Janoffsky — Муза смерти

— Привет. Я слышала ты художник. Имею ли честь быть обессмерченной, ловкими движениями твоих рук?

— Если твоя красота, не будет увековечена на моем полотне, то в жизни своей я не вижу продолжения.

Джесс написал ее картину, где вместе с обессмерченным телом богини, была, наконец, найдена и ее душа. Ивэнджелин — имя той же красоты, что и тело ее, столь же звонкое, как и ее редкостный смех. Она поневоле стала его музой. Во всех галереях города его картины, где у красоты одно имя — Ивэднжелин, произвели небывалый фурор. Она была не только обессмерчена на полотнах Джесса, но и в его сердце. После сотворения очередного шедевра, когда Ив поднимала с пола свое нижнее белье, черное, как и ее глаза, Джесс подошел к ней, проведя рукой по ее бедру:

— Похоже, грезы твои, настолько тяжелы, что рука, которой ты рисуешь, не может не трогать оплот твоего вдохновения.

— Ты права, пожалуй. Мои глаза направляют мою руку, мое сердце — мои губы,— он попытался поцеловать ее, но она отвернулась:

— В этой жизни я никогда не буду твоей.

— Почему?

— Могу сказать лишь, что мне не велено.

— Не велено? Кем?

— Жизнью этой.

— Но я не могу жить, не чувствуя твоего дыхания в своих объятиях.

— Ты найдешь меня в объятиях своих лишь в загробной жизни.

— Я готов! Готов умереть ради тебя! Но не хочу, чтобы ты умирала...

— Я умерла давным-давно. Еще до начала времен. Теперь твой черед.

— Я готов... — Джесс взял нож:

— Что ты делаешь? Брось его немедля!

— Но ты ж сказала...

— Не ножом ты должен освободить свою душу.

— Тогда скажи, как?

— Ты действительно готов умереть, чтобы быть со мной?

— Да!

— Тогда ты должен написать картину, из-за красоты которой, все кто увидят ее, начнут плакать от счастья. Используй свой талант и нарисуй пейзаж небывалой красоты, где пение красок будет слышно за сто миль, и если тебе это удастся, твоя душа освободится, и мы будем вместе навечно,— сказав это, она, провела ладонью по его щетинистому лицу и удалилась.

Он верил всему, что она сказала, и, хорошенько обдумав, стоит ли ему жить без нее, принялся за работу. 7 дней и ночей он не ел и не пил, пищей ему была картина, кормящая его разум, и мысли об Ивэнджелин, гревшие его сердце. А что если все, кто увидят эту картину, не будут плакать, чувствуя себя как никогда счастливыми? Тогда горе само убьет Джесса, возможно, с помощью того ножа... Но нечего думать о провале... Картина почти готова... Пейзаж небывалой красоты, где краски заката и серебряный свет луны танцуют под бесшумный свист ветра... И вот настал день, когда картина была, наконец, показана в одной из местных галерей. Сам Джесс остался дома, в отличие от Ив. Посетители галереи молча смотрели, на то, что написал Джесс. Секунды спустя одна женщина указательным пальцем коснулась своего правого глаза. Эти движения начали повторять все собравшиеся. “Что же нарисовано на этой картине? Где это место? Где открывается такой пейзаж?” Во всей галерее равнодушными остались только серые стены. “Люди, я думаю, что здесь нарисован...— один из посетителей, не успевая платком высушить слезы, сделал паузу.-... это РАЙ.” Таким образом, люди при жизни увидели РАЙ. А может, они просто хотели поверить в это, может это из-за бесконечных слез счастья у них помутился рассудок... Во всяком случае, художник сам в это верил. О Джесс и Ивенджелин больше никто ничего не слышал. Кто-то клялся, что где-то он видел Джесс, только со спины, кто-то Ив в автобусе... А кто-то, звали его Стив, ночью того дня, когда полгорода собралось в галерее, увидел на небосклоне две яркие падающие звезды...