После ядерной войны

Не важно. Уже не важно.

Босыми ногами по еще теплому пеплу. Шаг за шагом. Оставляя за собой одинокую цепочку следов. Отпечатки босых ног на поверхности безжизненной пустыни, ведущие из ниоткуда в никуда. Небольшие вмятины на ровной черной поверхности.

Ступаю медленно и осторожно. Через силу. Сквозь боль. Сквозь слезы. По обожженной пустыне. По обгоревшему трупу планеты.

«Как русалочка из старой сказки…», — пробивается сквозь пелену апатии и безразличия странная мысль. Такая неуместная, такая чужеродная здесь и сейчас. Такая яркая, что я невольно улыбаюсь. Когда я улыбалась последний раз? Не помню. Кажется, что все это было не со мной. Да и было ли? Может быть, мне все просто приснилось однажды, и не было никогда другого мира, другой жизни? Просто сон.

Забавно.

А может быть, и нет.

Иногда мне кажется, что я с самого рожденья бреду по этой пустыне. Что она была всегда. Что я просто придумала тот мир, полный жизни. В нем росли деревья с изумрудно-зелеными листьями. В нем шептал бесконечную песенку прибой прозрачно-синих океанов. В нем по голубому-голубому небу плыли невинно-белые барашки облаков, и светило солнце…

Солнце.

Интересно, светит ли сейчас хоть где-нибудь солнце? Наверное, нет. Наверное, небо теперь навсегда заперто в броню тяжелых туч. Грязно-серые, почти черные, низкие и мрачные, они как будто саркофаг для умершего мира. Мертвая оболочка мертвой планеты. Символично, не правда ли?

Раньше они копили в себе жизнь — прозрачные прохладные капли. Они бережно несли их через тысячи километров, чтобы потом аккуратно уронить над тоненькими, тянущимися к небу колосками. Или, может быть, выплеснуть очищающим ливнем над пыльными улицами шумных городов.

Раньше.

Забавно.

Теперь слишком поздно для дождя. Слишком поздно и слишком холодно. Теперь из темно-серых туч торжественно и печально, слегка покачиваясь в воздухе, падает вниз темно-серый снег, окутывая погребальным саваном обгоревший труп планеты. Хорошо. Хорошо, что я этого уже не увижу. Не хотелось бы в последние мгновенья смотреть на истерзанные останки. Достаточно того, что я чувствую тепло пепла под ногами. По чьим телам я иду? На чьих могилах оставляю кровавые следы?

Не важно. Все уже не важно.

Сколько еще мне осталось до того, как я присоединюсь к ним? До того, как я упаду и не смогу подняться? Час? Два? Сутки? Не важно. Я уже давно не различаю времени. Просто иду. Пока могу, иду вперед, оставляя за собой мокрые от крови отпечатки босых ног.

Хорошо, что крови не видно. Хорошо, что она так быстро впитывается в мягкий жирный пепел сгоревших людских тел. Хорошо. Не место ярко-алому в этой черно-серой гамме смерти.

Провожу рукой по щеке. Мокро. От крови или от слез? Я не знаю. Возможно, я уже давно плачу ярко-алым.

Не важно. Уже не важно.

На пальцах остаются кусочки кожи с лица. Я чувствую. Так странно. Я все еще чувствую что-то еще, кроме боли: неясное марево ощущений. Хорошо. Хорошо, что я уже не вижу темные кусочки своей кожи на окровавленных пальцах. Хорошо. Острая лучевая болезнь — не слишком приятное зрелище. Жаль только, что волос уже нет. Они выпали в самом начале. Жаль.

В той жизни я любила заплетать тоненькие косички. Много-много длинных тонких косичек. И ленточки. Обязательно ленточки! Тоже тоненькие, снежно-белые.

Все девчонки любили заколки и резинки, а я нет. Я любила ленточки: переплести черные волосы белыми ленточками, и оставить длинные кончики трепетать на ветру. Я иду по улице, а за мной гордо и свободно реют в весенних порывах белые ленточки.

И вишня цветет так яростно.

И стелется над землей сладкий запах.

И кружатся в воздухе белоснежные лепестки.

Белые лепестки, белые ленточки и ярко-зеленые листья.

Красиво. Было.

Не важно. Уже все не важно.

Нет больше вишен. И ленточек нет. Да и зачем они, если волос тоже нет…

Неважно.

Холодает. Наверное, скоро снова пойдет снег. Хорошо. Он засыплет отпечатки моих ног. Поднимется ветер и смешает снег с пеплом. А потом снова разровняет поверхность черно-серой пустыни, навсегда стерев с ее застывшего в смертельном оскале лица мои следы.

Хорошо. Правильно.

Не стоит тревожить мертвецов. Даже их умирающим детям.

Пусть моя планета покоится с миром.

Хотя бы так.

Хотя бы теперь.

Хорошо.