vavikin — Головокружение. Глава 6

— Что, черт возьми, с тобой случилось? — спрашивает Гиливан, когда Ролана добирается до его бара.

Он слушает долго и терпеливо. Слушает, накладывая швы. Восемь на плечо и шесть на правую ладонь, изрезанную битым стеклом. Здоровой рукой Ролана держит кальян. Курительный табак успокаивает и притупляет боль.

— Давно племена вышли на тропу войны? — спрашивает она, морщась от боли и от воспоминаний.

— Им не нравится то, что происходит. Не знаю даже, кого они больше ненавидят: нагвалей или людей, которые организовывают такие бои?

— Тебя они тоже ненавидят?

— Меня они пока не трогают.

— Почему?

— Я не устраиваю бои между нагвалями и людьми.

— То, что ты делаешь тоже не особенно этично.

— Каждый выживает, как может. — Игла впивается в плоть чуть глубже. Ролана не обижается, спрашивает о ноаквэ из своей деревни.

— Они тоже вышли на тропу войны?

— Я не знаю. Никто не знает. На этой планете последние годы невозможно знать что-то наверняка. Люди меняются. Жизнь меняется. Нравы меняются… — он еще что-то говорит, но Ролана уже не слушает его, она думает о Ваби. О мертвой Ваби. — Думаю, теперь тебе нужно помыться, — говорит Гиливан.

Он отводит ее в соседнюю комнату. Небольшая ванна наполнена водой.

— Я не могу, — устало говорит Ролана.

— Я сам все сделаю, — обещает Гиливан. Он помогает ей раздеться и долго смывает с ее тела запекшуюся кровь. Ролана почти спит, когда Гиливан моет ее. Почти спит, когда вытирает, несет в кровать. — Глупая девчонка, — бормочет Гиливан, ждет, пока она уснет, затем долго сидит за столом, потягивая кальян.

Раны воспаляются, начинают болеть. Воспаляется и воображение. Сны приходят рваными картинами смерти. Ролана вскрикивает, просыпается, видит Гиливана и снова пытается заснуть. Несколько раз он дает ей покурить кальян.

— Пусть духи позаботятся о тебе, — шепчет он.

Ролана улыбается, но как только засыпает, снова видит смерть, нагвалей, ноаквэ в ритуальной одежде и с боевой раскраской. Еще ей снится Ваби. Наивная Ваби. Она то смеется, то плачет. То просит научить ее танцевать, то умоляет прийти и прекратить ее мучения.

— Они ведь не станут издеваться над ней? — спрашивает сквозь сон Ролана Гиливана. — Скажи, что Ваби умрет быстро, без боли.

— Не думай о смерти. Восставшие племена обычно не трогают туристов. Особенно женщин. Они воюют с местными. Они винят во всем подобных себе.

— Я не верю, — бормочет Ролана, считая, что эти слова еще одно сновидение, но утром, когда Гиливан везет ее в отель, она смотрит за окно, надеется увидеть Ваби.

Гиливан послушно кружит по городу. Ролана хочет верить. Гиливан хочет, чтобы она верила. Но Ваби действительно жива. Она идет по улице, где развернута торговля глиняными изделиями.

— Это она! Она! — кричит Ролана, выпрыгивает из машины, прежде чем она остановится, бежит к Ваби, хватает ее за руку.

Ваби смотрит на нее туманными глазами. Она не спала всю ночь. На ней засохшая кровь. Она молчит всю дорогу до отеля.

— Я провожу тебя до номера, — говорит Ролана. Они поднимаются на лифте. — Хочешь, я помогу тебе раздеться, принять душ? — предлагает Ролана. — Я ведь все еще должна тебе вторую половину ночи, помнишь?

— Не стоит, — Ваби сбрасывает одежду. На спине у нее алеют следы кнута. Когда-то давно Ролану так же наказывала за провинности мать. Всех девочек так наказывали в деревнях ноаквэ. — Это меньшее из того, что со мной могло случиться, — говорит Ваби. — Они выпороли меня и сказали, что если я не уберусь с планеты, то вернутся и убьют. — Ее глаза наполняют слезы. Она закрывает ладонями лицо и тихо плачет. Сил нет. Она устала и унижена, растеряна и напугана.

— Бедная девочка, — Ролана садится рядом с ней, обнимает за плечи.

— Не надо, — Ваби отстраняется от нее.

— Все хорошо.

— Это все из-за тебя! — кричит Ваби, пытаясь ударить Ролану. Ролана не пытается увернуться. — Убирайся! — снова кричит Ваби.

Ролана выходит в коридор. Щеки горят от пощечин, но боли нет. Тело онемело. Наложенные швы перестали зудеть. И мир вокруг словно затянут туманом. Все чувства и мысли затянуты туманом. Ролана спускается на лифте и идет в ресторан. Жизель машет ей рукой, говорит, что убедила родителей не судить о Ролане по этой планете и что они улетают отсюда завтра утром. Ролана кивает. Жизель хмурится, спрашивает, что случилось.

— Ничего.

— Наверное, это нервное, — говорит Жизель.

Ролана кивает, слышит от Жизель, что скоро придут ее родители, чтобы извиниться и говорит, что хочет немного побыть одна.

— Точно, нервное, — говорит Жизель, но возражать не пытается. — В таком случае я отведу родителей на ярмарку. Думаю, они просто обязаны купить что-то в память об этой планете, — она смотрит на Ролану, ждет одобрения. Ролана кивает. Жизель улыбается. Ролана смотрит, как она уходит.

Желудок пуст, но заказанный завтрак не лезет в горло. Время кажется застывшим, замерзшим. Все утро. Весь день. Всю ночь. Ролана вспоминает Жизель и заставляет себя думать о том, что завтра уберется с этой планеты. Но пустоты от этого не становится меньше. Онемело, кажется, не только сознание, но и весь мир. Это чувство не проходит весь день и всю ночь. Наоборот. Оно растет, крепнет. Даже во снах. Таких же застывших и онемевших. И утро. Оно не приносит новый день. Нет.

Дорога в космопорт, ожидание. Ролана почти не разговаривает. Жизель думает, что она скучает по своей планете. Ролана не возражает — пусть думает, что хочет. Вместе с ними планету покидают еще два десятка туристов. Одна из них Ваби, которая отвергла Ролану. Обида и чувство вины смешиваются, изменяются, теряются где-то в безразличие. Ролана думает, что было бы неплохо поговорить с Ваби, но нужных слов нет.

— Больше никогда не вернемся сюда, — обещает ей Жизель. Ролана кивает.

Транспортный челнок приходит ровно по расписанию. Двигатели гудят. Хинар остается далеко внизу. Вся жизнь остается далеко внизу. Пассажиры галдят, хвастаются купленными сувенирами. Молчат лишь двое из них. Ролана и Ваби. Они сидят недалеко от друга. Иногда Ваби оборачивается, и Ролана встречается с ней взглядом — таким же онемевшим, растерянным. Но в нем есть что-то еще. Что-то живое. Ролана уверена, что есть, поэтому не думает о том, чтобы подойти к Ваби, заговорить с ней. Немота Ваби другая. Она рождена страхом. У самой Роланы все иначе. Несомненно, иначе… Она отворачивается и смотрит в иллюминатор на свою планету. Она парит в черном космосе. Крохотная, никчемная, покинутая. Гиливан говорил, что деревни ноаквэ давно мертвы, говорил, что они все покинуты, говорил, что там давно никого нет кроме нагвалей. То же самое сказали и родителям Жизель, когда они хотели отправиться в резервацию и познакомиться с родителями Роланы. Все мертвы или сбежали. Сбежали ноаквэ, бегут туристы.

Ролана видит пассажирский корабль. Транспортный челнок заходит в доки. Когда они летели сюда, никто не говорил им, что планета находится в карантине, сейчас же, получив свои деньги, туристическим агентствам уже плевать. Камера дезинфекции ждет всех, кто вернулся с Хинара. И нет смысла возмущаться. Проще смириться и ждать. Ждать, когда придет твой черед покинуть душную камеру. Первым выходит толстый мужчина с широкой добродушной улыбкой, которая, кажется, никогда не покидает его лицо. Затем пожилая женщина, с длинными седыми волосами, пара молодоженов, Жизель, ее родители. Ролана ждет. Ждет, пока в камере дезинфекции не остается она одна. Немота все еще сковывает мысли. Немота все еще сковывает тело. Мягкий свет и призрачная дымка, которой наполнена камера дезинфекции, успокаивают, вызывают сонливость. Ролана зевает, собирается закрыть глаза, но ей мешает вспыхнувший экран переговорного устройства.

— Привет, Ролана, — говорит Жизель. Ее лицо на экране кажется нереальным, искаженным.

— Что происходит? Почему я все еще здесь? — спрашивает Ролана.

Жизель мнется, говорит, что датчики определили вирус нагваль в крови Роланы, глуповато смеется, заверяет, что повторный анализ уже начат, что все будет хорошо, затем неожиданно мрачнеет, начинает злиться, плакать. Она еще долго что-то говорит, прижимая ладонь к экрану. Ролана молчит.

— Я сказала им, что ты не могла заразиться. Этот вирус, он ведь передается не просто так. Нужна близость. Физический контакт. А мы ведь в основном были только в отеле.

— Ты была в основном только в отеле.

— А ты нет?

— Нет.

— Вот как? — Жизель хмурится, вспоминает Ваби, злится.

Ролана молчит, понимает, что должна что-то сказать, но слов нет. Теперь кроме тела и мыслей немота начинает сковывать и время. Оно замирает, становится тягучим, как смола, которую собирала в детстве с деревьев Ролана. В ее далеком, беззаботном детстве, ныне безвозвратно потерянном.

— Ролана? — тихо зовет ее Жизель. Доктор стоит за ее спиной. Жизель молчит, поэтому говорит он сам. Говорит быстро, сухо, не вдаваясь в детали, но подчеркивая суть. Говорит о вирусе, говорит о невозможности лечения.

— Могу я вернуться на Хинар? — спрашивает Ролана. Холод в груди разрастается, но его поглощает немота. Эта всепроникающая немота.

— Я вернусь с тобой, — слышит она голос Жизель.

— Это лишнее.

— Я не брошу тебя. Не могу бросить.

— Ты должна остаться.

— Тогда и ты останешься. Здесь. Врач сказал, что сможет замедлить развитие вируса. У нас будет неделя, может быть две.

— Это не время, — Ролана оглядывается. — К тому же я не останусь в этой камере, в этой клетке, — она вспоминает подвал Гиливана и нагвалей в клетках. — Вы не можете держать меня здесь!

— Но, Ролана…

— Позволь мне вернуться, — она хочет заплакать, потому что Жизель любит слезы, понимает слезы. Но слез нет. — Пожалуйста, сделай мне последний подарок, — Ролана смотрит Жизель в глаза. Такой далекой Жизель, словно жизнь с ней была сном. — Я думаю, это был мужчина, Жизель, — говорит Ролана. — Тот, кто заразил меня. Мижан. Я отдалась ему в своем номере. Понимаешь? — она хочет обидеть Жизель, хочет заставить ее перестать плакать, перестать жалеть ее. Но Жизель не верит, не хочет верить. — Мне самой хотелось этого. Всегда хотелось, — Ролана смакует детали, моменты. Жизель закрывает глаза, качает головой, просит замолчать. — Просто позволь мне вернуться на Хинар, — говорит Ролана. — Просто позволь мне вернуться домой и умереть там, а не в этой холодной камере.