке.

-да какая разница! я уже все сделал! —взорвался блондин.

-тогда пополам.

-с какой стати?

-мы же напарники. —хмыкнул Курой и, хлопнув блонди по плечу, скрылся в темноте.

-да? —всплеснул руками Сирой. — интересно, о чем я еще не знаю?

все, что ему оставалось— это последовать за новоиспеченным напарником.

прим. автора:

а) я не знаю, почему они вдруг в финале этой зарисовки так себя повели.

б) я не знаю, что им дают зачистки и почему им приходится это делить. наверное, это какая-то энергия, помогающая им в жизни, может, это деньги, но, если учитывать то, как происходят зачистки, то первая версия правильнее.

в) все претензии— к этим двоим и Олло, мое дело маленькое— записать.

сутки вместе

Курой сидел на диване, теребя свою повязку на правом глазу, и изучал найденную на крыше книжку. это был учебник по философии, забытый прежним постояльцем Дядюшки Ри. Курой поглощал безумное количество информации для общего развития в перерывах между зачистками. Сирой метался по комнате, сначала назойливо, как муха, но вскоре Курой привык к этому мельтешению и перестал обращать на это внимание.

за что и поплатился.

-давай проколем тебе ухо.— раздалось настолько неожиданно и прямо над ухом, что Курой вздрогнул.

-зачем?

-ну.. ты же теперь отщепенец! —резкий взмах руками в классической манере Сироя, кожаные ремешки задевают край уже упомянутого уха Куроя. Курой морщится.

-поздняк метаться. У меня есть дырка, год уже как. — недовольно фыркнул Курой, дернул плечом и еще сильнее погрузился в чтение.

-ну вот, и тут я опоздал..— Сирой насупился и отошел.

через 15 минут.

-А что читаешь? — раздалось над самым ухом Куроя, во второй раз за день заставив его не только вздрогнуть, но и измениться в лице. несколько драгоценных секунд, отпущенных на усвоение новой информации, ушло у Куроя на счет до десяти и поминание добрым словом родственников этого свалившегося на его голову несчастья. но ничего не поделаешь, условием недавнего дележа было сотрудничество, а значит, нужно пытаться наладить контакт. хотя взаимоотношения между двумя чистильщиками больше похожи на контакт двух внеземных цивилизаций.

выдохнув и слегка успокоившись, Курой ответил:

-книжку.

Сирой обиделся и отошел.

через 15 минут.

на этот раз Курой чуть было не ткнулся носом прямо в страницы. тяжкий его вздох остался незамеченным светловолосым энтузиастом. более детальное же рассмотрение ситуации открыло Курою глаза на легкие изменения в окружающей среде. а именно — прискорбный факт наличия на нем инородных предметов в лице подушки, одеял(2 шт.) и еще каких-то неопознанных предметов.

-перепутал меня с кроватью? — холодно поинтересовался Курой. тон его голоса не предвещал ничего хорошего виновнику торжества.

-о, так ты сидел здесь? прости, я не заметил. —Сирой разве что не вилял хвостом.

через 15 минут.

в этот раз Куроя от книжки оторвал шум в районе кухни.

-знаешь, приятель, мое терпение вовсе не безграничное! — громко выкрикнул он, втайне ожидая услышать что-нибудь вроде: "прости, это была твоя кухня?".

но ответ пришел совсем с другой стороны:

-а ты уверен, что это я? — поинтересовался Сирой, совсем-совсем близко. подняв взгляд, Курой увидел сначала вспышку фотоаппарата, а затем довольную физиономию Сироя.

поэтому, первой же мыслью после незаконченной "опять Дядюшка Ри лихачу комнату сдал.." было "если он еще раз это сделает, я заставлю его этот фотоаппарат съесть".

начало, падение, 2029й год.

Сирой сидел на парапете, свесив одну ногу вниз. серые глаза под слегка нахмуренными, светлыми, как будто выжжеными бровями, пристально вглядывались вдаль, в светло-голубую дымку, притаившуюся между пыльными небоскребами города. тонкими пальцами чистильщик держал сигарету, длинную, тонкую, дамскую сигарету, которую то и дело подносил к своему нервному рту, ярким пятном выделявшемуся на его подвижном лице. ветер трепал его зачесанные назад волосы, цвета жженной пшеницы, не оставлял без внимания короткие рукава его черной облегающей кофты, играл со шнурками военных ботинок. Сирой ежился, курил, кашлял от дыма, попадающего в глаза, и всматривался в едва заметную щель между двумя небоскребами. даже громко заскрипевшая жестяная дверь, ведущая на крышу, и последовавшие за этим звуком тяжелые шаги не оторвали его от этого занятия.

-ну и что? каков результат?— одновременно с вопросом перед лицом Сироя появилась рука, затянутая в белую перчатку, держащая потрепанный жизнью и подъемом на крышу хот-дог.

-нулевой. — проворчал Сирой, уничтожая подношение и не отрывая взгляда от горизонта.

Курой же только хмыкнул, но облегчать задачу напарнику не стал. в конце концов, это была его идея— вычислить появление следующего чистильщика. а уж как долго он будет с этим справляться— не проблемы Куроя. в конце концов, Сирой ведь хочет быть Ити, а значит, Курою предстоит быть Ни. все равно это ничего не значит.

поднявшийся ветер пригнал с собой тучу, закрывшую собой солнце, а тень от этой тучи, в свою очередь, закрыла собой от наших пристальных взглядов стоящих на крыше отступившихся чистильщиков. только приглушенные голоса долетают до нашего уха. только некую часть слов мы можем разобрать. а именно:

-началось.

*за кадром:

-где?*

Часть вторая: 2029й год.

получаю доступ к информации.

у меня есть возможность рисовать бабочек,

у меня есть возможность вырывать крылышки,

у меня есть возможность метать в форточки,

метать ножи в тени на стенах,

танцевать на пальчиках сражений..

вырезать свое имя на твоем сердце,

брать чужое лицо из кладовки.

Получаю доступ к информации.

получаю доступ —к иной нации.

получаю доступ —клеймо каина.

да здравствую я— новой формации!

Сцена первая. Падение.

Приземление было не из мягких. Сначала тряхнуло, потом бахнуло, а потом Юнне понял, что он лежит на спине, вокруг — свалка, а над ним— чистое голубое небо.

«картина Репина— приплыли.»-подумал «нелегальный образец», сел и принялся выкорчевывать из того, что раньше было спасательной шлюпкой, своего «пассажира».

Почему в голове у Юнне всплыла коронная фраза деда Вакабы, он не знал. И не желал знать.

-и что ты сделал?— саркастически поинтересовался Курой.

-я… я не знаю!— развел руками только-только пришедший в себя Сирой.

-и я не знаю. Но, если мне не изменяет память, после этого жеста, с неба упала какая-то фигня! Будь добр, иди и разберись с последствиями своего «могущества!»-нервы Куроя сдали. Неделя жизни вместе с эмоциональным блондином доконала самого невозмутимого чистильщика на этой планете. Курой уже попрощался с девственной чистотой своих военных ботинок(у Сироя была чудная привычка прыгать ему на ногу, когда что-то шло не так), и, видимо, чтобы не нервничать, даже закрыл глаза. возможно, именно поэтому он не сразу сообразил, что Сирой последовал его совету.

-черт, черт, черт!— ругался Юнне. Пассажир был катастрофически тяжел, и, казалось бы, цеплялся за все выступы, обломки и загнутые гвозди спасательной шлюпки. Руки того, кто на «Дивизионе Свободных» казался Юнне богом, теперь были похожи на крючковатые корни старого дерева и как будто отчаянно цеплялись за последние кусочки родной почвы. Силенок щуплого Юнне явно не хватало на то, чтобы выкорчевать это почти двухметровое «деревце».

Те двадцать метров, что отделяли Куроя от свалки, чистильщик преодолел достаточно быстро. Вся свалка— а именно на это стал похож некогда целый квартал— была усеяна какими-то штырями, кусками обшивки и обломками упавшего «объекта»— как назвал его по своей давней привычке Курой. Перевалив через обломки небольшой, примерно в метр высотой, стены, чистильщик оказался… зрителем странной сцены. Сирой, тот самый Сирой, который должен был сегодня стать Ити, с немалым энтузиазмом (лучше бы он его к учебе применил, гад такой!) вытаскивал из обломков какого-то долговязого типа. Рядом крутился мелкий гаденыш подросткового вида. Ни досчитал до десяти, несколько раз глубоко вздохнул и решительным шагом направился к не совсем дружному тандему.

-эм.. конечно, спасибо, за столь любезно оказанную мне помощь, но.. тебе не кажется, что вообще-то это— живое существо?— уточнил Юнне после получасового процесса извлечения Сироем пассажира. Смотреть молча на то, что вытворял с беднягой этот одетый в черное блондин, было выше его сил. Темные, почти черные волосы пассажира мотались из стороны в сторону, а блондин в это время со всех сил дергал беднягу за ноги.

Казалось, фраза Юнне не достигла сознания этого самаритянина.

-он что, не слышит?— воздев глаза к небу, произнес подросток. Небо молчало и было нежно-голубого цвета. Со стороны обломков капсулы раздавались ритмичные звуки.

-слушай, добряк, ты бы аккуратнее, а? — произнес Юнне чуть громче,— он же живой, в конце концов!

В ответ раздался странный звук, похожий на хлюпанье, и резкий удар двух тел о землю.

-..был живой.— уточнил Юнне, поморщившись.

-уф.. —выдал блондин.

Юнне с легким сожалением оторвался от созерцания неба и посмотрел в сторону капсулы. Ему было очень сложно удержаться от желания присвистнуть. Раскуроченная капсула была похожа на распахнутый рот, а неподалеку, на земле, усыпанной разбитыми камнями, лежал довольный блондин. Голова пассажира покоилась на открытом животе блондина, а чуть выше располагался высокий ботинок совершенно незнакомого Юнне типа.

Тип был высок, одет в белое и очень разъярен.

-если ты хочешь быть чистильщиком, —произнес ледяным тоном Курой, глядя прямо в глаза лежащему на щербне Сирою.— то ты не должен делать тех дел, которые сделать не сможешь. Ты понимаешь меня?

Неподалеку Юнне хлопал по щекам бледного, как смерть, пассажира. Не то отец, не то родственник, не то дальний предок— он был бледным, как смерть, и его волосы были красными, как кровь, и только сильнее подчеркивали болезненную бледность.

-я тебя понимаю, — уверенно кивнул лежащий под каблуком(в прямом смысле этого слова) Сирой.

-молодец, что понял.— кивнул Курой и убрал ногу с Сироя.

-ты его убил, блондинка чертова!— завопил мелкий гаденыш почти в самое ухо несчастного Ити.

-я ничего не могу с этим поделать, он и так был дохлый.— произнес Сирой, поднимаясь на ноги.

Курой благоразумно промолчал.

Именно в этот момент началась война.

Сцена вторая. Побег.

В Москве ожидается метеоритный дождь,

Выходите на улицу с зонтами,

Будьте осторожны.

-В Москве ожидается метеоритный дождь,

Возможно, однажды ты поймешь,

Насколько опасно

Гулять под этим дождем.

Весь мир катится к черту,

Этот две тысячи двадцать девятый

Год

Несет нас к катастрофе.

Ты бывал на войне

Под дождем

Из камней?

Ты бывал на войне,

Под дождем

Из обломков?

В Москве ожидается метеоритный дождь…

-Юнне, когда же ты, наконец, все поймешь?

Юнне с трудом затащил бесчувственное тело «иностранца», как он его называл, в ближайшие развалины.

«Наверное, когда-то это называлось домом..»— подумал светловолосый подросток, устало привалившись к стене. Действительно, здание выглядело так, как будто в него недавно попала бомба. Масштабная дыра украшала одну из стен, обломки ее живописно расположились на грязном полу. Что-то хрустело под ногами «образца», а потолок, того и гляди, норовил обвалиться. Отступать было поздно— эти два придурка— «добрая душа» и «злодей хладнокровный» были совсем неподалеку, а Юнне совсем-совсем не горел желанием опять иметь с ними дело.

Тяжело вздохнув, он ухватил своего пассажира подмышки и поволок к ближайшей целой стене.

раз-два, раз-два, раз-два,

все тише и тише дыханье твое.

по стеклу сползает радиоактивный дождь,

а за выбитой дверью осталась весна.

ты дышишь еще или нет?

ты слышишь меня?

хочешь, я куплю в магазине

рафинированный снег— для тебя?

укутаю тебя тонкой пленкой дождя,

накормлю консервированной душой.

а затем мы включим телевизор,

и я буду дышать за тебя.

ты не веришь? моих легких вполне

хватит на нас обоих.

голосуйте за дышать—

в соседней комнате кто-то стонет.

голосуйте за дышать-

кто-то снизу добавляет.

на счет раз и два..

эй! не смей умирать!

боги, как не вовремя началась эта война!

уточняю-

я. дышу. за. тебя.

-вот ты где!— раздался голос над самым ухом Юнне и тот, только что приготовившийся переправить часть своей механики «иностранцу», он вздрогнул от неожиданности. «расслабился, Юнне, расслабился. Мог ведь просчитать вероятность его появления!» — с досады Юнне даже хлопнул себя по лбу. И— увидел. «о, чудо!»— с издевкой мелькнула в его светловолосой голове мысль.

-что это ты тут делаешь? — поинтересовался Ни, с любопытством разглядывая эту странную пару.

-твой друг сегодня умрет. — сказал Юнне. От неожиданности и, видимо, от переизбытка событий за столь короткий срок, его начала бить дрожь.

-когда?— коротко спросил Ни. Лицо черноволосого было серьезным.

и вот настал этот день,

и бьют часы на площадях,

все радуются, а солнца тень

тихонько накрывает нас.

и этот мотив похож на

аниме-сериал. крыша,

Ити и Ни, я и ты,

2029й год настал.

Сцена третья. Завязка.

я из самых болтливых-

вынь да положь

свою челюсть вставную

да на поднос, унесу я

подальше ее, чтобы ты помолчал..

хоть немного.

ах, оставьте! ах, оставьте

же мне хоть немного меня,

поболтайте со мной хоть чуть-чуть!

я из самых болтливых-

на дне этого дня

я остался немощно лежать,

наблюдая,

со стороны, как ведете вы разговор.

ах, хоть словечко бы мне

лишнее,

хоть бы фразочку мне!

лишнее!

да пошло оно все к чертям!

да пошло оно все к чертям!

язык вырежу— все, чтобы нравится вам

да поменьше бы!

к Юнне бы... или к Шороху,

все рискую в мечтах потеряться я,

да надеюсь— сошью себе форму.

только с цветом еще не определился.

я тут самый болтливый, правда ли?

вынь да положь,

вынь да положь-

грусть свою,

на поднос.

унесу да и выкину,

за забор.

чтоб не видел ты

мрачных слов.

да не шил себе,

форму ту.

вынь да положь...

квартира была захламлена— чего еще можно было ожидать от раздолбая вроде Сироя? Одетый в белое, черноволосый ловко лавировал среди тряпочек, одежек, обуви и посуды, ровными слоями покрывавшими то, что раньше было мебелью. раньше— это эдак лет пять-десять назад. «за десятью занавесками»— крутилась в голове у Куроя мысль.— за десятью занавесками… блин, почти как в детской песенке! Тоже мне, принцесса нашлась!»

резким движением Ни откинул занавески и… увидел развалившегося на полу среди баночек, кружек, подушек, одежек Сироя перед телевизором. Немая сцена длилась недолго. Исполнял ее Сирой— соло. Правда, это зрелище имело до обидного малый срок..

-ты!— глаза Ити были готовы выпрыгнуть из глазниц.— что ты тут делаешь?!

Ни молча схватил Сироя за шкирку и поставил на ноги.

-Проваливай.

-что? Ты что себе позволяешь?! Это мой дом! Я никуда не пойду! А ты отпусти меня! немедленно! Скотина! Пусти, кому говорю!— преодолеть, казалось бы, небольшое расстояние было теперь несколько сложно— теперь— это с Сироем, который упирался всеми четырьмя конечностями и существенно затруднял выполнение поставленной задачи. Одно утешало Куроя— когда до двери осталось буквально несколько десятков сантиметров, словарный запас у Сироя иссяк.

-выговорился?— на всякий случай уточнил Ни.

Сирой гневно сверкнул глазами, весь вид его говорил об его оскорбленной гордости.

-тогда проваливай.— произнес Ни и вытолкал Первого за дверь.

-ты что, совсем офанарел? –заорал Ити.-а где я теперь буду жить, спрашивается?!

прежде чем...

прежде чем шагнуть в огонь,

пойми того, чем он был зажжен.

пойми, прочувствуй и шагай.

иного нет пути,

верней нет пути.

прежде чем...

прежде чем развязать войну,

убедись, что твой противник

не свой..

убедись...

...прежде чем...

прежде чем передернуть затвор

своего ружья,

попробуй включить

свой разум

и подумать.

прежде чем

выстрелить из пушки,

ощути себя

пулей.

прежде чем убить кого-нибудь,

прежде чем прожить жизнь,

прежде чем...

когда все стихло, Ни понял, что его душат. Причем, его душит Ити и делает это, надо сказать, качественно.

-это ты сделал! Я знаю! Это сделал ты! Скотина! Ты взорвал мой дом!!

Улица была полна вмятин, улица была полна обломков домов, покосившиеся радиостолбы украшали и без того живописный пейзаж. Прямо посреди улицы одетый в черное чистильщик душил одетого в белое. Даже чистильщики сошли с ума. Мир медленно клонился в бездну.

Курой смотрел на услужливо клонящийся к уху Сироя столб с прикрепленным на вершине рупором, и не мог понять— то ли его уже так качественно придушили, то ли столб движется.

Примерно в это же мгновение, столб захрипел и прокашлялся, после чего выдал:

-в столице продолжается метеоритный дождь. Будьте осторожны…

От неожиданности Ити отпустил Ни.

-Ты!!!— больше ничего Сирой сказать не смог.

Курой кашлял, держась за горло и тщетно пытался указать Сирою на столб. Но все, что у Куроя получилось— это отползти на приличное расстояние. Видимо, в надежде на сообразительность Сироя.

-ты в порядке?— опомнился Ити.— прости меня, я не сразу сообразил! Прости, прости, прости!— заголосил Сирой, очень быстро оказавшись рядом с Ни.

За его спиной стремительно падал столб.

-знаешь, —медленно произнес Курой, глядя на выражение лица Сироя, до которого только что дошло, что грохот, изданный столбом, приходится как раз на бывшее место его пребывания.— хоть что-то— Курой смаковал каждое слово и получал от этого огромнейшее удовольствие.— у тебя получается хорошо.

ах, моя улыбка горчит на губах,

когда я смотрю тебе вслед.

там, за горизонтом,

поднимается ветер

и, тучи касаясь,

так смеется над нами.

знаешь, нет шансов,

у нас с тобой нет шансов,

нету дороги, нету мечты.

туча все ближе,

но мы же в пустыне,

смерть так же проста

как хиракана.

так же проста,

как хиракана..

но у нас с тобой нет шансов

на глоток свежего ветра,

даже если бы мы были в квартире,

за окнами были бы хлопья пепла.

и абажур лампы над столом бы качался,

все б содрогалось, а ты б улыбался..

все содрогалось бы,

все было бы в темноте,

но мне были бы видны

твои искривившиеся тонкие

бледные губы..

слышишь грохот вулкана?

кто б мог подумать, что я, как пьяный,

на пули пойду в вечность!

на казнь шагну, не смущаясь!

но у нас с тобою, приятель,

нету шансов даже на вдох.

Сцена четвертая. Квест

первой мыслью было:

"спасение",

но моя ошибка

мне была объяснена

буквально на пальцах.

я ощущаю пыль на своих ботинках

как своей собственной кожей..

первою мыслью было:

"падение".

но я понимаю, что это было ничтожным,

бесполезным, глупым

суждением.

поднимаюсь с колен,

усмехаюсь..

первой мыслью было:

"уничтожение"...

Всю дорогу до мелкого ублюдка Ити дергал Куроя за рукав и спрашивал:

-а правда он сказал? А как он узнал об этом?

Любопытство одетого в черное чистильщика было его самым великим пороком. И если в начале этой психологической атаки Курой еще был способен отвечать на вопросы Сироя, то теперь он жалел, что вытащил его из-под метеорита и столба. Хотя… нет, не жалел.

если я заведу себе стальные глаза,

мир станет легче?

или эта больная земля

меня не удержит?

или жить мне отныне в уральских горах,

как тот давний рыцарь?

стальные глаза— как предел

всех мечтаний,

стальные глаза лучше

жалобных,

стальные глаза— раз, два, три-

обратный отсчет начался.

приветствую вас— у меня есть

стальные глаза.

Юнне сидел, прислонившись к стене, обхватив руками колени. Рядом спал— именно спал, не умирал, не разлагался, не лежал без сознания, а именно спал!— его пассажир. Немного успокоившись, Юнне начал осознавать— как же ему повезло. вывалиться в люк на «Дивизионе Свободных» и попасть в спасательную капсулу, приземлиться на какую-то планету, и оказаться именно на обитаемой, да с атмосферой, правда, к планете прилагается вяло текущая война. Катастрофическое везение, надо сказать.

Тяжелые шаги с не менее тяжелыми вздохами подсказали ему, что приближается монохромная парочка. «Мог бы и догадаться, что в случае успешного спасения эти два придурка приковыляют ко мне!»— в который раз за день одернул себя нелегальный образец генной инженерии.

следующий шаг —за сердцем, вправо, расценить как побег.

влево-

под выстрелов гром улетаю в угол,

за жестяную бочку..

авось пронесет..

очень-очень

боюсь

идти на излет

между этих высотных домов

начиненных бомбой перегарных газов,

пустыми бутылками, телевизорами и всем сразу

и тонкой линией распространяя заразу,

и рисуя дяденьку Планта,

и используя дяденьку Планта

как щит от дальнейших иллюзий

(я в курсе)

и набрасываясь на бумагу как на пирог

из фольги и фокстрота-

как мокрота

вырываются из моих труб выхлопные стихи,

отравляя эту реальность

кровавой пародией на мою жизнь..

я лечу в эту пропасть из сна-

для тебя

в колыбель кошки, свитую из

идей.

Стреляют.

Чистильщики с облегчением увидели, что пророк сидит на том же самом месте. Радостный галдеж Ити был в корне пресечен Ни, и черно-белая парочка вышла из-за угла чинно и молча.

Мелкий гаденыш смотрел на них из-под падающей на глаза челки. Лицо его было лишено всяких эмоций, когда чистильщики усаживались напротив него.

растет опасение

тонким льдом закрывает небо..

где-то неподалеку

отстукивают ножом

ритмику солнечного движения..

а я полураздавлен,

полузавален льдом..

тонким, ломким,

нарастающим льдом..

опасения..

«одетый в белое двигается бесшумно, одетый в черное— очень громко. Видимо, он еще молод, и, судя по всему, беспечен.»— сам того не замечая, Юнне начал просчитывать. В его голове сложилась как будто едва намеченная карандашными линиями картина происходящего, но ей не хватало пары штрихов. Например, имен этих двух контрастных дружков.

очень забавные ощущения

когда внутри тебя

растет мир на грани

апокалиптистического взрыва.

Как удара, не хватает войны,

Как взрыва— не хватает

Плоскости,

Как стука ударных— биения сердца.

Кажется, нас осталось так мало,

Что меньше уже просто некуда..

Ити и Ни, я и ты,

Раз-два-три— умри, умри!

Умри, лиса, умри…

-Ити и Ни— отозвались контрастные дружки хором. Понять, кто из них Ити, кто из них Ни, было совершенно невозможно. Юнне тяжело вздохнул. По отдельности эта парочка была, все же, более адекватна.

-а планета как называется?— тяжело вздохнув, спросил Юнне.

-Земля.— переглянувшись, выдали чистильщики. Они произнесли это так, как будто это был какой-то неоспоримый факт. Как будто все жители всех обитаемых планет свою называют Землей.

Для Юнне же все только запутывалось. Сам он тоже с планеты Земля, так что… легче не стало. Да и имена их…

-до скольки считаете?— неожиданно спросил Юнне, сопроводив свои слова намеком на улыбку. Вознаграждением ему были недоуменные лица чистильщиков.

-что он имеет в виду?— спросил одетый в черное.

-понятия не имею.— ответил ему одетый в белое.

Юнне тяжело вздохнул. Шутка не удалась.

-кроме вас, еще кого-нибудь так зовут?

-нет,— покачали оба головами.

-значит, ты первый, он второй, и вы из какого-то класса, сродни правящему.остальные— где?— Юнне тыкал в первого чисто наугад, не разбираясь. По стечению обстоятельств, первым оказался блондин.

-они не с нами.— ответил Ни.

-против вас?— уточнил Юнне. Судя потому, что он видел, война могла быть затеяна только такими, как эти двое. Нет-нет, не пустоголовыми идиотами, все было гораздо хуже.

-скажем так, мы с ними поссорились.— оба чистильщика сидели напротив Юнне, блондин Ити был одет в черное, брюнет Ни был одет в белое. И вид у обоих был ангельский.

-не сошлись характерами.— уточнил Ни.

Юнне подозревал, что настоящие имена были им даны по цвету одежд.

-а что, есть какие-то соображения по поводу происходящего?— дошло до Ити.

-у вас на орбите масса спутников. Ваш метеоритный дождь— обломки одного из них. Это война, и она затеяна кем-то сверху. Кем-то, кто подобен вам. А теперь вы двое подумали, кто это может быть. Чем быстрее, тем лучше.— и Юнне приготовился долго ждать.

кто лишил этот Мельбурн тепла?

кто растоптал эту нишу?

видишь, мимо бегут одетые

тепло одетые, нагруженные

занятые люди...

кто лишил этот Мельбурн тепла...

под свист падающих бомб

так хочется бежать,

под свист летающих снарядов

так хочется кричать..

кто, кто же лишил этот Мельбурн тепла?

кто, кто дал им такое право?

кто вырыл нам всем могилы

на склоне этой горы?

чья улыбка сейчас

освещается огнем пожара?

я падаю, я падаль...

кто лишил этот Мельбурн тепла...

-может, это Рэй?— неуверенно произнес Ити. Юнне ошарашено воззрился на него— он думал всего каких-то полминуты! По всем прикидкам Юнне, эти двое должны были быть форменными тормозами, а оказались невозможными торопыжками.

Ни испытующе посмотрел на Ити.

-ну Рэй, ее еще в Десятку не взяли. Мы с ней вместе…-Ити заметно нервничал.

-я понял.— кивнул Ни с таким видом, как будто вопрос задавал не Юнне, а он.

-так вас еще и учат…-покачал головой свалившийся с неба светловолосый подросток, понимавший в строении этого мира больше, чем сами чистильщики.— значит, Рэй… и где ее искать…

Даже на лице Ити отразилась мыслительная деятельность.

тебе стоит научится играть словами, тебе стоит спеть лестницу в небо,

переписать мир заново, или просто увидеть в кружке глаз.

тебе стоит стать чуточку посвободнее, веселее, раскованней,

и тогда я смогу улыбнутся, глядя тебе в глаза,

невыразимо грустный, но такой потешный я.

и я скажу тебе: "жжошь, дорогая, жошшь!"

и я скажу тебе: "жжошь, детка, жжошь!"

и когда ты снесешь свои жалюзи на помойку, и отгородишь ими

мусорный бак от внешнего мира, от холода и от всех этих людей,

я скажу тебе: "так его, так!" и пойму, что у меня больше нет идей.

я сломаю свой моск в безнадежной попытке понять твою душу,

я отмечу все свои ошибки простым карандашом класса 7В,

но никогда— слышишь меня, слышишь? — я не смогу стать таким же, как ты.

но никогда— слышишь меня, слышишь? — я не смогу стать таким же, как ты.

все, что я могу— это сказать: "жжошь, дорогая, жжошь..."

все, на что меня хватит, это банальное: "жжошь, детка, жжошь..."

а ты улыбнешься, разводя руками так, как разводят мосты,

и я увижу зияющую пропасть, на другом конце стоишь ты,

так смешно и так глупо — стихосплетения слов, как спасенье от мук

и осознания своей ничтожной малости по сравнению со взращенным

мною гением, гением безумства, гением слов. ну скажи же мне, дорогая,

как получается у тебя говорить именно так? как ты стала собой?

ведь я знаю, что тебя раздражает, когда...

когда я говорю, и опять повторяю: "жжошь, дорогая, жошшь.."

когда шепчу, слезу утирая: "жжошь, детка, жжошь.."

Сцена Пятая. Рэй

я ничего не могу изменить,

я не умею прясти пряжи нить,

и распускать ее я не умею.

я не могу ничего изменить,

из всех тех вещей,

которые хочется переделать.

я ничего не могу изменить

из того, что изменить мне под силу.

я не могу.. потому что все то.

все то, и вот это, и даже воон то

не подлежит изменению.

я. ничего. не. могу. изменить...

из этого.

На подоконнике сидел маленький ребенок, одетый в одежду на несколько размеров больше. На вид ему было не больше тринадцати, а на деле он был самым старым из всех жителей. Легендарный Квинто сидел на подоконнике, и края его одежд касались белоснежного пола, изрезанного тенями от движущихся лун.

В дверях возникла чья-то фигура.

-господин Квинто, разрешите доложить.— произнес гонец и замер в почтении. Квинто, как вечный ребенок, был подобен богу, считалось, что появление детей его заслуга. Его милость выражалась так.

Голова, увенчанная косым хвостиком из черно-белых прядей, повернулась в сторону стоящего недалеко от окна кресла. Голос Квинто, живого бога, был тихим, едва слышным, и из-за этого казался хриплым.

-Рэй..— не то выдохнул, не то произнес он.

Сидящая в кресле закинув ногу на ногу девушка подняла голову, но ее лица по-прежнему не было видно.

-докладывайте.— холодно произнесла она, продолжая чистить ногти ножиком. Все, от копны темно-красных волос до каблуков высоких, выше колена, сапог, говорило о ее неприступности и решительности. Рэй Кадзумо явно знала, чего она хочет в этой жизни.

-тридцать спутников генерала То уничтожено. Потерь нет.— вытянувшись в струнку, отрапортовал гонец.

-что с генералом?— прошелестел Квинто.

-убит, сэр!

-что с То.— уточнила Рэй и ее голос не предвещал ничего хорошего.

-убит, сэ..-на этом моменте солдат запнулся.

-генерал То был самым слабым в Высшей десятке. По сути, он не представлял для нас особой опасности. Наиболее сложно будет избавиться от Миццу, Коконоцу и Яццу. Нам надо радоваться, что нападение пришлось на такое удачное время. Готовьте нападение на Миццу. Вы свободны.— шепот Квинто был отлично слышен во всех уголках зала. Гонец отдал честь, развернулся и скрылся в дверях.

эмоции лгут,

падением вниз

путь.

мне улыбка твоя

поперек горла.

мне слова твои-

комом в горле.

(иногда мне кажется,

что горло-

самая старая,

самая ветхая,

самая важная

часть меня. о, вот бы

вонзить туда пару спиц!

насквозь-

крест-накрест..)

внимательней к мыслям?

внимательней?

еще внимательней?

боги, выключите радио

в моей голове.

я не могу больше— лицом к лицу,,

душа к душе с собой, с тобой— как с зеркалом,

как с ножом..

я не могу больше— шаг за шагом-

мой шаг за твоим шагом, мой взгляд

за твоим взглядом..

ни шагу назад! ты— рядом..

внимательней— к мыслям..

раз-два-три— обрызгли..

я бы спичку поднес— иль яду,

так же легко —как спицу к глазу.

зачем мне глаза, если ты— всюду?

ни шагу назад.. ты —рядом...

когда последние следы его присутствия растаяли в воздухе, Квинто позволил себе легкую улыбку.

Рэй же поднялась на ноги и легкой походкой приблизилась к окну.

-скоро весь мир будет принадлежать тебе.— произнесла она, не глядя на Квинто.

-нам рано об этом думать. Мы не сделали и половины из того, что хотели.— невесело улыбнулось местное божество.

-но мы уничтожили больше пятидесяти спутников, и вместе с ними уничтожили генерала То, генерала Хитоцу и чистильщика Року.

-последнего, небось, нечаянно?— едва слышно съязвил Квинто.— уничтоженные спутники приводят к метеоритным дождям и отвлекают население. Высшая десятка почти распалась, более половины генералов не успели найти себе замену, и только поэтому мы так легко убираем с орбиты спутники. Десятка чистильщиков представляет для нас наибольшую угрозу.

-мы же уничтожили Школу? —нахмурилась Рэй, но не осмелилась бросить взгляд в лицо своему собеседнику.

-уничтожением Школы мы всего лишь пресекли возможность увеличения числа чистильщиков.— голос Квинто был полон ехидства. —по чистой случайности Року оказался на спутнике. Но, если оставшихся семерых чистильщиков мы найдем, то что нам делать с двумя? С так называемыми Ити и Ни? Они обладают наибольшей силой!

-я думала, наиболее сильны Хитоцу и Футацу?— бледное лицо Рэй повернулось к Квинто. Но ребенок, казалось бы, не заметил этого. Точеный профиль был обращен к стеклу.

-они генералы. Но настоящие правители— чистильщики. Чистильщики имеют больше скрытых возможностей, и, кто знает, вдруг этот мифический Ити или даже более слабый Ни могут с легкостью собрать эти развалившиеся спутники или, более того, предугадать наши следующие шаги?

-я училась на чистильщика! Я знаю предел их способностей!— щеки Рэй вспыхнули от негодования.

На губах Квинто играла улыбка.

-главное, чтобы Пада не вмешался. —загадочно произнес он.

Засунув боль в задний карман джинсов,

Рэй идет по коридору,

Как Треска в своей прошлой жизни.

Рэй уверена в себе,

Рэй уверена в нас.

Рэй уверена…

Засунув боль в задний карман джинсов,

Взгляд ее заточен под сталь.

Каблуки отмеряют чужие жизни-

Кто не успел убраться с ее пути,

Того мне уже не жаль.

Обновление целого мира-

Задачка не из простых.

Рэй идет по коридору,

Рэй знает, как все должно быть.

Сцена шестая. Пада

я должен тебе яду, мой милый,

примешь ли ты сей стеклянный флакон?

полюбуешься на переливы?

или сразу выпьешь его?

я должен тебе яду, мой милый,

ты бросил меня одного.

я должен тебе яду, мой милый,

сразу за все, сразу за все,

что ты сделал и что ты забыл сотворить

со мной.

или с кем-то другим.

я должен тебе яду, мой милый,

такого, чтобы ты никогда больше

не был кем-то любим.

ты должен мне яду, мой милый!

ты должен мне яду, слышишь ли ты меня?

ТЫ должен мне яду, потому что

я отравлен

воздухом, которым

дышишь ты.

А тем временем, в лесах на другой стороне планеты, на одинокой маленькой ферме, затерянной в их глуби, светловолосый человек невысокого роста собирался за покупками. Он запрягал лошадь и приговаривал:

-сейчас мы съездим в город, купим чего-нибудь вкусненького. Ты же любишь вкусненькое, да, дорогая? Дорогая любит вкусненькое, любит-любит, хоть и мотает головой…

Вокруг раздавались странные звуки, что-то летело, падало, грохотало, но фермер был занят лошадью.

Он как раз на нее вскарабкивался. Но всевозможные висюльки, украшавшие дырки на его джинсах, то и дело мешали этому процессу.

Шум приближался с каждым мгновением. То падали обломки спутников генерала Миццу.

Наконец, блондинистый фермер закончил борьбу, взгромоздился на лошадь, поправил косо сидящие на носу очки, и произнес:

-но!

Слова утонули в грохоте упавшего спутника и облаке пыли. Когда же пыль рассеялась, и фермер смог разглядеть то, что рухнуло на его ферму, светлая бровь медленно поползла вверх. Вид его не предвещал ничего хорошего.

Покинув труп лошади, павшей от разрыва сердца, фермер, бормоча что-то вроде:

-я же предупреждал Квинто! Предупреждал! Разве нет? –приблизился к рухнувшей на его ферму громадине. Это была какая-то обугленная железная штуковина цилиндрической формы. Ровные ряды крупных клепок опоясывали ее, но не было видно ни окон, ни дверей, ни люков. Только дым поднимался от ее раскаленных стен да торчали из-под нее тлеющие деревяшки— все, что осталось от большой фермы.

Когда до цилиндра осталась всего пара шагов, он содрогнулся. С облаком белого дыма, кашлем и невообразимым грохотом, кусок обшивки отлетел в сторону фермера. Тот едва успел отскочить.

В образовавшемся отверстии показался генерал Миццу. Это была мускулистая девица с длинной светлой косицей, в изрядно потрепанной, когда-то зеленой форме. Спрыгнув на землю, она без разговоров схватила крайне удивленного фермера под локоток и потащила в сторону леса, то и дело оглядываясь на цилиндр.

-вы не подскажите, где мне найти ферму?— как ни в чем не бывало, поинтересовалась девица.

Фермер благополучно пошел пятнами.

-вообще-то вы на нее приземлились. —ядовито ответил он.

-правда? А я и не заметила. —девица обернулась еще раз и аккуратно уложила фермера на землю. Улегшись рядом, пояснила:

-сейчас взорвется.

я всегда рисовал тебе красные волосы,

и темно-карие глаза.

а ты оказался блондином,

зеленоглазым блондином.

я неверно тебя рисовал?

я неверно тебя видел?

в каком из моментов ты солгал мне?

в каком из своих движений ты изменился?

ответа я не услышу, ведь ты— всего лишь картинка,

которая

была отравлена мной-

там, где мое дыхание

коснулось твоих нарисованных губ.

я должен дать яду тебе,

ты должен дать яду мне,

ведь именно так прощаются

с восхищением, мутировавшим

в общепризнанную любовь.

Когда на их головы перестали падать последние комья земли, девица подняла голову и внимательно посмотрела на очень недовольного фермера. Светлые волосы выбивались из-под банданы, на носу красовались очки, а выражение его глаз не сулило ничего хорошего.

-Пада Ливресий Хранитель Духов, я полагаю?— произнесла девица.— позвольте представиться, я генерал Миццу. Пришла просить вашей помощи.

Пада скрипнул зубами.

-и приземлилась точнехонько на мою ферму, чтобы я не смог отказаться? —процедил он сквозь зубы.

И генерал Миццу поняла, что лучше бы она позволила сбить свой спутник, а не искала себе проблем на свою роскошную задницу.

ищу свободных я не на том листе жизни,

рваными зубами щеголяю не там.

рисую осколки свободы на блюде

небес.

вы скажете— сбрендил на старости лет?

вы скажете— рассвета не видел, парень?

а ветер? его, вы скажете, нет?

а я улыбнусь и тихо растаю.

Сцена Седьмая. Ити, Ни, я и ты

я проснулся сегодня

с экспедицией злости,

с малой толикой злости,

с малой толикой зла.

словно кость,

словно кость в горле

застряла мечта.

я могу,

но мне больше

некого убивать. я могу...

хэппиенда не будет,

Юнне, мой мальчик,

хэппиенд не для нас.

и когда твой тоненький пальчик

ткнется горечи в глаз,

ты поймешь, что я снова

и снова, снова и снова...

смешиваю коктейль

из ваших придуманных жизней,

смешиваю чужие мечты

в этот чужеродный коктейль.

все помыслы вскрыты на моем

анатомическом столе.

ватасива слеп уже?

ватасива зол уже?

хэппиенда не будет,

Юнне, мой мальчик,

отлитый из тысячи слов.

хэппиенда не будет-

не будет и все.

— уничтоженные спутники приводят к метеоритным дождям и отвлекают население. Следовательно, это почти бескровная война. –едва слышно рассуждал Юнне, пока чистильщики спали. Спали они очень мило, почти в обнимку друг с другом, и было заметно, что они очень похожи. Почти как близнецы. Юнне старался не смотреть в их сторону, это зрелище отвлекало его и сбивало с мысли. Смотреть в сторону своего спутника он тоже не хотел, потому что его вид так же сбивал Юнне с мыслей. Поэтому все, что ему оставалось –это смотреть в окно, старательно смотреть в окно, хотя периодически падающие обломки и сопровождавший их грохот, немного отвлекали его от этого занятия.

-война бескровная, сводится к сбитым спутникам, значит, правящий класс предпочитает отсиживаться наверху. Кто-то их старательно уничтожает…

— До падения метеорита я был советником низшего ранга при нашем правителе. Но после катастрофы я был отправлен в ссылку. Так я оказался в космосе. –едва слышный голос голос, раздавшийся совсем рядом с Юнне, заставил его непроизвольно вздрогнуть. «это друг. Это тот самый друг, которого я вытащил с Дивизиона Свободных»— убеждал себя Юнне. При воспоминании о Гане Треске его сердце все же пронзила боль. Дивизион и его пленники остались позади— напомнил он себе и все же, чтобы повернуться к лежащему рядом пришельцу, ему потребовалось какое-то усилие.

-в тот день метеориты падали, как сейчас. Только тот был больше, а я был гораздо растерянней. Метеориты падали, мой народ погибал— и все это из-за маленькой ошибки в расчетах. Когда все стихло, когда мы подсчитали убытки, мой правитель отправил меня на разведку в космос. «может быть, там тебя научат внимательности»— так он сказал мне, усаживая в кресло пилота. И я улетел. Я знал, что так будет правильнее. Я скитался по мирам, я прожил в одном из них много лет. Это была луна моего родного мира, луна, которая носила название бродячей.

Юнне заворожено смотрел на говорившего. Белая кожа его была подсвечена проходящими под ней голубоватыми венами, а история, которую произносили эти бескровные губы, была похожа на бред сумасшедшего. Странные темные глаза с блуждающими в их глубине красными искорками, смотрели в покрытый трещинами потолок и видели там иные миры.

-на Бродячей луне я прожил почти половину отпущенного мне срока. Там я нашел таких же как я, целый народ с точно такими же отклонениями. они могли изменять мир, но все, у кого были красные глаза, видели цепочки событий от начала и до конца. Их острый ум был подобен компьютеру, и я был одним из них. Но потом пришла экспедиция из моего родного мира и я покинул луну. Я хотел вернуться домой, но Бродячая луна была далеко от моего дома. И я продолжил свое путешествие.

-как ты оказался на Дивизионе Свободных?— непроизвольно вырвалось у Юнне. Карие глаза нелегального образца, не отрываясь, смотрели на бледное лицо его не то родственника, не то друга.

Но тот молчал, и только его странные глаза смотрели в душу Юнне. И взгляд этот был таков, что Юнне все понял. И слова для этого странного понимания были не нужны.

я бросил своего мальчика посреди космоса,

неужто никто не проверит его самочувствие?

неужто никто не услышит моего вопля?

неужто вы все стали глухими?

острое, больное ,нежное милое

мое одиночество опостылое,

как же давно я не видел тебя?

почему ты не скажешь мне— как дела?

почему не пьяна? да не с кем-

все в космосе, ищут мальчика моего,

ах, господи, я обманываю— кого?

себя глупого неуемно-наивного?

а, к чертям— пойду фильмы смотреть

во снах.

про ртутное озеро, космос, инопланетянина,

трупы и небо, в развалинах.

Они молчали недолго, но за время этого молчания чистильщики зашевелились и начали подниматься. Первым стал Ити, и, поправляя волосы и свой драгоценный ободок, начал:

-мне кажется, они должны появится на крыше.

-это еще почему? —возразил суровый Ни, заплетая свой высокий хвост. Он что-то сделал со своим правым глазом и теперь тот светился едва заметным зеленым цветом.

-ты забываешь, мой дорогой, что мы были с ней друзьями. —почти пропел Ити, подмигнул смотревшему на него Ни и вышел наружу. Благо дождя не было.

Ни покачал головой, скорчил скорбную гримасу и пошел следом.

Когда он проходил мимо Юнне, тот расслышал тихое:

-видимо, вы были слишком близко знакомы…

Как только белоснежные ботинки Ни скрылись за порогом, до слуха Юнне донеслось тихое:

— Каждый человек— это отдельная планета. Я— планета, и ты— планета. И держит нас здесь только притяжение земли. Ты можешь думать, что однажды проснешься бабочкой, а на деле окажешься куклой. Все взаимосвязано, от нас всех идут ниточки. От нас всех. И мы все вращаемся по разным орбитам. Как планета не может понять другую планету, так один человек не может понять другого. все проблемы идут от этого.

Повернув голову, он увидел, как Пришелец пытается встать. Глаза его, казалось бы, говорили— помоги мне!

И Юнне, тяжело вздохнув, протянул руку.

Не надо было быть гадалкой, чтобы понять, что пришелец хотел пойти вслед за этой парочкой.

и мы бежим, как крысы,

из подвалов,

следуя за сигаретным дымом

из собственных легких,

тщетно надеясь,

что найдем щель или воздух,

воду вместо отравы,

солнце вместо мрака,

но раз за разом на нашем пути

встают собаки,

и все, что нам остается

это голые стены подвала.

сигаретный дым

имеет свойство

таять.

они стреляли в нас.

давили как мышей.

мишени рисовали промеж глаз,

гнали отовсюду нас взашей.

они давили нас,

травили, убивали,

прокалывали булавками-

просто так..

для удовольствия своего..

они стреляли в нас,

но не смогли убить ни одного.

Сцена восьмая. Генерал.

На глазах у генерала рассыпается сраженье-

Кто-то рушит корабли.

На уме у генерала остается пораженье-

Только б боги помогли.

Злая армия чужая и армейка генерала

В битве этой вдруг сошлись.

Только молнии сверкали, генералы воевали

Битвы на земле велись.

Час сражались, два сражались,

После мирно разошлись.

Утром вновь война настала, очень долго воевали,

Реки крови пролились.

И когда вдруг стало тихо, и от армий лишь остались

Груды мяса на земле,

Вдруг одна зашевелилась, вдруг одна затрепетала,

И оттуда налегке

Вылезает генерал наш уложивший десять тысяч

В этой маленькой войне.

А в руках у генерала, а в зубах у генерала,

А в клыках у генерала, а в когтях у генерала

Трепыхается война.

Нелегко быть генералом, нелегко быть генералом,

Жить, не знаючи тоски.

Дам я сердце генералу, дам я душу генералу,

Хоть ее мне не спасти.

Крик чужой души считаю, генерала покидаю,

Оставляю Паду с ним.

Что нам эти генералы? Знаю, знаю, мы не правы,

Мой любезный побратим.

Даже жалкое подобье наносной чужой судьбы

Не убьет в нас генерала, как того хотели мы.

-остановись! Ты упадешь! —кричал на краю сознания чей-то тоненький, до безобразия знакомый голос, но Миццу не слышала его. Она уже оступилась и падала в спасительную тьму.

Чья-то сильная рука резко ударила ее по щеке, да с такой силой, что перед глазами генерала заплясали цветные огоньки.

-ты будешь отвечать на мой вопрос? —раздражению Пады не было предела. Прославленный третий генерал была всего лишь взамбалошной девчонкой, которая потеряла сознание только при мысли о приземлении на его, Пады, ферму. Нет, ему, конечно, льстило, что судьба его фермы небезразлична кому-то еще, но он имел полное право знать, почему это случилось!

Именно это заставило Паду закатить генералу пощечину.(он не сомневался, что эта битва у генерала была первой).

-Квинто… напал на… наши спутники. —задыхаясь, выдала, наконец, девица. На этот раз Пада не сомневался, что причиной для такого рвения послужила его занесенная для второй пощечины рука. Но, заглянув в эти полные ужаса глаза, Пада впервые в жизни задумался: «неужели я такой страшный?»

Никогда раньше Пада не жалел о том, что не читал преданий о себе.

Пада Ливресий Хранитель Духов

также известен как Охрана Знаний

Старый знакомый Пада,

старый знакомый Даба.

Не отвлекайте меня от слова,

Не отрывайте меня от дела.

Я потерять рискую Паду,

я потерять рискую небо.

Как не сравнится с гранью мысли

вся безграничность того, что выше

всех этих гор, городов и равнинных

окраин нашего мира,

как безнадежен, заведомо сломан

путь к совершенному безразличью,

так одиночен, так безнадежен

способ словами облечь величье..

величию Пады нет предела,

нету границ и его простоте.

В вечных набегах мы побеждали,

лишь с криком: "Пада в беде!"

Пада меж нами, Пада за нас,

Мы же за Паду горой!

Как среди каменных, крепких масс

прячется родничок.

К черту слова и грани приличья!

к лешему все дифирамбы!

Нам безразличен, нам безразличен

правильный путь и все десять рамок!

Пада-Ливресий-Хранитель-Духов,

встрепанный волос стянут банданой,

руки в перчатках, татуировка,

джинсы и дыры в карманах.

задумчивый взгляд обращен в синь неба,

слегка изогнута линия рта,

пряди волос слегка жидковаты, лежат на жилетке,

что, как джинсы, мала.

Пада-Ливресий-Хранитель-Знаний,

Пада Ливресий спокойней слонов.

Нет ничего, что могло бы так просто

вывести Паду из себя.

Пада Ливресий —основа знаний.

Пада Ливресий-основа основ.

Нам повезло, что Пада с нами.

Пада Ливресий страшней кузнецов.

А ведь все началось    с того момента, как он осадил зарвавшегося Квинто буквально парой фраз! И, как и тогда, началась война. Правда, Пада смог ее прекратить достаточно быстро. Как знать, может, это получится и теперь?

Размышляя так, Пада не заметил, как генерал Миццу пришла в себя окончательно и ужас в ее глазах сменился безнадежностью. Познакомившись с Падой, так сказать, поближе, она поняла, что Пада, прославленный Пада, не станет ничего предпринимать. Он— выше всего этого, и даже разрушенная нечаянно ей ферма не заставит его идти с ней спасать мир. Она боялась, что Пада заставит ее восстанавливать ферму в рекордные сроки и без инструментов, голыми руками, но еще больше она боялась, что Сан, ее чистильщик, ее напарник, ее Правая рука, уже погиб. И погиб без нее. Иначе чем она могла объяснить эту растущую в ней пустоту, выжигающую все внутри?

Хорошо, что спутники исчезли, ему никогда не нравились эти серые точки в небе. Может, теперь, без этой паутинки, у него лучше пойдут дела на ферме.

При этой мысли Пада обернулся, посмотрел на труп лошади и решился.

Догнав генерала, решительно двинувшуюся в сторону столицы, он не удержался и хлопнул ее по плечу, так неожиданно, что она аж подскочила.

-собралась идти без меня? —подмигнул он ей, с удовольствием проследив, как ее глаза расширились от ужаса. —у меня есть карта, и я знаю короткий путь. —подмигнув еще раз, Пада улыбнулся еще шире.— я тебя проведу, но с одним условием— ты никуда без меня не идешь. Идет?

Генерал кивнула, ужас в ее глазах сменился пониманием, и Пада почувствовал укол грусти где-то внутри себя— этого ужаса в глазах ему будет не хватать.

Хотя то, что она не знала о тавернах, которые способствовали укорочению пути, уже внушало ему какую-то надежду.

Оставалось только решить— сказать Квинто спасибо или дать ему в морду?

Убедившись, что пелена рухнула

С моих полных отчаяния глаз,

Ты спокойно отставляешь свой полный бокал

И, усмехаясь, уходишь прочь.

Ну скажи же, как я могу тебе помочь?

Что я могу изменить?

Я— неожиданный фактор

Даже для самой себя.

Я— неожиданный фактор

Для всех.

Сцена Девятая. я всегда подбирал себе правую руку под стать левой.

Изначально будущие чистильщики жили с раннего возраста в зданиях при Школе, а в шесть Левый выбирал себе Правого. Зачастую для более слабого физически Правого это было ужасным испытанием и кошмарным днем, но, когда проходило несколько лет, Правый не видел смысла в жизни без Левого. Они становились Руками— руками бога, если хотите. Окончательное становление происходило в шестнадцать— именно в этом возрасте чистильщики заканчивали школу и отправлялись восвояси. Тогда еще не было Десяток— не было Десятки Высшей и Десятки Силы. Это потом Правых и Левых разделили, это было тогда, когда появились Десятки. Каждому Чистильщику соответствовал Генерал, а каждому Генералу— Чистильщик. Это был отголосок парных времен. Но парные времена кончились, и Рэй не смогла их вернуть. Она лишь подчеркнула одиночество чистильщиков, и, может быть, именно поэтому не смогла стать одним из них.

Стоя на крыше, Квинто думал именно так.

И теперь, глядя на шагающих рядом Ити и Ни, уверенно ступавших по крыше и приближающихся с каждым шагом, Квинто видел Правого и Левого, вынырнувших из тьмы времен. И это видение его испугало ничуть не меньше, чем вынырнувший из тьмы двери позади этих странных гостей Пада.

Пада был страшен.

*механический голос*

ваш компьютер подвержен риску заражения..

*говорит* *используется мегафон*

инфекция жизни разлита в воздухе,

она распространяется половым путем,

болезнь ощущается на первых минутах

после заражения. избегайте прикосновений!

избегайте привязанностей! вы в ответе

за тех, кого заразили этой болезнью!

*механический голос*

ваш компьютер подвержен риску заражения,

ваше тело подвержено риску заражения,

ваше существование под угрозой,

"осторожно! жизнь! не входить!"

"биологическая угроза!"

ваш компьютер...

*говорит* *используется мегафон*

инфекция жизни не имеет противоядия,

заболевание смертельно, будьте бдительны!

любовь является первым симптомом,

вы в ответе за тех, кого заразили,

будьте бдительны, будьте бдительны!

инфекция приближается, инфекция..

*говорит* *используется мегафон*

мы все знаем, что Кеннеди был болен,

мы все знаем, что так же болен и он!

и он! и воон тот тоже болен! Живых

легко отличить по блеску в глазах!

армагеддон не за горами! Инфекция

набирает обороты, скоро мы все

будем больны! мы все будем больны!

мы все!..

*хор*

инфекция.. инфекция.. инфекция..

*механический голос*

ваш компьютер подвержен риску заражения..

ваш компьютер подвержен..

глядя на Паду, Квинто вспоминал стародавнее предложение, которое ему сделал мудрый Пада в давние времена. Он предложил Квинто править планетой, на что Квинто ответил отказом:

-зачем мне целая планета, если я не могу справиться даже с собой?

Вспоминая теперь об этом, Квинто понимал, что даже теперь он ответит на такое предложение тем же ответом. Тем же старым, покрытым плесенью ответом.

Но, глядя на Паду, стоящего чуть позади обоих чистильщиков, Квинто не сразу понял, что это был именно Пада. Весь его вид говорил о том, что Пада прошел через все таверны в этом мире, и ни в одной не пропустил ни единого спиртного напитка. Где же тот мудрый Пада, которому хватало одной фразы, чтобы Квинто резко прекращал каждое свое начинание?

Только чистильщики из всех его задумок остались, да и то, претерпев настолько разительные перемены, что Квинто пришлось вмешаться! Рэй не должна быть одна, Рэй— настоящий чистильщик, не то что эти! И Квинто внимательнее посмотрел на «этих».

Слегка сутулый, светловолосый осматривался вокруг и ничто не могло скрыться от его внимательных глаз. Кажущаяся беспечность маскировала силу, с которой нужно было считаться. Второй, черноволосый, был прям и спокоен, весь его вид излучал уверенность и стабильность. Зеленый правый глаз, лазерная линза, которую он использовал без всякого страха, говорили сами за себя. Да, Первый и Второй действительно были самыми опасными. Потому что у них не было генералов. У них не было обрубков вместо левой и правой руки. Они сами себе были руки. И от осознания этого Квинто чуть было не застонал— от внезапно охватившего его счастья и веселья. То, за что он боролся, стояло на крыше напротив него. И сам факт того, что они догадались о месте финального акта, только доказывал то, что Квинто проиграл.

А значит, надо было спасать Рэй.

-я вижу, вы не одни. —надменно произнес Квинто, выступая вперед и оставляя пораженную Рэй стоять сзади —ведь этого не было в их тщательно продуманном плане.

-Квинто! Зачем ты это сделал?— завопил Ити, лишний раз выдавая свою эмоциональность. Ни поморщился— этого не было в их плане.

В плане же Юнне и пришельца, который называл себя Троцком, утверждая, что это наиболее близкий к их языку аналог его имени, отсутствовало самое главное— собственно, сам план.

-он бы сделал честь любому эдемцу, —произнес с тенью уважения Троцк, разглядев маску и самого Квинто впридачу. Квинто и Ити явно выясняли отношения. Но Юнне не было до этого никакого дела. Он покосился на невозмутимого Троцка, которому доставал до плеча, и произнес:

-у тебя в голове еще что-нибудь кроме сведений о мирах есть? —язвительность в его голосе странным образом напомнила Юнне о Вакабе и на глаза его чуть было не навернулись слезы. О, как он теперь скучал по Вакабе, а ведь когда-то сам звук этого имени приводил его в ярость!

-что ты затеял?— тем временем бушевал Ити. –какого черта ты тут все разрушил? Кто дал тебе на это право? Ты, ты! Ты разрушил мой дом!! —последние слова он завопил ооочень громко. Но Квинто был невозмутим, и лишь едва заметная улыбка искривила его губы.

-его величество Квинто –неплохо звучит, а? Рэй мне всего лишь в этом помогла. —и он отвесил потрясенной Рэй низкий поклон.

-ах ты!.. —завопил Ити и рванулся было вперед, но чья-то крепкая рука его удержала от этого глупого движения.

Только двое людей разгадали игру Квинто: один— потому что долго и очень хорошо знал это «божество», и маска, которую носил вечный ребенок, только помогла ему принять решение. Второй— по выражению лица Рэй и глазам Квинто, по поклону, которым он отблагодарил ее. Мелочи выдали вечного ребенка и теперь, устами Ни, была снята завеса тайны.

-ты хочешь спасти Рэй и дать ей уйти. –холодный голос Ни был подобен ледяному дождю, неожиданно пролившемуся на головы всех присутствующих. Даже стоящая в дверях Миццу ощутила эти ледяные капли.— но у тебя ничего не выйдет. Потому что тут есть я.

И Квинто, глядя прямо в глаза Ни, резким, но плавным движением, развел руки в разные стороны, бросая вызов. Сверкнувшие в солнечном свете тэссены, отразились в темном левом глазе черноволосого.

иллюзия свободы на границе в вечность,

ухмыляется каждый раз, когда Квинто

взмахивает своей "ласковой улыбкой богов".

каждый взмах тэссена сопровождается вздохом,

каждый удар тэссена сопровождается вскриком.

и небо смотрит на нас из холодных глаз Квинто.

Когда спасительная тьма закрыла от Квинто этот мир, он услышал:

-не знал, что ты на такое способен. —произнес холодный низкий голос.

-а что я сделал?? —недоуменно выкрикнул высокий голос, совсем рядом с ухом Квинто.

Но Квинто уже не слышал ничего. Он видел лишь тьму и сидящего там Паду, Паду, тьму и бутылку в правой руке Пады.

-теперь папочка явно поставит меня в угол на горох,— услышал Квинто свой голос и понял, что повторяет давнюю фразу Пады, ту самую, которой он остановил когда-то войну. И, поняв это, едва заметно, улыбнулся. Улыбка вышла грустной, и стала еще более грустной, когда Пада ответил ему:

-ты еще не понял? Никакого папочки тут нет.

-а разве ты не от него?— приподнял брови Квинто.

Вместо ответа, Пада поднялся на ноги, и, приблизившись, наградил Квинто щелбаном в лоб:

-пора бы тебе повзрослеть, братец.

Квинто открыл глаза. Глядя в светлое небо, затянутое бледными немощными тучами, небо, Квинто понимал, что его затея безнадежна. И шанс на спасение, такой мизерный шансик, находился в руках Пады, сурового лесного фермера.

я умру на пути к стоматологу,

я умру в тот же день, когда смоет дождем тебя,

и даже точка-тире, точка-тире не смогут нас спасти.

что нам с тобою останется, моя дорогая Finality,

девочка без прошлого и без настоящего,

молчащая, готовая упасть на бумагу

с кончика моего карандаша?

что нам с тобою останется, моя дорогая Finality,

с глазами, черными, как мое прошлое

и мои дырки, в деснах проверченные?

я умру на пути к стоматологу,

унося тебя в кармашке памяти,

пропуская через тебя отзвуки музыки,

моя дорогая Finality.

я вздохну этим чистым озоновым воздухом,

пропуская через себя все осколки твоей памяти

и оставляя себе только имя твое, Finality,

моя дорогая кудрявая девочка, моя Finality,

что останется нам, если мы останемся только вдвоем?

помолчим над разбросанными куклами снов?

потоскуем над сочащимися графоманским ядом стихами?

о, я умру на пути к стоматологу!

я вздохну на пути к стоматологу!

я рассыплюсь, я усну и проснусь на пути к стоматологу,

ну а ты так и будешь торчать

из моей брюшной полости, словно щучья пасть

из проруби.

что останется мне от тебя, дорогая Finality?

только имя и остатки собственной памяти.

Сцена Десятая. Иногда кажется, что небо равняется на нас.

-однажды все кончится.

-как мы узнаем об этом?

-Мы узнаем это, когда все кончится.

-В зобу застряло зернышко, теперь я все пойму.

В зобу застряло зернышко— мне незачем кричать.

В зобу застряло зернышко— пора мне умирать.— жилка на виске Юнне отбивала стародавний ритм детской считалочки, последнего воспоминания о родном мире. И ритм этот не внушал ничего хорошего, никаких хороших мыслей, никакого облегчения. Только злость, ярость и гнев росли в нем. Он видел, как под ударами тэссенов черноволосый упал, как вмешался блондин, как что-то ярко полыхнуло, и резко погасло. Все, что он знал— это то, что черноволосый пытается подняться, что светловолосый пытается ему помочь, что ребенка держит какой-то пропойца, что сзади, в дверях, стоит кто-то, тьма в душе которого сильнее его тоски, и во всем этом виновата эта рыжая сука, так похожая на Треску!

-сдохни, сдохни!— закричал в отчаянии светловолосый подросток прямо ей в лицо. Рэй едва заметно улыбалась и улыбка ее была скорее снисходительной, чем злой. нервы Юнне сдали окончательно и он был готов убить ее собственноручно. Ветер был сильнее обычного. Изломанной куклой в паре метров от них лежал Ити, над ним, слегка покачиваясь, стоял Троцк, рядом с Ити сидел Ни. чуть дальше Пада крепко держал Квинто, бывшего союзника Рэй.

-почему ты хочешь, чтобы я сдохла?— глаза Рэй, темно-зеленые, прищурились, ощупывая душу Юнне со всех сторон.— почему ты хочешь этого? Я хотела изменить мир, но мир сопротивлялся! а это значит, что проще мир сломать. Что я и сделала! Моя смерть не остановит эту войну!

-мои глаза утверждают обратное!

-почему ты меня так ненавидишь? Скажи мне!

-ты послужила причиной для войны! Это все твои идиотские амбиции!

-ты убила Сан! Ты разрушила мои корабли! И сломала все, что я любила!— эхом отдавались в душе Юнне невысказанные слова генерала Миццу.

-ты тоже хорош! Притащил сюда этого инопланетянина, он ни слова сказать не может!

-это похоже на семейный скандал.— проговорил Троцк. В следующее мгновение начался метеоритный дождь.

Метеоритный дождь застал их на крыше того самого небоскреба, уцелевшего каким-то чудом, небоскреба, на крыше которого Ни пытался предсказать появление нового чистильщика. Обломки последнего спутника падали, огибая небоскреб, как будто боясь нарушить царившую на крыше неестественную тишину. Противостояние, которое позже назовут Противостоянием Шести, началось.

Сцена Одиннадцатая. Противостояние Шести

Распахнутый рот двери, ведущей на крышу, загораживает неподвижно застывшая фигурка в генеральской потрепанной форме. Светлую косу треплет ветер, лицо, некогда красивое, искажено яростью и злобой, гнев надолго поселился в светлых глазах генерала Миццу, единственного уцелевшего генерала некогда существовавшей Империи. Немного приблизившись, можно разглядеть как в этих светлых, округлых, широко распахнутых глазах, бушует пожар застарелой ненависти, досады, непонимания и бессилия.

Это не генеральская битва.

маленькие дети видят мир через призму своих глаз,

они видят его отраженным от нас,

от нас и наших тел, таких неуклюжих тел,

дел, которых никто сделать не сумел,

дел, которые убежали от тел.

*говорит* Квинто...

маленькие дети видят сны,

маленькие дети видят сны,

сны из тех, что обречены

на неуспех, на успех, на смех.

маленькие дети видят сны-

в отражениях снов— мы.

*говорит* Квинто...

маленькие дети маршируют по нашим телам,

маленьким детям на нас плевать,

маленькие дети держат в руках штыки,

ловко орудуют ими они.

маленькие, маленькие, маленькие дети-

почти как мы.

*говорит* Квинто...

первый ребенок в новоявленном мире,

вечный ребенок в новоявленном мире,

кто-то дышит недалеко за пришельца,

кто-то рисует на небе метеоритный дождь.

маленькие дети вечны,

маленькие дети уничтожают ложь.

*говорит* Квинто...

тоненькие руки малюток-детей

держат наше общество за ниточки,

дергают вправо, дергаю влево,

Рэй руководит ими.

о, эти маленькие дети танцуют под дудку Квинто!

о, эти маленькие дети летят вниз на метеоритах!

о, это вторжение с космоса!

о, Рэй управляет Квинто!

о, вселенная танцует под дудку их!

о,Рэй знает, Рэй знает, как все должно быть!

*шепчет* Квинто, Квинто, Квинто...

Рэй знает как все должно быть..

*говорит* когда падет Квинто!

Рэй..

*кричит* Когда падет Квинто!

*финальный аккорд, распахнутая пасть сентября.

В паре метров от двери, спиной к генералу, стоит спокойный, отрешенный, высокий человек, весь вид которого говорит о его непричастности к миру и происходящему вокруг. Он— пришелец, предсказанный когда-то этому миру судьбой. Его темные волосы цвета застывшей крови то и дело под порывами ветра закрывают лицо, настолько совершенное, что иногда кажется, что это лицо не человека, но бога.

Да, наверное, лица богов могли бы быть такими.

Но это — не битва пришельца.

Он— просто наблюдатель.

Свидетель, если хотите.

я знаю то, что я— это я.

коричневый суп— так ты назвал одеяние мое.

всего не вернуть— нас двое против всего.

против всех этих туч,

против всех этих глаз,

которые так настойчиво уставились на нас.

всего не вернуть— ни потом, ни сейчас.

Рядом с пришельцем стоит подросток примерно шестнадцати лет. Оранжевая толстовка и широкие потрепанные жизнью штаны ярким пятном выделяются на серой крыше. Таким же ярким пятном являются светлые волосы подростка. Он доставил на крышу пришельца и, казалось бы, не имеет отношения к этой битве.

На вид подростку лет шестнадцать, но уголки рта отравлены сарказмом и неизвестно откуда взявшейся горечью, и, заглянув в его карие глаза, мы можем увидеть горящий остов гигантского космического корабля. Мы можем разглядеть несущееся по коридору существо, на ходу превращающееся из человека в механизм. Мы можем разглядеть ряды лиц, обращенных к нам, мы можем разглядеть человека с восточными чертами лица, сидящего в кресле, мы можем разглядеть, как плавится надпись «Дивизион Свободных» и как метаморфоз-кхаллиец в последний раз сражается с призраком корабля.

Подросток доставил пришельца по назначению, но заплатил за это слишком большую цену.

И теперь эта цена пляшет в его глазах, отдаваясь болью в струнах его души.

Это— и его битва тоже.

Битва с памятью и самим собой.

У меня есть баночка с привидениями,

Она на полке стоит, в шкафчике,

Улыбается, едва заметная,

Насмехается, стеклянная.

У меня есть баночка с привидениями,

Она подобна игрушке в ванной,

Камешку на дне бассейна.

У меня— баночка с привидениями,

Духами мертвых красочек.

Я сам как привидение,

Я сам как набросочек среди этих баночек.

Что касается привидения,

То они живут в баночке.

На окраине шкафчика.

Мой подарочек…

Перед подростком, загораживая почти весь обзор, стоит высокий чистильщик. Одежда его белая, обвитая черными змеями ремней, правый искусственный глаз сияет зеленым светом, а черные волосы забраны в высокий хвост. Он— чистильщик, и весь его вид говорит об этом. Когда-то, давным-давно, чистильщики старались не афишировать себя внешним видом, но этот покинул Десятку именно по этой причине. Он— чистильщик, самый надменный и преисполненный презрения из всех чистильщиков, когда-либо существовавших в этом мире.

Но его лицо отмечено печатью давно позабытой горечи, память о которой сквозит в каждой черточке его мясистого, но вместе с тем худого лица.

Он— правая рука бога, он— столб ворот в иной план бытия.

Ему все равно.

Все, что я хотел сказать— давно обратилось в прах,

Давно превратилось в ничто.

Все, что я хотел создать, всего лишь осталось мечтой,

Чужой и моей мечтой.

Видишь, вон там, на краю окна, на краю мира

Лежат четыре куколки?

Я хотел принести их тебе, чтобы услышать

Ласковое слово,

Но я не могу дойти до почты— я слишком слаб.

Приди и забери их.

Сама.

Все, что я хотел написать тебе, ты знала сама.

Все, что я хотел сказать тебе, ты не сказала.

Все, что я хотел услышать от тебя, оказалось тишиной.

Я так беспомощен перед тобой,

Так открыт перед тобой,

Тьма становится мной, ты —становишься тьмой.

Вон, видишь, на краю мира, на краю окна

Лежат четыре куколки?

Я знаю, это глупо— посылать тебе такой подарочек,

Но я уверен, они скажут больше, чем мой язык,

Больше, чем мой язык когда-либо мог бы сказать.

Больше, чем все мои слова.

Больше…

Я надеюсь, ты придешь и заберешь их, этих куколок,

Прости, но у меня нет сил встать с кровати,

Тебе придется забрать их самой.

Это моя маленькая месть за все твои злые дела.

И за часы, проведенные в одиночестве.

Без меня.

Ну что же ты!

Напротив чистильщика стоит, напрягшись, медно-рыжая Рэй. Кожаный коричневый костюм роднит ее с пришельцем. Вьющиеся волосы свободно рассыпались по плечам, а лицо искажено гневом и грустью. Невысказанные ответы на невысказанные вопросы и невысказанные оправдания на невысказанные упреки жгут ей язык и горло.

Взгляд ее темных зеркальных глаз обращен куда-то за спину черноволосого чистильщика, но не нужно быть идиотом, чтобы понять— чистильщик смотрит на нее с жалостью и пониманием, как будто все, что совершила она, мог сделать он.

Нетрудно догадаться, чья это битва?

Моя любовь на кончике ножа-

Взгляд, равносильный лезвию.

Все, как ты сказал— бесполезное.

Все, что ты любил— обездвижено,

Все, чем ты дорожил— в пропасть кинуто.

Слабость моя— мое солнышко,

А все слова, мною брошенные,

Не сплетены в цель событий.

Логичнее было бы прекратить их муки,

Да вот только взгляд этих карих глаз

Равносилен лезвию, из тех,

Что однажды пронзают нас. Веришь мне?

В двух шагах от черноволосого стоит второй чистильщик. Светлые волосы его схвачены красным ободком, а одежда его черная. Левая рука бога стоит с отмеченным смятением на лице, подчеркнутым или как будто выделенным курсивом. Лицо чистильщика худое, на в глазах, его серых глазах, стоит смятение, пряча за своим щитам растерянность.

Левый столб врат не понимает, что происходит.

Левый столб врат…

хотелось мне закурить со злости,

но я утопил свою горечь

в найденном вине.

заливая им горе,

я хотел, я мечтал о сигарете,

и жарком лете,

и заслоне из звезд в этом небе,

об отсутствии облаков над головою.

допивая вино, я не знал уже-

плакать мне или смеяться.

глядя на дно бутылки,

я вдруг подумал— наверное,

никто не знает,

почему все произошло именно так.

почему началась война?

перебор с происшествиями-

потерями памяти?

и это— из-за меня и тебя?

мне никогда этого не узнать.

мне никогда...

рядом с Рэй стоит едва достающий ей до плеча ребенок. Кажется, что он ребенок, но глаза его, чистые как небо в весенний солнечный день, полны столетней печали, как пруд, в который прыгнула лягушка. Черно-белые волосы завязаны в косой хвостик, а на лице, на его правой щеке, едва заметна красноватая метка бога. причина всех несчастий— отчаянное желание повзрослеть. И полная безнадежность, совершенная несбыточность –все это плещется в его печальных глазах. В руках его зажаты два веера, а цвет одежд роднит его с правой рукой.

С той самой правой рукой, с которой ему предстоит сражаться.

Ведь это –его битва и отступать ему уже некуда.

когда солнце и луна

перестанут быть тобою,

когда за окнами воцарится тьма,

когда свет заживет своей жизнью,

когда перед тобою

отступит весна,

тогда я окажусь слепою,

подбитою птицей,

раздавленной,

расстеленною тропою,

жалкой, до боли.

не буду я

Квинто-

более.

За спиной Рэй и ребенка стоит, сложив руки на груди, невысокий человек, мучимый явным похмельем. Рваные джинсы, сползшая набок бандана, спутанные волосы и свежепорванная клетчатая рубашка сигнализируют о том, что этот человек несколько предыдущих дней провел за бутылкой вина, а то и чего покрепче.

Но в глубине его светлых глаз притаилась насмешка, и, надо признать, похмелья в них не заметно.

Такое впечатление, что он знает, как все должно быть.

Знает об этом лучше, чем Рэй.

Я пью огуречный рассол,

Потому что на трезвую голову

Не могу переносить все это безобразие.

С каких это пор мы

Гавкаем, как собаки?

С каких это пор мы

Пытаемся создать, разрушив

Нами не созданное?

Кто сбрендил первым?

И при чем тут моя ферма?

Ты ответишь за это, Квинто,

И за то ты тоже в ответе.

И обломки, что землю усеяли,

Собирать будешь своими же ручками!

Близнецы в ответе

За мир прирученный.

Близнецы не вправе

Все рушить.

В следующее мгновение все приходит в движение— падающие метеориты полностью скрывают от нас небоскреб и крышу, и все, что нам слышно, это-шум, грохот, крики.

А когда пыль оседает…

Сцена Двенадцатая. Когда осела пыль…

Когда осела пыль,

Когда солнце коснулось наших лиц,

Когда осела пыль

Ровным слоем на наши сердца,

Когда на создание мира

Отпущено всего пять минут,

Когда на создание мифа

Уходит всего полчаса…

Когда осела пыль,

Мы поняли, что

просто ждали конца.

Курой сел и огляделся. Миццу и Пады не было видно, как, впрочем, и Квинто. Хотя… нет, вдалеке белела маленькая фигурка. Чуть дальше, у двери, Пришелец, прозванный Троцком, приводил в чувство Юнне. на вопросительный взгляд Троцк ответил отрицательным движением. Курою предстояло найти напарничка и проверить Квинто.

«неприятные обязанности…»-поморщился чистильщик и встал на ноги. Проверять мелкого урода, испортившего ему новенький костюм и порезавшего ладонь, Курою ой как не хотелось. Физические усилия, которые ему пришлось приложить, чтобы не только загнать Квинто на крышу, но и выжить при этом, оставили в душе Ни гадкие ощущения. И именно поэтому ему не хотелось приводить Квинто в чувство. Но пришлось. Если мелкого прорицателя обихаживает его «папаша», то Курою придется приводить в чувство мелкого гаденыша с противоположной стороны.

И чистильщик пошел.

С каждым шагом мелкий гадкий божок становился все ближе и ближе, а Курой гадал— почему небоскреб еще не обвалился под парой метеоритов, все-таки рухнувших на него? И куда подевался Сирой?

Как будто в ответ на его последний вопрос чуть левее от Квинто зашевелилась темная масса и раздались странные причитающее —всхлипывающие звуки.

Курой же уже достиг лежащего тела в белом плаще и, остановившись над ним, нахмурился. Что-то было не так. Только он не мог понять— что.

Плащ больше не волочился по земле, а обнажал высокие белые ботинки с черными ремнями. Курой машинально перевел взгляд на свои высокие белые ботинки и понял, что ботинки Квинто — родные братья его ботинок. Невольное уважение проникло в душу чистильщика— он знал, как сложно найти такие хорошие ботинки. Удовлетворив свои эстетические потребности, чистильщик продолжил осматривать Квинто.

Убедившись, что никаких повреждений нет, чистильщик опустился на колени и перевернул тело.

Едва увидев лицо, Курой в изумлении ахнул и поспешно зажал себе рукой рот— настолько громким показался ему этот изданный им звук. Оглядевшись по сторонам, он понял, что никто не заметил его позора— Юнне вставал на нетвердые ноги при помощи Троцка, а в противоположной от них стороне Сирой тормошил какое-то тело.

«наверняка это Рэй»— подумал Курой и вновь опустил глаза на лицо повзрослевшего Квинто. Отпечаток бога никуда не делся, но лицо его стало более совершенным, чем даже у Троцка. Маска, закрывавшая его лицо, куда-то исчезла, и вместе с ней исчезли и жестокость, так свойственная детям, и резкость, и грубость, и отрешенность. Перед Куроем лежала живая статуя, живой бог, наиболее похожий на человека, чем сам Курой.

И это было настолько странно, что Курой даже почти проникся величием этого момента, как.. чье-то сопливое бормотание нарушило его концентрацию.

Несколько секунд Курой тупо смотрел на то, как дышит лежащий перед ним Квинто, пытаясь сообразить, кому принадлежит бормотание.

А потом до него дошло. И он неслышно поднялся на ноги.

-все кончено. Все закончилось. Война кончилась .-шептал Сирой, гладя растрепанные спутанные волосы Рэй.— Рэй, сестренка, открой глаза, скажи что-нибудь! Ну давай, я знаю, ты можешь! Давай! Ну давай же!

Курой подкрался сзади и только собирался тронуть Сироя за плечо, как..

-я уже усвоил урок, можешь не говорить. —холодно огрызнулся Ити.

-ну тогда не реви так громко. ты мешаешь мне думать.— хмыкнул Ни.

Ити досчитал до десяти, сделал несколько глубоких вдохов и сказал:

-тебе в рожу сейчас дать или потом?— осведомился Сирой.

-я подумаю над твоим предложением.— отозвался Курой, бросил взгляд на Квинто и отошел к краю крыши. Что-то не дало ему удивленно присвистнуть, и до конца своих дней чистильщик так и не узнал— что.

Город был стерт с лица земли, планета прошла зачистку и теперь, глядя на эти развалины, Курой начал понимать, на что было похоже сознание каждого объекта побывавшего в его руках.

Пока он стоял и наслаждался видом, Сирой понял, что его концентрация нарушена, плакать и звать Рэй он уже не в состоянии, поэтому срочно нужно подойти к Курою и выдать ему… в общем, сказать свое фи. К тому же, щеки Рэй все же приобрели естественный цвет, да и Квинто уже подал признаки жизни, и эта неразлучная небесная парочка уже приходила в себя… уговаривая так себя, Сирой поднялся на ноги и начал свое передвижение к краю крыши.

Панорама настолько впечатлила Куроя, что до него не сразу дошло, что ему хочется оставаться рядом с Квинто. Каким образом этот мелкий гаденыш с меткой бога на левой щеке пробрался в его душу— он не знал. Но мог точно сказать, что отныне он с Рэй на одной стороне. Ведь она, наверное, понимала его теперь больше, чем кто-либо еще…

-черт, ну ты и мудак! —воскликнул подошедший сзади Сирой.

-угу.— кивнул Курой, задумчиво рассматривая развернувшуюся перед ним панораму, достойную апокалипсиса. Улыбку позволить себе он не мог— ведь правила общения с Ити запрещали такую роскошь. Поэтому, во избежание проблем, пришлось сделать вид, что пейзаж внизу привлекает больше внимания, чем Сирой.

А пейзаж привлекал. Темно-серое небо сливалось на горизонте с темно-серыми развалинами зданий, изуродованными оспинами кратеров от падений метеоритов и темно-серебристыми пятнами обломков. Казалось, что эта картина засасывает зрителя, закручивает в водоворот этой цветовой гаммы. Голова у взглянувшего на эту впечатляющую картину Куроя закружилась и на короткое мгновение ему показалось, что в мире больше нет ни души— только…

— знаешь, если в живых остались только мы с тобой, я убью тебя первым.— проговорил Сирой, проследив за взглядом Куроя.

-я настолько невыносим?— приподнял бровь Ни.

-именно.— серьезно кивнул Ити.

-у меня был хороший учитель.— похлопал его по плечу Ни.

Вдалеке кашляла Рэй.

в десяти шагах от дома,

на асфальте, рисованна мелом,

танцует грошевая балерина, зовут ее-

мимо.

мимо-подающая надежды,

мимо— падающая звезда.

кружась на одной ноге,

она так похожа на Рэй,

она так безопасна, как Квинто,

она подобна падающим кораблям Империи,

пострадавшим от метеоритных дождей.

-война закончилась— поет заводная балерина,

и скрипит, поворачиваясь вокруг своей оси.

-война закончилась— завод кончается,

балерина падает,

мимо осталась лежать осколками прошлого

под прицелом дождя.

война закончилась, война...