Подниматель пингвинов — Новая папка

А разве у вас нет такой? Конечно, есть. Есть на каждом компьютере. Есть у каждого.

А что вы храните там?

А вариантов-то немного.

Всякий хлам вроде картинок и случайных песен, которые не нужны, а удалять жалко. Какие-то фото, удачные или неудачные, документы, важные или неважные. Видео с котиками или порно. У кого что.

Что я храню там? В Новой папке (1), в которую — отчего-то хочется верить — никто не сунет любопытный нос.

Свои стихи. Единственное, что хранит меня настоящую. Не мое улыбчивое и всегда дружелюбное личико, которое стабильно уже много лет создается у зеркала с помощью туши и пудры. А меня — "меня". И мою иссушенную недолгой и непростой жизнью душу. Пусть так.

А что там было тогда, когда мои губы не знали слова "счастье"? Когда долгие красные полосы на моих руках были свежими и кровоточили от теплой воды.

Что хранила Новая папка?

Тогда.

В долгие, беспросветно долгие дни.

Лица людей, которых я отчего-то любила так сильно, что не могла дышать. Конечно же, дышала, а одно лицо сменялось другим.

Я помню первое из этих лиц. И вряд ли помню хотя бы еще одно.

Как утверждали многие, я ищу его отражение и сейчас. Ищу ли? Было бы странно признать, что миф одиннадцатилетней девочки для взрослого человека все еще ориентир. Все прошло, и только острые черты его лица, вырастая в жизнь из памяти, так уютно покрытой пылью, бьют под дых все так же больно. Все так же больно...

А что рождает эту боль, пронизывающую все тело, даже кожу под кольцом на безымянном пальце. Я не знаю. Я много лет уже не люблю этого человека. Кому-то эта любовь казалась дурачеством, детскостью. Чем-то совершенно несерьезным.

А она была самой настоящей.

Поэтому ее отголосок живет во мне с полным правом, так же, как в этом мире живу я.

Я не могу сказать, какого цвета его глаза. Карие? Зеленые? Серые? Голубые? Я ни разу не заглядывала в них. Ни разу не заглядывала и в душу. Его стихи — я не смогла поверить в них. Его слова — я не слышала за ними истины. Придуманный герой, и почему-то синее звездное небо. Из сна, из реальности — из моего сердца.

Я хранила его фото, добытое нечеловеческими усилиями, как высшую ценность, как единственное счастье.

Мои первые строки были о нем. То, что сейчас стыдно даже прочесть. А он прочел. И понял. Мгновенно.

Жалел меня — и спасибо за это ему. Этой жалостью я жила.

И его белый свитер и последняя школьная улыбка канули в бездну вместе с первой Новой папкой.

А потом были еще и еще, и люди, красивые и добрые, как казалось, оставляли на осколках сердца хирургически точные надрезы. Хотя ни один из них об этом не догадывался.

А что теперь, по прошествии семи лет? Официально я счастлива, поэтому вы не найдете там следов несчастной несостоявшейся любви. Несколько текстовых документов по одному килобайту, озаглавленных непритязательно "Лучше не перечитывай", "Лучше не перечитывай (1)" и "Лучше не перечитывай (2)". И так далее — по возрастающей. Несколько фото молодого человека в военной форме, над которыми я иногда плачу — вечером и лучше в одиночестве. И другого милого юноши — лет четырех — который появился в моей жизни внезапно и навсегда.

А кроме — ничего.

А что появится через месяц? Через год? Через десять лет?

А что хранится у вас в загадочной и непостижимой "Новой папке"?

Хлам или частичка души?

Или частичка души, которую проще объяснить хламом?