Джина — Флэш-рояль

Джина. Она была из категории женщин, «на таких не женятся». Но я не представлял себе другой жены, я никогда бы не женился, ни на ком другом. Начать с того, что она была ослепительно, неправдоподобно красива. В начале нашего знакомства мне даже казалось, что это маска и как-то только ей удастся окрутить меня и переехать в мою квартиру, она снимет маску, и я увижу совершенно заурядную женщину. Но «чуда» не случилось, Джина по-прежнему была красоткой. Причем она умудрялась быть ею и в вечернем платье и в нелепом платье свекольного цвета, которое купила на толкучке ее мамаша. При этом Джина не была идеальной, даже черты лица не были совсем уж правильными — чуть близко посажены зеленые глаза, чуть неровная форма пухлых губ, чуть, … Но именно эти «чуть» и делали ее облик таковым, что у любого нормального мужчины возникала мгновенная мысль немедленно затащить ее в кровать. У любого нормального,…но где я, и где нормальность? При первом взгляде на нее я представил ее в свадебном платье, что было более чем нелепо в той ситуации. Я встретил Джину в одном из дешевых стриптиз-баров в который зашел по нелепой случайности на излете ночи, так сказать. Я увидел ее сразу, прямо посреди бара у стойки, она сидела на коленях какого-то мужчины. Одета очень дешево и вульгарно, хоть и оставалась красивой. Но я знал уже тогда насколько этот наряд не вяжется с ее нутром. Но вдруг она вскочила с его колен и я заметил, что он протягивает ей мятую купюру. А дальше последовало то, после чего я понял для себя одну простую истину — я женюсь на этой женщине, чего бы мне это не стоило. Со всего размаха она залепила ему пощечину. За то, что он принял ее за проститутку. Ее, сидящую в пошлом платье, едва прикрывающем ее пышную грудь и бедра, на коленях у этого типа в баре, где проституция процветала и давала плоды! Но в этот момент она была неподражаема. Она пронеслась мимо меня и улыбнулась. Все вылетело из головы я метнулся на улицу за ней.

Мы поженились через три недели и то лишь из-за ее мамаши. Была бы наша воля, мы бы поженились через день, но Джина требовала соблюсти приличия ради мамы. Бред! Как бы я не любил Джину, я не мог даже ровно относиться к ее матери. К этому безнравственному существу, которая сбежав на несколько лет и бросив маленькую Джину на попечение вечно пьяного брата, теперь, когда Джина богата, успешна и замужем, изображает из себя благодетель. У мя просто сводило скулы, когда я заходил в ее жилище, все в розовых рюшах и оборках, с обилием фарфора в шкафах, когда я смотрел на нее, на то, как она покровительственно гладила Джину по плечу. Но моя жена — удивительная женщина. Она умела прощать, как никто. И она принимала мамину игру, хотя в глубине души посмеивалась над ней.

— Если ей хочется побыть примерной мамочкой и похвалить доченьку, которой уже вот-вот стукнет тридцать — не вижу припядствий! — часто говорила моя умная жена.

Мы вместе уже пять лет, и я не перестаю удивляться Джине. Во-первых, она — кладезь порока и высокой нравственности одновременно. Я никогда не мог понять, как это уживается в одной женщине. Вот она, со смехом и только ей присущей откровенностью говорит мне пошлости, и вот она же, залепляет пощечину мужчине, что на нее посмотрел косо на какой-то вечеринке. Злые языки могли бы назвать ее истеричкой, но она не позволяла этого. Еще одно качество моей жены — расчетливость. Она очень четко знала, какой образ ей «надеть» выходя на это или иное мероприятие. Всегда безошибочно угадывала настроения и мысли окружающих, всегда взвешивала каждое слово. Ее втихую называли комедианткой, но в лицо ей никто об этом сказать не отваживался. Все натыкались на ее взгляд. Джина была совсем невысокого роста, но всегда умудрялась смотреть свысока, чуть надменно, как бы прощая собеседникам их недостатки. Я знал, что если бы когда нибудь мне нужно было бы соврать ей, я все равно бы не смог. Она видела меня насквозь. Она видела всех насквозь, однако со мной она умудрялась это проделывать так, что я никогда не чувствовал себя микробом под микроскопом. Я никогда не боялся своей жены, хотя при ней робели даже многие мужчины. Женщины же не любили ее, за всю жизнь у нее не было больше одной подруги, которую она встретила, работая в том самом баре. Моника, так ее звали. Полноватая блондинка, полная противоположность Джины. Во всем. Но, тем не менее, Моника никогда не робела при Джине, а вела себя с ней, так как положено вести хорошей матери с дочерью. Чуть опекающе, но с иронией и Джина никогда не обижалась.

Хотя трудно была бы сказать, что она вообще когда-то на кого-то обижалась, кроме меня. Мне милостиво было сделано исключение. Хотя и на моей памяти она обиделась всего раз. Но и забыл про день рождения ее трижды проклятой матушки я тоже единожды. Однако я не знал, что ждет меня дальше. Это было связано со вторым честным аспектом моей жизни — работой.

Я был в ударе. Не пьян, но легок на подъем, в теле постоянно бурлила какая-то пружинистая энергия. От меня не ускользало ничто. Взгляды троих за столом, покрывшийся испариной один из них, лукавый огонь в глазах другого… Пальцы привычно наметили крап на картах. Ну что, придурки? Улыбайтесь, дамы и господа. Лохи и лорды, леди и бляди!

Весь вечер на арене, несравненный Крис Митчелл! Я открываюсь первым. Судя по тому, как вытянулись их рожи, лучшего они предложить не могли. Я поворачиваюсь к последнему игроку за столом. Это девушка, совсем крошка. Не старше двадцати пяти по виду, красивая, но не мой типаж — блондинка, высокая и худенькая, просто щепка. Но, видит Бог, это все потому, что любую женщину я сравниваю с моей Джинни, и все они проигрывают ей. Я улыбаюсь жене, она сидит рядом, чуть склонив голову, нетерпеливо отбрасывая пряди темных, непослушных волос, и куря сигарету. Хоть я и люблю смотреть, как она курит, это очень естественно и красиво, мне не слишком нравиться, что она курит и сколько, но в один единственный раз, когда я попытался ей запретить, меня встретил ее удивленный взгляд. Весь ее вид словно говорил: « Малыш, ты в своем уме? Уверен, что способен мне что-то запретить?». Может и не так, но я оставил эту идею раз и навсегда. Джинни никогда не вела себя со мной высокомерно или надменно, но во мне жила уверенность, что эту женщину мне не сломать никогда. Стоп, я увлекся, говорить о жене я могу вечно!

— Флэш рояль, господин Митчелл! — произнесла девушка, с надменной полуулыбкой. Джина уронила пепел себе на платье, и, чуть тлеющий уголек тут же прожег тонкий шелк. Тут же я почувствовал на себе ее взгляд. Я не слишком верил тому, что вижу. Но тут до меня дошло — эта сучка выиграла полмиллиона! Мои полмиллиона!

— Поздравляю, мадам Ривье! — выдавила из себя Джина.

— Мадмуазель! — поправила ее девушка, не сводя с меня сального взгляда. Хороша «крошка»!

— Я думаю ненадолго, если так пойдет дело вы совсем скоро будете замужем — усмехнулась задетая Джина. Она очень точно определила взгляд мадмуазель Ривье. Джинни всегда была тонким человеком.

— Это мне не к чему! Я прекрасно обеспечиваю себя сама и от недостатка мужского внимания не страдаю! — нахально усмехнулась Ривье.

— Не сомневаюсь — Джина смерила ее взглядом. Одним из тех, что я называю «предупреждающим». Он говорил: « Осторожно детка, не пытайся откусить больше чем сможешь проглотить!»

Я так увлекся этой вежливой перепалкой, что совсем забыл, что сижу так и не открыв рта.

— Поздравляю, мадмуазель! Редкое везение!

— Дело не в везении, я чувствую карты! А нередко и того, кто их держит! — она бросила на меня такой взгляд своих пронзительно-голубых глаз, что все резко обернулись к Джине. Все все понимали и ждали реакции моей жены. Та отбросила недлинные, чуть длиннее, чем до плеч, волосы, и закурила, молча, глядя на девушку. Я отметил, что больше пары мгновений спокойно выдержать ее взгляд она не смогла и повернулась ко мне. Ну, нет уж, баста! Тем более я не собираюсь выглядеть тем, кто молчит и перекладывает все на плечи женщины.

— Что ж, пожалуй, нам пора, старушка Фортуна ко мне не благосклонна сегодня! Пойдем, дорогая! — проговорил я и поднялся. Я заметил, что Джина вздохнула с облегчением. Она взяла меня под руку, и мы вышли. На улице шел дождь, но Джина сказала:

— Ты не хочешь пройтись пешком?

— А машина?

— Я заберу ее утром, после пробежки

— Хорошо

Мы шли по улице и молчали. Я чувствовал, что Джина хочет что-то сказать, она выглядела явно удивленной. Я и сам был поражен не меньше. Как такое могло произойти? Я следил за всем, я был совершено, уверен в себе. Или сыграла вечная мужская снисходительность к дамам за игральным столом? Хотя быть женатым на Джине Кру, и сомневаться в женских способностях к мужским занятиям было бы странно. Да и кто сказал, что шулерство — исключительно мужское занятие? Я был зол. Не сказать, чтобы мы нуждались, но такой исход партии был неприятным сюрпризом. Злость и волнение нарастало.

— Успокойся Крис! — проговорила Джина.

— Я совершенно спокоен! Почему ты всегда уверена, что знаешь меня вдоль и поперек и угадываешь мое состояние?! — неожиданно сорвался я на всепонимающую Джину.

— Может быть, потому что ты уже две минуты сжимаешь мою руку так, что мне больно — сказала она чуть раздраженно. Вся моя злость улетучилась. Конечно, моя жена не рентген, и знает не все, но она просто любит меня, и какого черта я грублю ей?!

— Прости, милая.

— А знаешь, я передумала, пойдем к машине, я продрогла — вдруг произнесла она.

Я подчинился, как и в первом случае. Не сказать, что я очень-то слушаюсь Джину, просто мне хотелось сделать ей приятное, в конце концов, она не виновата, что я проиграл! Я направился, было к водительскому месту, но Джина довольно бесцеремонно отстранила меня. Да конечно, в таком состоянии я не в силах вести машину, по ее мнению. Я долго молчал.

— Почему? Я же трезв! — не выдержал я.

— Потому, что мне нужно чем-то сосредоточенно заняться, что бы не думать о мадмуазель Ривье! — резко ответила Джина. Как-то, даже чересчур резко.

— Ты о чем? Ну, выиграла она и что?

— Я боюсь, как бы она не выиграла и еще кое что!

-Джинни, ты что ревнуешь?

— Не называй меня так! Ты же знаешь, что я не люблю! — раздражалась она, заложив слишком уж крутой вираж.

— Ты не ответила, родная

— Это не ревность, Крис, это дурное предчувствие — тихо ответила она. Больше до дома мы не сказали не слова. Джина уверенно, но резче обычного вела машину. Она не считает, что водит лучше меня, но я, то знал что это так. Джина в ранней молодости была гонщицей и участвовала в нелегальных гонках в Америке. Кем только не была моя Джинни. И гонщицей и стриптизершей и журналисткой. Но на самом деле она фотохудожница. Довольно знаменитая в Америке и уже вполне знаменита в Англии. Джина была той самой, кого называют из « неблагополучной семьи». Ее мать рисовала и отец тоже. Но отец Джины бросил ее мамашу, когда той едва исполнилось три. Ее мать тогда бросилась за ним и провела в попытке его вернуть несколько лет. Джина осталась с дядей, любимым методом воспитания которого была крепкая оплеуха. Джина сбежала из дома в пятнадцать и пустилась во все тяжкие. Мне сложно даже представить в скольких руках она побывала, прежде чем досталась мне. Все это она выложила мне с только ей свойственной жесткостью, хоть и со слезами, еще в самый первый день знакомства. Бедная моя Джинни.

Но мне было все равно, сколько мужчин у нее было до меня, главным было сознавать тот факт, что я был единственным кто прикасался к ней все эти пять лет. Я был уверен, что она и не мыслила о другом мужчине. А для любого мысль, что такая красавица молиться на него, была лучшим лекарством от любой болезни.

Я уже совершенно успокоился, лишь чувство непонятной тревоги из-за проигрыша и моей потери сноровки маячили где-то на горизонте. Однако это — лишь дело времени. Проигрыш дал мне толчок, что бы совершенствоваться в любимом деле. Джина же не выглядела спокойной. Едва мы вошли в дом она решительно направилась в бару и опрокинула в себя две порции чистого виски.

— Полегче, Джина! Что на тебя нашло? — поразился я.

— Ничего — тихо сказала она, не поворачиваясь ко мне. Тогда я резко развернул ее к себе лицом. Я видел, что она боролась со слезами, что бы как всегда оставаться безупречной, но предательская слезинка все, же прокатилась по ее бледной щеке.

— Да что такое! У нас же есть деньги, почему ты так расстроилась?! — воскликнул я.

— Крис! Ты можешь подумать о чем то кроме денег?!

— Могу — я игриво улыбнулся и притянул жену к себе. Она решительно вырвалась. Да, я идиот, иногда я совершенно не чувствую момента.

— Я боюсь, Крис! — вдруг спокойно сказала она.

— Чего, малышка?

— Ее!

Джина прошла мимо и начала подниматься по лестнице в спальню, а я остался стоять посреди комнаты возле открытого бара, держа в руках бокал из-под виски со следами темно-красной помады Джины. Я понял — она все еще думала о юной Ривье! Как я мало знаю о собственной жене! Джина видела меня с толпами женщин, но, ни разу и бровью не повела, она была на сто процентов уверена в себе. Но не сейчас, она боялась.

Вскоре я понял, что она была не уверена не только в себе, но и во мне. Я узнал, что и у моей маленькой Джинни есть тайны. Но мне дорого пришлось заплатить за эту истину.

А сейчас я сидел на красном диване и смотрел на толпу моих гостей. Меж них, словно рыбка в воде сновала Джина одетая в блестящее черное платье, которое туго облегало ее стройную фигуру. Не выпуская из рук сигарету, он вела светские разговоры. Я прекрасно знал до чего она это все ненавидит и не понимает, зачем я нагнал столько людей, которых, в сущности, не слишком то знаю. Но я должен был это сделать. Мне нужны были связи.

Раздался звонок в дверь. Джина затушила сигарету и пошла открывать. Умница. Не всем приятно, если с порога в нос ударяет запах крепкого сигарного табака. Я, наконец, решился и взял себе мартини, но как только в комнату вошли новые гости, я едва успел сжать руку сильнее, что бы не уронить стакан. Вошли две женщины. Одна полноватая, но красивая, рыжая около сорока лет, вторая — мадмуазель Ривье!

Я посмотрел на Джину, она встретила мой взгляд. Я понял — она знала. Более того, это она ее пригласила. Для Джины это просто, она знала всех подонков общества этого города. Почему то в этот момент я возненавидел Лондон. Город, в котором вырос и был так счастлив. Я возненавидел свой дом, в котором живу пять лет с женщиной, от которой без ума. Но не Джину. Она хочет проверить меня, и я выдержу эту проверку, я люблю Джину, просто люблю. Всего два слога, но так много смысла. Целая жизнь уложена в пять лет.

За весь вечер я не общался ни с кем кроме Люки, так звали Ривье. Я видел Джину, она то бледнела, то краснела, безостановочно курила и метала в себя исключительно виски. Я знал, что она любит его, но пьет только тогда когда хочет быть честной с собой. Это у нее вроде разговора по душам со своей душой. Но я знал, чем кончиться этот вечер, я знал, что сделаю под конец. Люка строила мне глазки, как девчонка, но во всех ее ужимках уже читалась хищная натура. Мне все это было до того смешно, что я порой позволял себе отечески похлопать ее по точеным плечам и поцеловать в лобик. Я заметил, что Джина злится, но не перестал себя так вести. Маленькая месть за ее прошлое. Идиот, разве я имел право?!

В конце вечера я не выдержал и понял, что не в силах был видеть боль в глазах Джины. Тогда я был в полной уверенности, что ей больно лишь от моего поведения. Тогда я еще не знал главного. Я выпил абсент и кинул стакан в камин, вспыхнуло маленькое пламя. Я увидел на лице Джину улыбку, одну из тех ее неподражаемых улыбок, загадочных и таких личных…На ее лицо лег отсвет огня и мне показалось что это отсвет того огня от костра на побережье Средиземного моря, где мы отдыхали и где она впервые отдалась мне. Тогда я так же пил абсент и бросал стопки в костер, и он вспыхивал. А затем я пел. Пел те походные песни, что пел мне отец, когда брал нас с братьями в походы с палатками.

И сейчас я взял в руки гитару и запел. Голос был хрипловат и слегка фальшив, но я знал, что доставляю Джине удовольствие. И пел я исключительно ради нее. И когда я закончил, она села мне на колени, и я поцеловал ее на глазах у всех. Я открыл глаза, я видел, что и ее глаза открыты. Тогда я нашел силы оторваться от ее губ и проследить за ее взглядом. Она смотрела на Люку. « Да, малышка, два часа разговоров ничто по сравнению с пятью годами рядом с идеалом», — истолковал я ее взгляд. Хотя может быть и не так. А в глазах Люки появился злобный огонек, который отнюдь ее не красил.

Тот вечер был последним счастливым. Я играл снова и снова. Я с лихвой отыгрался за тот проигрыш и доказал, что крошке Лике просто повезло один раз. Кстати говоря, мне даже пришлось побывать у Люки дома, завозя ее забытую случайно (точнее конечно нарочно) сумочку. Но я и не взглянул на девушку.

Я играл, а Джина по-прежнему курила и смотрела. Изредка фотографировала. Я помню, как она подвела меня к стене в своей мастерской. Всю стену занимала фотография Люки. Тут она была такой, какой никогда не была в жизни. Красивой, породистой, элегантной, даже загадочной. Глядя на нее, не думалось о постели или о свадьбе. Хочется выйти в ночь и побродить по городу, прислушиваясь к его порокам.

— Здорово! — выдохнул я вполне искренне. Это и, правда, было здорово. Из скромного материала Джина создала шедевр. Поработала за природу, или скорее на равных. Подумать только, что может сделать фотоаппарат в руках талантливого человека!

— Я знаю. Тут она даже влюбленная — проговорила Джина.

— Не понял

— НЕ думай! Я знаю, что это здорово! Пойдем, ты тоже кое-что здорово делаешь — лукаво сказала Джина и шутливо стукнув меня по голове стопкой бумаги, заливисто засмеялась, как девчонка и побежала по лестнице вверх, в спальню.

Тот вечер был последним счастливым. Со следующей недели я ловил несчастный взгляд Джины. Отрешенный какой-то. Такой бывает у подсудимых, когда им уже вынесли приговор, когда последняя безумная надежда не оправдалась. Кто вынес ей приговор? И только позже я узнал, что она сама.

Вот уже третий день я хожу к врачу.

Дверь кабинета закрылась за мной с грохотом. Хотя скорее грохотом в голове были слова врача.

— Сожалею, но вы никогда не сможете иметь детей! — сказал мистер Стивен-с. Дальше шли медицинские термины, но я уже не вслушивался. В голове проявлялась картина прошлого — плачущая Джина, потерявшая нашего ребенка, чуть меньше года назад. Я отказывался верить, я оставлял моей Джинни еще один шанс. Или себе?

— И так… было всегда? — спросил я и удивился жалкости своего голоса.

— Что вы…ах, да, я очень сожалею, но это так.

Вот и все! Все, черт побери! Я вел машину, в лобовое стекло лил дождь. Лондон. И свидетель, и соучастник преступления. А название ему — предательство.

Я вошел в дом, ворвался. С меня ручьями лилась вода на светлый ковер. Непонятно, когда я успел так промокнуть. Джина стояла спиной к входу у бара. Волосы были заплетены в не слишком длинную, но толстую косу. В светлом теплом свитере и фланелевых брюках, как не странно облегающих ее ноги. Я видел, что в руке она держит бокал виски. Даже не бокал, стакан для мартини. До краев. Она обернулась. Лицо бледное, но глаза сухие, почти без макияжа, но как всегда очень красивая. Дрянь! Она встретила мой взгляд. Она все знала, как всегда!

« Ну что, задушишь сразу или поговорим?», — прочел я. Ошибся. Сейчас я уже сбился со счета, какая это была ошибка.

— Я хотела ребенка, Крис! Я просто хотела ребенка.

— Кто он? — прорычал я. Ненависть.

— Футболист, не слишком известный. Не курил и не пил, — безжалостно говорила Джина, — красивый и здоровый, как ты!

Дрянь, дрянь, дрянь!!!

— Как я здоровый?! — взревел я. Еще чуть-чуть и я бы ее ударил. Но разве я мог ударить мою Джину? Я ничего не мог. Слезы резко потекли, как если бы яркий свет резанул по глазам.

— Крис он просто подходил

— Шлюха! — крикнул я в полном отчаянии. И тут словно включили кран, или у дома снесли крышу, и ручьи дождя потекли по ее щекам.

— Ты тогда смеялась, что бы мы сказали нашему сыну? Сынок, твой папа профессиональный игрок, шулер! А теперь что ты хотела сказать?! Что его отец известный футболист, так Джина, так?! А что его мать бывшая стриптизерша и потаскуха, это ты ему сказать не планировала?! — я уже орал так, что звенели стекла. Как кошка, Джина подскочила ко мне и хотела отвесить мне пощечину, но я поймал ее руку и прижал к корпусу. Ошибка, моя жена — переученная левша. На правой щеке я ощутил сильный, хлесткий удар и ее точеные ноготки поранили кожу, словно бритва. Я резко развернулся и выбежал из дома.

Я сел за руль и гнал, гнал, гнал. Я знал куда. Меня гнала ненависть. Я ненавидел ее, ненавидел их всех! Лохи и лорды, леди и бляди! Дамы и господа, весь вечер на арене несравненный Крис Митчелл! Карты розданы, но я не чувствую крапа. Игра по-честному. Но разве я умел играть честно? У меня был лишь один козырь. Весьма сомнительный.

Я знал, где она жила. Люка открыла дверь. На ней был черный пеньюар. Как у Джины. ФАК!!! Но мне было уже плевать.

— господин Митчелл, я не ожидала, что это вы! — начала, было, она, но я заткнул ей рот поцелуями.

Я толкнул ее на кровать. Все было так быстро. Я был готов сломить ее сопротивление, мне даже хотелось этого, хотелось сделать ей больно, даже унизить, что-то доказать. Идиот! Кому доказать?! Этой шлюхе? Или той? Что-то вякнул внутренний голос, но я велел ему заткнутся.

Лицо Люки было розоватым, оно исказилось от боли и удовольствия. А у меня перед глазами стояла Джина, ее взгляд. « Давай малыш, ничего другого я и не ждала! Кому ты сделаешь больнее?». Я встал с кровати, джинсы валялись в углу. Надев их, я выпрямился и почувствовал на плечах горячие руки Люки. А у Джины они всегда прохладные, то, что нужно, когда голова словно сдавлена раскаленным жгутом. Я сбросил руки мадмуазель Ривье и пошел к выходу. На столике я оставил сто тысяч. Многовато конечно, ну ничего. Что бы, не быть должным. Скотина, конечно. Но мне наплевать. Я ненавидел. СЕБЯ. Она просто хотела ребенка. И не она виновата, что искала, то чего не мог ей дать ее муж. ЕЕ МУЖ! Она заплакала второй раз в жизни так сильно. Когда теряла ребенка и сейчас. Моего ребенка. Я уверен, что она думала обо мне, как сейчас я о ней. Я — тварь, скотина, ничтожество! Как я мог назвать шлюхой ту, которой в течении пяти лет я втолковывал, что ее прошлое есть прошлое, и что неважно, сколько у нее было мужчин, важно лишь, что она со мной. Ту, что отдалась мне впервые лишь после свадьбы, что сохранила себя новую только для меня! Я уверял ее и когда она, наконец, поверила, я растоптал ее веру на корню. Урод! Я ненавидел себя с каждой милей все больше я уже начал подумывать о том, чтобы разбиться, свернув в обрыв. Она любила только меня!

Я вбежал в дом. Там было темно, бар закрыт. На столе белела записка. Ее небрежным почерком написано: « Ты искупил мою вину, спасибо! Прощай». Нет!!! Ну что, придурок?! Твои слишком нежные для мужских пальцы не распознали крап, потому что его там не было. Ты играл ее партию в покер, ее картами. Она сделала все сама от и до! Ты толковал неверно все! Ты не следил за глазами игрока, как она тебе всегда и говорила. Она вынесла приговор себе и привела его в исполнение, она нашла Ривье, она свела вас, она подтолкнула вас! И ты повелся как последняя скотина! А ведь она все же верила в тебя! Твоя маленькая Джинни. "Флэш рояль", господин Митчелл! Это говорила не Люка Ривье, это сказала Джина Кру!

Я снова метнулся в машину. Я знал, где искать. Если я не найду ее там, мне больше нечего искать. Я проигрался, как мальчишка собственной жене. Как можно не верить в женские способности к мужским занятия, будучи женатым на Джине Кру?!

Вокзал, только тут только сейчас. И я вижу ее. Она в моем любимом черном платье, том, что я подарил ей на ее последний день рождения. Двадцать семь. Моя маленькая Джина! Джина, ведь она так не любила «Джинни». Она курит, бледна, но как всегда очень красива. Я бросаюсь к ней, она поднимает глаза. И я читаю, я не могу ошибиться: « Я знала, что ты придешь, малыш! Я люблю тебя!». Она медленно и чинно подходит ко мне, властно обнимает за шею и целует. Более чувственного и целомудренного поцелуя я представить не могу.

— Я люблю тебя! Просто люблю! — шепчу я, боясь все испортить, я ведь так не умею чувствовать момент.

Люблю. Как просто. Всего два слога, но так много смысла. Вся жизнь уложена в пять лет.