В Невский — Фикция

— Эх, Валька, Валька. Ну, почему ты не хочешь меня понять? — Лариса Евгеньевна сложила руки на груди и шагами измерила комнату, изредка бросая взгляды на сына. Валя сидел в кресле с поникшей головой. Вся его бравада испарилась. Хорохориться и корчить из себя крутого парня у него не осталось ни сил, ни желания. Тем более перед матерью, которую на мякине не проведешь. Поэтому он и отмачивался, а Лариса Евгеньевна и не ожидала от него быстрого согласия, и продолжала убеждать:

— Пойми, армия — это не увеселительная прогулка. Это работа. Тяжелая, изнурительная и, заметь, ежедневная. А ты к этому не привык. И не спорь со мной. Бесполезно. Кроме того, это два года разлуки. Если ты не жалеешь себя, то пожалей хотя бы меня. Мне-то как будет? — Она сама удивилась тому, что глаза ее вдруг повлажнели. Но это была мимолетная слабость.

Сын молчал, еще ниже опустив голову. А нравоучения полились новым горным потоком:

— Я растила тебя одна. Ты — это все, что есть у меня, ради чего я живу. И расставаться с тобой на целых два года для меня равносильно смерти. Отдать сына на растерзание прапорщикам, уставам и беспределу? Ни за что!

— Мама, — Валентин сделал слабую попытку возразить, но как-то слабовато это получилось.

— Ты полистай газеты, посмотри телевизор, что сейчас творится в армии. Кошмар! Ты не выдержишь там. А я сойду с ума тут. Это бесчеловечно.

— А что делать-то?

Лариса Евгеньевна посмотрела сыну в глаза, и увидела там (наконец-то) крупицы сомнения. От его слепой уверенности, что каждый настоящий и уважающий себя парень должен отдать долг Родине, не оставалось и следа. Она села на ручку кресла, обняла сына и поцеловала волосы.

— Не волнуйся, Валечка, мамка у тебя умная. Она что-нибудь придумает.

— У нас нет денег, чтобы откупиться.

— Я знаю.

— Моя больничная карточка чиста. Я здоров, как бык.

— Я знаю, — все тем же спокойным голосом сказала Лариса Евгеньевна.

— Тогда ничего нельзя придумать. — Грустно ответил Валя

В тот момент он не видел лица матери, которая улыбалась загадочной, по-джакондовски. План у нее был припасен, но вот только сказать об этом сразу она как-то не решалась. И решила отложить разговор до вечера.

За ужином, который, как обычно, тянулся не спешно, Лариса Евгеньевна возобновила болезненную тему, начиная издалека:

— Есть еще один способ «откосить» от армии.

— Какой?

— Вот если бы ты был женатым и имел двоих ребятишек, то никто бы тебя не призвал на службу.

Улыбка коснулась губ Валентина:

— За столь короткий период времени я не успею жениться, и уж тем более родить двоих детишек.

Лариса Евгеньевна не поддержала его шутку. Слишком серьезной была проблема, требующая немедленного решения. До призыва оставался всего один месяц.

— Ты помнишь Надежду Кирилловну?

— Твою подругу детства? Помню. — Валя уловил в голосе матери нотки авантюризма, коим она грешила иногда, и насторожился.

— У нее есть дочь.

— Да. Кажется, Олеся.

— Именно так.

— И что? — Догадки стали одолевать его, но не хотел верить в их состоятельность.

— Вот ты и женишься на ней.

— Мама. — Валя обронил вилку, и она гулко ударилась о тарелку. В возникшей тишине это прозвучало выстрелом.

— Да. — Заявила мать тоном, не приемлющих никаких возражений. — Олеся старше тебя на пять лет. Сходила неудачно замуж. Теперь живет одна с девочками-близнецами. Очень чудненькие, милые девочки. Маша и Саша.

— Мама!

— Подожди. Что за манера перебивать? Я еще не все сказала. — Но сама тут же замолчала, продолжая ужинать. А Вале кусок в горло не лез. Он просто сгорал от возмущения: неужели мать готова пойти на такое? Ради чего? Два года разлуки с любимым сыночком? Женить на женщине, которая старше его, да и двумя детишками? А как же я? Как же мои чувства? Моя жизнь? Или я уже не имею права самому распоряжаться ею?

Так кричала его душа, засыпая риторическими вопросами. Хотя вслух он так и ничего не произнес. Лишь взгляд буравил мать, которая беззаботно и невозмутимо продолжала ужинать. Наконец-то, антрекот был доеден, Лариса Евгеньевна промокнула губы салфеткой и выразительно посмотрела на сына. Видела, какое впечатление произвело ее предложение на Валю, и была вполне довольна эффектом, что вызвала благодатную улыбочку.

— Не волнуйся, Валечка.

— Что?! — Он, как будто, получил ее разрешение на протест, и теперь был готов обрушить поток возмущения и негодования. Но Лариса Евгеньевна не дала возможности пролиться этому потоку. Она выставила ладонь вперед:

— Подожди. Не спеши обвинять меня в бессердечности и безумии.

— Что тогда?

— Ты не просто женишься на Олесе, но и признаешь ее детей своими.

Валя замолчал. Это было столь ошеломляюще, что он просто не находил слов, литературных слов. Иных он не посмел произнести вслух.

— Но. — Мать указательным пальцем ткнула в небо и сделала театральную паузу. — Это будет фикцией.

— Фикцией? — Переспросил Валя.

— Да. Фиктивный брак, фиктивное удочерение.

— А документы?

— Об этом не беспокойся. Будет все по-настоящему. Про фикцию будем знать только мы.

— Мы?

— Я, ты, Надежна Кирилловна и Олеся.

— Олеся? И как, она согласна?

— Хотя ей и 23, она всегда была послушным ребенком. Да и спасти от армии хорошего мальчика — дело святое.

Валя тяжело вздохнул. Понятно, что мать давно затеяла эту аферу, все уже давно подготовлено. Только тревожно на душе, терзания не дадут покоя.

— Тебе же не придется с ней жить. Все останется по-старому. Будешь учиться, заниматься любимым делом. А вот, когда тебе исполниться 27, то вы спокойно разведетесь. И ты сможешь по своему усмотрению устраивать свою судьбу. Это единственно правильное решение. И я не приму ни других решений, ни твоих возражений. Все! Разговор окончен. — Она встала из-за стола, обернулась на пороге. — Вымой посуду.

Надежду Кирилловну Валентин помнил смутно. Но в памяти крепко отложилось, то обстоятельство, что она была очень сильной и властной женщиной. Она умела подчинять себе окружающих, и те выполняли все ее прихоти и капризы. Мать в этом аспекте намного уступала ей. Вале даже стало немного жалко Олесю, которая и в свои 23 года зависела от решений мамочки. Ее он помнил еще меньше, да и встречались они пару раз в далеком уже детстве. Разница в возрасте, разные игры, ничего общего.

Ночь пролетела без сна мучительно долго. Что он только не передумал за эти часы. Но выхода найти так и не удалось. А мрачноватые мысли только усугубили сложившую ситуацию.

— А если я завтра встречу ту единственную, с кем захочу провести всю жизнь? Я не смогу жениться и завести ребенка. И как я ей стану объяснять наличие штампа в паспорте? Какая глупость! Какая дикость!

Он несколько раз за ночь выходил на балкон перекурить. Долго стоял и смотрел на ночной город. Новая волна тоски каждый раз накрывала его. Было такое чувство, что он прощается с ним навсегда. Потом лишь понял, что прощается он со своей юностью, беззаботной и безоблачной. Уже никогда не будет как прежде. И все из-за это пресловутого штампа, который повиснет камнем на шее и станет давить, давить, давить.

— А если после развода она возьмет и подаст на алименты? Что тогда? Как я смогу доказать, что это подстава? Фикция? Кто мне поверит? — Сомнения крепки, набирая мощь и силу. — Нет, надо завтра же поехать к Олесе. Хоть посмотреть, что за человек она. Потребовать письменное обещание, что не станет ни на что претендовать, что мои обязательства равны нулю. Стоит у нотариуса заверить. Может, тогда на душе не будет так скверно и тошно? Чувство, как будто окунули меня с головой в дерьме, и уж никогда от этого не отмыться. Словно я совершаю какое-то преступление. А что, это и есть нарушение закона — фикция. Хоть сейчас в петлю лезь. Что же делать?

Олеся выглядела на семнадцать лет, и ни на йоту больше. Среднего роста, хрупкая, со смешными небольшими косичками с вплетенными в них разноцветными ленточками. Большие выразительные глаза коньячного цвета. Чуть вздернутый носик. Пухленькие аппетитные губки. Пока Валя, стоя у порога, бесцеремонно рассматривал ее, она терпеливо ожидала, что он скажет.

— Я — Валентин. — Наконец-то, он вышел из ступора и представился.

— А! — Догадалась она и посторонилась. — Проходи.

Валя вошел в квартиру, которая оказалась очень уютной и теплой. Хотя Олеся и проживала отдельно от матери, но ее присутствие чувствовалось во всем. Наверняка, Надежда Кирилловна наведывается ежедневно, контролируя и советуя.

— Чай будешь?

— Чай? Можно.

Чаепитие — хороший трамплин для дальнейшего разговора. По замыслу Вали, он должен быть коротким, резким и решительным. Да вот только навалилась растерянность от увиденного. По его представлениям, 23-летняя мать двоих детей должна выглядеть совсем иначе. Полная, грузная, огрубевшая от не сложившийся жизни, капризных детей и бытовых проблем. Да и от мамаши — тирана, которая, наверняка, не дала спокойно жить с первым мужем, не дает, и сейчас обустроить личную жизнь. Да обманулся Валя в своих предположениях. Только грустинки в ее красивых глазах совпадали с нарисованным им портретом, а в остальном…. Он и сам себе не смог потом объяснить, почему не завел намеченного разговора. Что-то защемило внутри, перевернулось. Он в молчании поглощал чай. Но Олеся оказалась на высоте, чуткой и внимательной. Без лишних слов и объяснений она поняла его состояние. И сама первая начала тяжелый, неприятный для обоих, разговор:

— Ты же понимаешь, что наш брак — фиктивный. Он ни чему тебя не обязывает. Не волнуйся на этот счет. Ни сейчас, ни через год, да и вообще, никогда, ты не увидишь меня, не услышишь ни одной просьбы.

— Зачем тебе это? — Ударение упало на второе слово.

Она просто пожала плечами:

— Мой парень сильно изменился после армии. Там не только мужают, но и грубеют, да и тупеют тоже. Деградируют как личности. И это все о нем. А ты — отличный парень. — Голос предательски выдавал чувства. И грусть, и тоску, и отчаянье. И даже разочарование жизнью.

— А когда повстречаешь свою любовь, то я сама все объясню. Можно и в гражданском браке пожить. Сейчас это даже модно.

— А ты?

— А что я? — Она грустно улыбнулась. — Кому я нужна с двумя «хвостиками»?

— А где они?

— В садике.

— Мне б хотелось увидеть их.

— Зачем? — Искренне удивилась Олеся.

— Не знаю. — Честно признался он.

— Не надо. Ни к чему.

Уходил Валентин с тяжелым сердцем. Все смешалось на душе, словно в шейкере бармена. Грусть и радость, день и ночь, горечь и сладость. Он никак не мог разобраться в новых чувствах, за что еще больше злился на себя и ругал. А когда после целого дня бессмысленного блуждания по городу он таки принял решение, то вмиг стало как-то легко и радостно. Вернулся домой, открыто и бесстрашно посмотрел матери в глаза и решительно заявил:

— Я ухожу в армию. — И прошел в свою комнату. Дверь все-таки захлопнул громче обычного.

Лариса Евгеньевна вдруг как-то сникла, вмиг осунулась, утратив прежний шик и блеск. Просто поняла, что сын за одни сутки вырос, принял решение, от которого уже не откажется. Вырисовывался характер. Далеко не плохой характер.

II

   Служить он попал на Дальний Восток, в пограничные войска. На протяжение этих двух лет в сновидениях так часто приходила Олеся. Ее грустные глазки коньячного цвета. Ее смешные «хвостики» с разноцветными ленточками. После пробуждения он каждый раз порывался написать ей письмо, но к вечеру желание обычно угасало. В письмах матери он не решался поинтересоваться жизнью Олеси. Боялся, что проницательная мать догадается о его чувстве, и совершит какую-нибудь глупость. А то, что не равнодушен к едва не состоявшейся фиктивной супруге, он и сам догадался. Только не мог точно определить что это: жалость, сочувствие? А может, что-то новое и глубокое. Это уже не пугало его, но и радости особой не приносило. Так сильно надеялся, что солдатские будни сгонят чувство на «нет». Но, как оказалось, этого не произошло.

Мать за два года разлуки сильно изменилась. Не в плане внешности, а внутренне. Валя почувствовал это сразу. Наверное, она поняла, что сын уже не будет прежним послушным мальчиком, который готов раболепие. Теперь он самостоятельно решает свои проблемы, оспаривая свою точку зрения. Поняла и приняла, хотя и с трудом. Она не могла понять свои ощущения: то ли радоваться, то ли огорчаться.

Ужин, по старой доброй традиции, затянулся на добрый час. Говорил о прошлом, делились новостями о знакомых, строили планы на завтра. Лариса Евгеньевна мимоходом поведала, что Надежда Кирилловна вышла замуж. Валя воспользовался предоставленным шансом перевести разговор на интересующую для него тему:

— А как поживает ее дочь?

— Олеся? — Удивилась мать и пожала плечами. — По-старому живет.

— Замуж не вышла?

— Что ты? — Взмахнула она рукой. — Времена-то наступили тяжелые. Сейчас вообще молодежь не торопиться детей заводить. А тут двойня! Кто же осмелится взять на себя такую обузу?

Пришло время удивляться Валентину:

— Мама, а если в Олесю кто-нибудь по-настоящему влюбиться? Неужели ты думаешь, что наличие близняшек, способно остановить чувство?

— Да кто ее полюбит?

— А разве нет? — Он не желал слушать ее пренебрежительного тона и перебил. — По-моему, Олеся — прекрасная девушка. Милая и добрая. И очень даже симпатичная.

Лариса Евгеньевна с годами утратила не только власть над сыном, но и интуицию с наблюдательностью тоже. Иначе бы она заметила, что сын слишком много времени их диалога отводит Олеси. Потому и продолжила разговор в радужных тонах:

— Полностью с тобой согласна. Олеся просто замечательная девушка. Повезет тому, кто оценит и полюбит. Да только она сама не спешит устраивать личную жизнь. Все время проводит с детьми. Как тут могут появиться претенденты?

Валентин ничего не ответил, переведя разговор на иную тему. Все, что его волновало и тревожило, он узнал. И даже успокоился, облегченно вздохнув. Олеся была по-прежнему свободна, и на горизонте никто не маячил.

И снова его ожидала мучительная бессонница, с потоками мыслей и дум. Взвешивал и перевешивал. Считал плюсы и минусы. Прислушивался к голосам души, сердца и разума. Снова подолгу курил на балконе, обозревая панорамы ночного города. И настроение было не таким угнетающим.

— Ты? — Олеся нисколько не изменилась за эти два года. Все те же веселые косички с бантиками. Все та же тоненькая фигурка, так выгодно смотревшаяся в коротеньком халатике. Казалось, что время не властно над ней. Она останется всегда юной и свежей 17-летней девчонкой.

— Я.

— Вернулся, значит. — Она пригласила его в квартиру, где вновь предложила чай, от которого он опять не отказался.

— Хочу тебе сразу сказать, что я не изменился. — Заявил Валентин.

Олеся недоуменно посмотрела на него, и он поспешил пояснить:

— Армия меня не испортила. Я не отупел, не огрубел, и не деградировал как личность. Я по-прежнему отличный парень.

Олеся нахмурила бровки, потом вспомнила и шикарная улыбка озарила ее лицо. Даже глаза потеплели. Валя впервые видел ее такой и поразился. Олеся в мгновения счастья была еще более прекрасной и обворожительной. Он даже на миг потерял способность здраво мыслить и потерял нить разговора.

— И что все это значит? — Она смотрела на него поверх чашки с чаем, и в глазах ее играло лукавство.

— А это значит, — серьёзно заявил Валентин, но тут же замялся, заволновался, и, как нашкодивший первоклассник, покраснел.

— Что же? — Подталкивала его Олеся.

— Я жалею, что два года назад не вступил с тобой в брак.

— Фиктивный брак. — Тихо сказала она, возвращаясь в свое привычное состояние.

— Это и не важно. Со временем я бы постарался, чтобы ты об этом забыла.

Яркий румянец залил ее лицо. Реснички дрогнули. Олеся опустила глаза. А Валентин легонько сжал ее теплую ладошку.

— Не надо, Валя. — Тихо, но совсем не решительно, сказала Олеся.

— Я не смог за эти два года забыть тебя. Пытался, скажу честно. Но не смог. Мне кажется, что я в тебя влюбился.

— Ты сошел с ума. — Она по-прежнему не поднимала глаз.

— Наверное. — Легко согласился Валентин. — Но это не излечимо. Любовь это.

И в его голосе было столько уверенности и открытости, что Олеся медленно подняла на него глаза. Очаровательная улыбка счастья нехотя, словно боясь, стала возвращаться к жизни.