Злая добродетел — Вот и вся любовь

* * *

— Давайте выпьем, Наташа, сухого вина, — пропел он.

Она улыбнулась и поправила заколку, а потом очки. Деловая женщина должна следить за собой. Клоун, бегающий туда-сюда, призванный на его день рождения лишь для того, чтобы веселить почетных банкиров. Все его друзья — банкиры, финансовые работники. Он сам из этой сферы. Наташа — промоутер в банке, отношения к экономике, по моему мнению, никакого, но она — банкир. А я клоун, просто цирк Шапито. Я молча наблюдаю за ними. Даже улыбаюсь: в его руках бокал с вином, куда я предусмотрительно добавила мышьяк. Сейчас я смотрю на него пристально, но он не замечает моего взгляда. Тем лучше, я не смогу больше утонуть в его глазах, нет соблазна отнять смесь из мышьяка и красного вина. Он пьет спокойно, как всегда медленными глотками, не ощущая странного вкуса. Это вино принесла Наташа. А я несла бокалы. Все они были одинаковые, но один оказался больше остальных, он то и предназначался имениннику. Он пьет, не зная о том, что пьет. От Наташи он не ждет гадостей, от меня тем более клоуны не совершают серьезных поступков. Может быть, его суждение и верно, это убийство отнюдь не продумано, просто спонтанное чувство. Идея-фикс, но я всегда воплощаю такие идеи в жизнь. Денис этого не знает и не узнает никогда. Почему-то я уверенна в этом на 100%. Его вино выпито, стакан поставлен на стол. Непроизвольно смотрю на часы: ему осталось жить около 30 минут. Веселье продолжается. Я включаюсь в общую беседу, в абсолютно меня не интересующую. Удивлю почетную публику, поговорю о курсу валют, девальвации. Не зря же я целую ночь читала учебники по экономике. Скучно. Включают музыку. Он подходит ко мне:

— Пойдем, посмотрим, как там наш пирог.

Я недоумеваю, никакого пирога нет, даже торт забыли купить. А свою духовку он использует для хранения сковородок. Не успеваю ему ответить, он уже взял меня за руку. Мы пошли, но до кухни не дошли. Зашли в ванную, которая напоминает мне клетку с хомяком. Тут также воняет и валяется, буквально повсюду, туалетная бумага. В полном молчании, лишь при звуковом сопровождении воды, шумящей в трубах, он начинает меня раздевать. Я не сопротивляюсь, просто отдаюсь ему, как делала множество раз. Я не чувствую его поцелуев, тепла его тела, не ощущаю его внутри себя. Одна лишь мысль: “А если он умрет прямо здесь?” Меня это несколько выводит из себя. Выводит больше чем то, что он изменял мне с Наташей. Хотя, доказательств у меня нет, но интуиция подсказывает, что у них с Натали было много страстных ночей. Наша любовная игра длится недолго. Всего 5 минут, я знаю это точно: смотрю на часы каждую секунду, перед моими глазами уже бегают часовые стрелки, мелькают, никуда не исчезают. Денис будет жить еще 10 минут. 10 — его любимые число. Хм, почему я постоянно вспоминаю о том, что для него дорого? Он застегивает ширинку на своих штанах, быстро получается, одно движение. Моя блузка не застегивается молниеносно, множество крючочков — максисум усилий. Одеты оба. Выходим вместе. Я на кухню, он к гостям. Взгляд на часы: осталось 5 минут. Именно сейчас начинаю волноваться, ощущаю, что мое сердце бьется где-то в районе желудка. Руки дрожат, по телу бегут мурашки. Моя левая рука трясется настолько сильно, что из окна выпало уже две сигареты. Декабрьский воздух врывается в помещение, огонек зажигалки тухнет. Загораживаю пламя от ветра, неожиданно мои волосы начинают гореть. Тушу. Сгорело немного, так подпалила чуть-чуть. Смотрю в окно на фонари. Они напоминают стрелки часов. Две минуты. Я вхожу в комнату. Все пьют, но не за именниника, а так. Кажется, только что был произнесен тост за любовь.

— А, что вы, Маша, думаете о любви?

Спросил меня мужчина, конечно же, тоже банкир, мужчина довольный солидный и абсолбтно обделенный вниманием на этом вечере.

— Когда приходит настоящая любовь, кажется, что наступает праздник жизни. Но, наталкнувшись на непонимание происходит трансформация в праздник смерти. Смерть, ведь тоже неплоха по своей сути. А любовь — это кровь, по моему мнению, извините за такую рифму, я не поэт, а прозаик. Творю в духе сумасшедшего реализма.

— Так вы пишете?

— Да, а вы, я полагаю, любите делать деньги из воздуха?

— Мы делаем деньги из всего, даже из …

Денис хотел блеснуть своей эрудицией, но схватившись за живот, выбежад из комнаты.

— Что это с ним?

Отвернувшись от созерцания какого-то мужского журнала, спросила Наташа.

— Винца, видимо, много выпил. А, может, оно и некачественное было…

Я даже себе позволила съязвить, отвечая ей. Наташа хотела возразить, но дальше продолжать диалог с этой деловой женщиной мне не хотелось. Я продолжала говорить то, что не досказала относительно вина.

— Да, плоховатое оно было, вы всегда такое пьете? Впрочем, неважно, где это наш именниник? Может, уснул в туалете?

Я мельком взглянула на часы, по моим подсчетам: он мертв. Я почувствовала, как червяк сомнения начинает поглощать мои внутренности, кусками. У меня начинается икота, видно червяк не ест, а заглатывает. Пока я разбиралась со своим внутренним состоянием, ближайший друг Дэна заглянул в туалет. Благо именниник не закрыл дверь на защелку. Сергей, этого друга зовут именно так. Удивительно, но он не имеет отношения к финансам, терпеть не может экономику и бухучет. Я вижу в нем своего единомышленника, хотя почти ничего о нем не знаю. Сергей притащил тело, точнее, Дениса, просто никто, кроме меня не догадывается, что виновник торжества мертв.

— Ух, ну, и напился, даже холодная вода не помогла!

Произнес Сергей, глубоко вздохнув. Мне симпатичен этот человек, потому что он в какой-то степени похож на меня. Мне искенне жаль, что ему пришлось первым обнаруживать труп, лучше бы это сделала Наташа.

Тело лежит на кровати. Я изучаю его, наблюдаю, замечаю, что за мной, как будто, кто-то следит. Вздрагиваю, оглядываюсь по сторонам. Вижу веселые лица, лениво обсуждающие предстоящий Новый год. Но глаза Сергея смотрят на меня. В них непонимание, жалость, вопрос, который он хочет мне задать. Но суть вопроса в его взгляде не читаема. Мне плохо, внутри какая-то пустота; голова болит, как будто кто-то ударил дубиной по затылку. Я постепенно начинаю осознавать сделанное мной, я довольна, я победила. Можно праздновать; но я не ощущаю душевного подъема. Вообще ничего не ощущаю. Атмосфера праздника действует угнетающе. Хочется взять и крикнуть: “А именниник умер, отошел или улетел в мир иной!” Я молчу, все труднее и труднее бороться с этим.

— А где у Дениса кассеты? Маш, покажи!

Сказала Наташа достаточно настойчиво, да еще схватила за руку. Непонятно. Все для меня сейчас как в тумане, который постепенно сгущается.

— А я не знаю. Спроси у него сама, я думаю, ему уже надо просыпаться, а то весь день рождения пройдет во сне.

Я говорила, а мой голос дрожит, не могу справляться с потоком эмоций, просто окунаюсь в них с головой. Эту дрожь в моем голосе уловил лишь Сергей. Поймала его взгляд, опять поймала, испугалась, показалось, что он все знает.

— Ну, просыпайся же, ну, как же ты по утрам-то встаешь?

Говорила Наташа, склонясь над трупом.

— А ты не знаешь? — не удержалась я.

— Откуда? Я никогда не оствалась у него ночевать; почему ты думаешь, что я бываю у него по ночам?

Она была удивлена и смотрела на меня с явным непониманием. На мгновение я даже смутилась, но быстро взяла себя в руки, перед глазами возникли Наташа и Денис, занимающиеся любовью, а потом в изнеможении засыпающие. Богатое воображение!

— Хм, значит только днем трахались?!!

Сорвалась я и прокричала такое неуместное слово “трахаться”. Дениска сам его часто употреблял, но сегодня здесь, так сказать, собралась “экономическая интеллигенция”, поэтому яркие эмоции не подходят.

Наташа слегка опешила и на несколько секунд открыла рот, но звуки из него не долетали.

— Денис Сергеевич умер, наверное, отравился…

Произнес Александр каким-то железным голосом. Саша — коллега Наташи и Дэна. Женатый и верный. Его голос звучал так, как будто был сделан изо льда и железа. Несколько минут все присутствующие в комнате молчали.

Наконец, моя подруга Настя нарушила тишину:

— Как?! Когда?! Почему он умер?!

Чтобы казаться удивленной я тоже повторила за Настей, правда, повторила только последние слова:

— Он умер.

Получился не вопрос, а утверждение. Никто этого не заметил, все чувствовали себя не в своей тарелке, никто не стремился сказать что-нибудь, понять причину смерти. Такое ощущение, что время остановилось, никто не может пошевелиться, массовое оцепенение. Лишь я одна относительно спокойна и могу выпить за упокой души, а также предложить помянуть именниника. Не делаю этого, не надо выделяться из общей массы, не надо вызывать подозрение. Не о чем не думаю, голова, словно пустой шар. Не замечаю происходящего вокруг, потому что все и всё на своих местах, нет движения. Настя поднялась с пола и пошла в прихожую. Зачем? Вижу, как она вытаскивает из кармана пальто Дэна деньги, потом переключается на его барсетку, но там пусто. Она не разочарована, очевидно, в кармане было достаточно бумажек. Ее никто не останавливает, может, просто никто не видит, чем Настя занимается. А я не кричу и не прошу положить на место то, что она взяла, потому что считаю: покойникам деньги ни к чему. Она возвращается довольная, но скрывает улыбку, ее лицо опять серьезно. А в комнате играет музыка. Веселая, танцевальная. Никто не выключил, забыли. Думали, что сегодня праздник! Да, торжество смерти. Настя, видимо, подумала о том же. Но подумав, не осталась сидеть на полу в оцепенении, как я, а выключила музыкальный центр.

Я смотрела на нее и встретилась глазами с глазами Сергея. Он опять хотел спросить меня о чем-то. Я отвернулась, не дождавшись вопроса.

— Все в вине…

Сказал Саша. Мы, как по команде, повернули головы в его сторону. Ожидали от него, как от своего вождя, каких-то еще слов или предложений о дальнейших действиях.

— Отравился…Надо сказать, сообщить об этом Наталье Игоревне (его маме). Кто-то должен ее дождаться. Я лично не могу, жена ждет. Наташа, я могу вас подвезти.

Сказал он своим ледяным голосом. Ни одной эмоции. Может, скрывает. В данной ситуации, как мне кажется, скрытность не подходит. Он — черствый кусок хлеба.

— А меня?

Спросила Настя, удивив меня. Я было хотела возразить, сказать, чтобы она осталась со мной, но, подумав, решила, что если она уйдет, будет лучше. Казалось, что если она останется, я ей все расскажу об убийстве. Она меня осудит, будет осуждать всю жизнь. Настя — близкий мне человек, поэтому сложно показывать ей чертиков, живущих во мне.

— Да, и вас возьму. А вы, Маша, поедете?

Обратился ко мне Александр.

— Нет, я забыла ключи от дома, поэтому должна дождаться своего отца, которвй придет около часа ночи. Заодно подожду Наталью Игоревну.

Такой вариант устроил всех чрезвычайно: никто не хотел оставаться с покойником один на один. Саша, услышав от меня, что я остаюсь, заметно повеселел. Взял с полки несколько дисков:

— Потом отдам. А хотя, кому? На том свете они ему не нужны. Ну, что выпьем за упокой?

Не дождавшись ответа, он разлил шампанское по бокалам.

— Он был хороший человек, выпивали душевно!

Произнес Александр свои слова, наподобие тоста. Мы непроизвольно стали чокаться, забыв о том, почему мы пьем это шампанское. Наташа даже рассмеялась:

— Ой, Денису Сергеевичу будет хорошо на небе. Будет нам весточки оттуда посылать. Будем мы богатыми, потому он скажет, как лучше играть на бирже!

Саша и Настя рассмеялись вместе с ней. Я попыталась повторить этот смех, не получилось.

— По коням?

Весело сказал Саша, подмигнув девушкам.

— А ты, Серега, едешь?

— Да, чуть попозже только, — ответил Сергей. Ответил почти шепотом и опять взглянул на меня.

— Ну, прощайте! Маша, не бойтесь, Денис вас не укусит! — крикнул Саша, выходя из квартиры.

— Маш, позвони мне, когда будешь дома.

Услышала я голос Насти. Я кивнула головой один раз, а потом еще и еще, словно китайский болванчик.

Я села на кровать, Сергей сел около меня, слегка обнял. Я удивилась, но не оттолкнула его.

— Зачем? — спросил он.

Я поняла о чем он, но решила не раскрываться, а сделана вид, что интерпретировала вопрос по-своему.

— Зачем люди умирают? Судьба.

Сергей тяжело вздохнул:

— Зря. Ничего не было. Ничего не было, не было ничего, ты понимаешь?

Он был похож на психа. Вскочил с кровати и начал размахивать руками перед моим носом.Я пожала плечами.Он махнул рукой, пошел одеваться. Уходя, произнес:

— Ничего…

И вышел в темноту, холодную, пронизывающую.

Несколько минут я провожала его силуэт. Потом стала изучать комнату. Шкаф. Одежда, его одежда, навалена, полнейший беспорядок. Я будто что-то. Не знаю. Иголку в стоге сена, понимая, что этой самой иголки в нем нет. Следующий ящик: кассеты, квитанции. Пустая пачка из-под сигарет. Моя пачка. Он не курил. А я хочу порцию никотина. Достаю новую пачку, не стесняясь, закуриваю прямо в комнате. Прикуриваю две сигареты: одну себе, другую Денису. Вставляю ему в рот, она вываливается. Придерживаю, стряхивая пепел. Пепел попадает на его щеки, рубашку. Я не спешу избавить его от этого. Фильтр. Дальше не курят. Выкидываю сигареты в окно. Сажусь рядом с Денисом. Обнимаю. Целую в мертвые холодные губы. Провожу рукой по волосам. Теперь он — мой. А точнее, ничей. Меня это устраивает. Звонок, я не подхожу к телефону. Раздеваю Дениса, бережно, острожно снимаю рубашку. А потом в бешенстве срываю с него трусы. Я хочу, чтобы он сказал мне что-нибудь, обнял. Трясу его, кричу, прошу не молчать. Не получая ответа, бьюсь оловой о стену, боли нет. Вновь накидываюсь на него, целую все его тело, в надежде на какую-нибудь реакцию. Проходит неизвестно сколько времени, но я устаю. Раздеваюсь и ложусь рядом с ним. Закрываю глаза, вспоминаю его последние слова: “Мы делаем деньги из всего, даже из …” Фраза неокончена. Может, надо было дать ему шанс высказаться? Было ли у него что-то с Наташей, я уже сомневаюсь. Что я значила для него, останется загадкой. Сухость в горле, я иду на кухню, беру его бокал, просто, не задумываясь, взяла; наливаю вино, выпиваю залпом. Смотрю на мерцающие фонари. Когда-то мы вместе стояли и любовались их тусклым светом. Вдыхаю холодный воздух. Закрываю глаза, наощупь иду к кровать. Ложусь и обнимаю Дениса. Странно, но на душе невероятно спокойно. Вижу перед собой дедушку, который продавал мне яд: “Внученька, только потом стаканчик-то вымой, а то ведь еще кто-нибудь отравится.” Бокалы никто не мыл. Я это знаю, поэтому полностью доверяю судьбе. Обнимаю Дэна, кажется, я слышу стук, его тепло, мягкий голос: “А доллар-то поднялся!”