Ольга Анти — Ошибка

До войны, если можно так назвать нападение натовских войск, она училась в медицинском институте, а теперь с первых дней пошла работать медсестрой, потому что знала, насколько нужна будет её помощь постоянно обстреливаемому городу. Сейчас мирная жизнь представлялась Невене чем-то нереальным, словно воспоминаниями старого сна. Учёба в институте, предстоящая свадьба… Её жених ушёл добровольцем в армию, как только стало известно о вторжении оккупационных войск.

Война шла не более месяца, но поверить в это было трудно. За это время жизнь Невены изменилась, будто всё прошлое было не с ней. В первые же дни от бомбы, сброшенной на рынок, погибла её мать. Отец, офицер югославской армии, пока не прислал ни одного письма. Девушка осталась одна с братом, который был на два года младше её, и с сотнями раненых, ставшими почти родными. Внезапная внешняя агрессия превратила весь город в одну большую семью, здесь уже не различали своё и чужое горе, как не бывает внутри одной страны чужой Родины.

Наконец Невена достигла здания больницы, как ни странно, не сильно повреждённого по сравнению с остальными, находившимися рядом. И снова до боли знакомый серый коридор, как привычная декорация. В коридоре она встретила врача Зорана Адзича. Это был человек, которого Невена очень уважала за то, что он нисколько не придавался эмоциям и панике, а, напротив, сохраняя спокойствие, старался тщательно анализировать происходящее. Он сказал, что скоро поступят новые раненые, потому как сообщили об очередных бомбардировках. Невена уже не удивлялась подобным сообщениям, но всё равно каждый раз воспринимала их достаточно тяжело. Возможно, это усугублялось гибелью её матери. И сейчас она представляла, сколько людей в этот момент навсегда расстались, возможно, с самыми дорогими и близкими, причём без всякой серьёзной причины. Поэтому с почти детской наивностью она спросила:

— Когда же это кончится?

Зоран Адзич, казалось, нисколько не удивился такому вопросу.

— Теперь пока не подпишут соглашение, нужное им, пока не сделают Югославию своей колонией. Прикрытие «гуманитарной миссией» обеспечено, и мир в это верит. На самом деле транснациональным компаниям нужна наша экономика, наш рынок; им надо проложить нефтепровод и получать с этого доходы, и без того безграничные. В Европе, да и во всём мире, не должно быть независимых от НАТО стран. Альянс сам так решил…

— А Россия? Они же обещали нам помощь…

— Наивно ждать того, что банда, стоящая у власти в России и обогатившаяся за счёт тех, кто напал на нас, пойдёт против них…

Невена ничего не ответила. Ей всё ещё тяжело было осознать, что все эти жертвы, ужас и боль поставлены на службу лишь экономическим интересам. Да, она прекрасно это знала, но такое с трудом укладывалось в голове.

Девушка шла к больным, шла скорее даже для того, чтобы поддержать их, сказать хоть что-то. Кому как ни ей было знать, что значит остаться наедине со своим горем, лицом к лицу с безысходностью, часто буквально захватывающей в свою пропасть.

В углу палаты на матрасе, лежавшем на полу, сидел пожилой мужчина с забинтованной ногой. Невена как можно ласковее и приветливей спросила у него о самочувствии. Старик будто встрепенулся от какого-то оцепенения.

— А на что мне теперь это здоровье? Я остался совершенно один, все погибли… понимаете, все… Мы просто пошли в магазин, разве это преступление?! Разве магазин — военный объект?.. так для них ведь весь мир — одни только деньги. Они думают поставить нас на колени, подчинить своей воле… НАТО готовит новый мировой порядок, где власть их кампаний устанавливается на крови невинных людей, они думают, мы подчинимся, станем винтиками в их системе. Но мы — живые люди, мы — нация со своей историей и собственной гордостью.

Невене захотелось сказать этому человеку хоть что-то утешающее, но она не находила слов.

— Конечно, Вы правы… Они никогда не смогут подчинить нас. Ими движет жажда наживы, а нами — наш дух, свободный и независимый, гордость за свою Родину…

Старик уже не слушал её. Он был погружён в свои мысли, казалось, внешний мир был ему абсолютно безразличен.

На кровати у окна лежала достаточно молодая женщина. Должно быть, ей было около тридцати лет , но на первый взгляд она выглядела гораздо старше. К тому же, у неё был почти безумный взгляд, буквально впивающийся в окружающее.

Увидев Невену, женщина крепко схватила её за руку, и, глядя на неё блестящими глазами, произнесла:

— Скажите, скажите же мне только одно: чем им помешал мой ребёнок?

Невена просто не знала, что сказать. Через некоторое время женщина совершенно спокойно стала говорить:

— Моему сыну было семь лет. Знаете, он был необыкновенным ребёнком. Бывало, поздно вечером, когда все уже лягут спать, он сидит у окна и пристально смотрит… Говорит, любуется… А ещё он рисовал красиво. Даже говорили, что хороший художник из него вырастет…

После небольшой паузы, когда воцарилось буквально гробовое молчание, женщина почти закричала:

— Они же врут! Они врут всему миру! Они говорили, что жертв среди мирных людей не будет, но разве мой мальчик воевал с кем-то?! Все говорят о каких-то там конвенциях! Они используют, вы слышите, используют осколочные бомбы!

Тут она стала говорить очень тихо.

— Мы шли по улице, я держала его за руку. Внезапно над нами раздался грохот, я подняла голову и увидела удалявшийся самолёт и разорвавшийся над землёй снаряд. Осколки от него летели в разные стороны, некоторые снова взрывались, раздавались хлопки слабее.

Теперь она снова закричала:

— Один такой осколок попал в моего сына. Он буквально разорвал его у меня на глазах, понимаете! Я только услышала его крик: «Мама!». Теперь как закрою глаза, так и вижу его взгляд, полный ужаса и слёз.

Невена стояла напротив этой женщины, не в силах ничего произнести. Она сама плакала, но ей казалось, что и она чем-то виновата, по крайней мере, могла бы что-то сделать для этой несчастной матери. Но что могла девушка, сама потерявшая дорогого ей человека и столь беспомощная перед беспощадной военной машиной. Она только сказала:

— Я прекрасно понимаю Вас, Ваше горе… У меня погибла мать… Почти так же… Постарайтесь хоть немного отдохнуть, Вам нельзя много волноваться.

Невена сказала это, и такие слова показались ей даже циничными. Какое там волнение! Человек, возможно, предпочёл бы расстаться лучше с жизнью, чем со своим сыном, а она — волнение…

На соседней кровати лежала девочка лет пяти. Девушка подошла к ней и погладила по голове.

Тут в палату заглянула другая медсестра и сказала, что привезли раненых. Невена поцеловала ребёнка и выбежала в коридор. И снова идти к этим людям, у каждого из которых есть частица общей трагедии, и каждому надо что-то сказать, даже постараться улыбнуться, как будто и нет его — собственного горя…

Первой ей в глаза бросилась пожилая албанка с окровавленной рукой. Она смотрела на Невену как на спасительницу, как на символ более или менее мирной жизни, безопасности. Когда медсестра подошла к ней, эта женщина сама начала разговор.

— Я только вчера из Косово приехала с колонной беженцев. Мы думали, здесь спокойнее, и вот видите…

Невена только переспросила:

— Косово?

— Да. Говорят, войн из-за нас… Лично я с сербами мирно жила, да и большинство албанцев. Я имею в виду не правительство, а простых людей, таких, как и … А власти… Ну да, были проблемы, но то, что происходит — не решение, а только их усугубление. Да и не из-за этого всё… АОК ещё была, так, говорят, НАТО им и давало деньги, вооружение. Им война нужна… А как бомбить начали, вот тут, вроде, были случаи конфликтов сербов и албанцами, потому что прикрываются войска за наши права борьбой. Но, знаете, таких случаев немного было, совсем не много. В основном мы, напротив, вместе спасались… Мой дом сразу разрушили: осколок бомбы в него попал, так я у соседей жила. Сербская семья там одна — муж с женой да девочка. Мы в подвале от бомбёжек прятались. А однажды я к реке за водой вышла, а тут самолёт как раз… Прямо в дом бомба попала. Они погибли все… Я плакала долго: такие люди были хорошие, добрые. Мы уж как семья стали. А потом вот в Белград с другими беженцами пошла… Что бы натовцы не выдумывали, до их прихода мы домов не лишались и люди средь бела дня так просто не гибли…

Невена рассказала в ответ свою историю. Это тоже уже привычкой стало: общая угроза объединяет, делает людей ближе друг к другу.

Внезапно девушка побледнела: среди раненых она увидела своего брата. Он сидел на полу, его голова была перевязана. Увидев сестру, он радостно вскрикнул:

— Невена!

Девушка плакала. Она стала расспрашивать брата, что произошло. Оказалось, что он шёл по улице и началась бомбёжка. Убежища поблизости не было, и люди прятались в подъезды и под машины. В него попал небольшой осколок, не то бомбы, не то стёкол из окон дома — в панике разве поймёшь. Парень взял сестру за руку и сказал:

— Невена, ты же знаешь, что я всегда был не согласен с Милошевичем по многим вопросам, но сейчас речь идёт не о правительстве, а о нашей стране. Её хотят превратить в поле для набивания карманов, поработить нас всех или уничтожить. Они специально стараются стереть всё, без чего невозможно жить, чтобы очистить место для себя: для своих фабрик, заводов… Мы станем дешёвой рабочей силой, ты понимаешь?! Да к тому же полностью зависимой от «господ»… Так что, Невена, я хотел сказать тебе: как только рана хоть немного зарастет, я пойду в армию — добровольцем…

Невена молчала. С одной стороны, брат был последним человеком, оставшимся с ней; но с другой, она прекрасно понимала его чувства, это были и её мысли, да и всех тех, кто оставался в Югославии, тех, кто ходил на мосты Белграда, чтобы стать живой защитой от бомб, кто просто старался выжить, сохранить волю к будущему возрождению, не покориться воле бездушной мировой системы. Поэтому девушка не могла и даже не хотела препятствовать решению своего брата.

Кто-то громко застонал. Это был мужчина, раненый во время бомбардировки китайского посольства.

— Посольство Китая… Это предупреждение… Предупреждение тем странам, экономика которых пока достаточно свободна от НАТО, — сказал Зоран Адзич, осматривавший больного.

Невена иногда даже удивлялась, как за столь короткое время эти четыре буквы — НАТО — стали символом того, что больше всего ненавидят, что несёт смерть…

Вдруг все услышали жуткий грохот, как будто в черепную коробку врывался поезд. Удары повторялись чуть с меньшей силой. Невена не понимала, что происходит: все бегали, кричали, кто-то плакал. Всё время раздавались крики: «Бомбы!». Внезапно потолок обрушился, погребая всё под волной камней и извёстки. Больше девушка ничего не помнила.

Она очнулась от того, что кто-то старался поднять её. Невена открыла глаза и сперва не могла понять, что произошло и где она находится. Какая-то женщина наклонилась к ней и пыталась помочь ей встать. Девушка узнала ту пожилую албанку, с которой буквально только что разговаривала в коридоре тогда ещё знания больницы.

Невена с трудом встала. Женщина всё время повторяла: «Бежим отсюда, уходим как можно скорее! Они ещё вернутся!»

Невена не могла поверить, что весь ужас ещё не закончился, ей казалось, что это был какой-то страшный сон, а теперь она проснулась и всё будет по-прежнему. Но албанка всё твердила: «Идём! Я шла с колонной беженцев, когда на нас напали натовские самолёты. Хорошо, я была в хвосте, а те, кто впереди шёл почти все погибли. Так эти звери дождались, пока подъедут спасатели,— это было недалеко от города, — и снова нанесли удар. Бежим!» Невена еле передвигала ноги. Держась за пожилую женщину, она кое-как шла. Как во сне девушка запомнила машины, подъехавшие на место катастрофы. Оттуда вышли люди с носилками, они старались найти ещё живых.

Дойдя до полуразрушенного дома, стоявшего чуть поодаль на противоположной стороне улицы, две женщины зашли в подъезд и расположились у того места, где было окно. Только теперь Невена почувствовала адскую боль в руке. Потом она увидела, что руки просто больше нет.

С улицы снова послышались хлопки. Из окна женщины увидели два самолёта над руинами больницы и снаряды, разрывавшиеся прямо над людьми. Они не оставляли живыми никого…

… А в это время западные СМИ уже который раз говорили о «досадной ошибке», в результате которой погибло гражданское население…