В тот же день вылетели на гидросамолёте в район поисков. Бесшумный полёт на беспилотном аппарате, к тому же без винтов и сопел озадачил ещё в первый перелёт от Кораллового острова, но спросить было некого.
— Как это? — спрашиваю жену.
— По щучьему велению, — смеётся.
Конечно, конечно, а то как же?
— Расскажи, дорогая, что представляет собой современное общество? Что движет людьми? Кто правит миром?
— Из двух правителей, что были, остался лишь один — любовь. Любовь к Земле, к природе, к ближнему и самому себе. Это роднящее всех чувство. И общий разум, соединённый виртуальной связью. А в остальном, современное общество — это коллектив индивидуальностей. Каждый занят интересующей темой, в узких, проблемных местах обращается за помощью. Общими усилиями задачи решаются.
— Стало быть, все при делах?
— Даже те, кто, по твоему выражению, «на бичах брюхи греют». Это их мысленной энергией несётся меж облаков наш гидросамолёт.
— Несётся? Да он едва ползёт и вот-вот развалится.
— Это правда, — Люба поджала чувственные губы. — Закон подлости — если в одном деле прорыв, то в другом обязательно провал. Для мысленных полётов нужны новые аппараты, для них — новые материалы. И главный тормоз — гравитация. Для нашего организма ускорение в два-три «g» уже барьер, а могли бы разгоняться до сверхсветовых скоростей. Напряги, Гладышев, свой интеллект — может, что придумаешь
Я обещал:
— Подумаю.
В месте падения космического аппарата дрейфовало судно поисково-спасательной службы. Гидросамолёт сделал круг обзора и пошёл на посадку. Приводнился, стал подруливать к борту спасателя. Он ещё не причалил, я спрыгнул с плоскости крыла и протопал несколько метров по воде. Потом с борта подал руку жене.
Люба тряхнула гривой волос:
— Гладышев, ты сделал то, что я видела, или меня укачало?
Помогая жене преодолеть леера, поцеловал под ушко и шепнул:
— Потом научу.
Экипажем из семи человек командовал капитан Свенсон, Улаф Свенсон. Судя по фамилии и седой ухоженной бороде — из скандинавов. Поцеловал Любе руку, мне пожал, представил команду, которая «дьявола морского со дна достанет и плясать заставит».
В сторонке ещё двое в шортах, переминаются, поглядывают, ждут своей очереди.
Люба к ним:
— Познакомься, дорогой, Бенжамин Видгоф, конструктор самого глубоководного батискафа.
Они обменялись рукопожатиями. Потомок Моисея, весьма похожий на Эйнштейна, протянул мне пятерню.
— А это…. — Люба искала ответ в голубых глазах русоволосого атлета.
И он представился:
— Стив Маховлич, пилот батискафа.
— А покажите, — попросил я.
Но инициативой вновь завладел Свенсон. Вслед за ним мы обошли судно с юта до бака, осмотрели надстройки и подпалубные помещения. Расквартировались в отведённой каюте.
— Через час пробьют склянки, — объявил капитан, — и состоится праздничный фуршет в честь прибытия.
Он ушёл, я заворчал:
— А нельзя ли без этих прелюдий? И вообще, я хочу осмотреть батискаф.
— Тс-с-с, — жена обняла меня за шею. — Нельзя нарушать законы морского гостеприимства. А у нас с тобой есть целый час.

И припала поцелуем.
Стол, накрытый на двенадцать персон, ломился от яств.
— Билли, это наяву или твои виртуальные грёзы?
— Расслабься, Создатель, иногда можно.
— Животы набьём, а есть ли на посудине гальюн?
— Нашёл о чём печалиться — гарантирую стопроцентную усвояемость.
Приступ зверского аппетита отвлёк от полемики.
— Попробуйте, мадам, — капитан протянул Любе бокал ядовито жёлтого напитка. — Ямайский ром пятивековой выдержки из бочки, поднятой с потопленного пиратского корабля.
Я обглодал индейке ножку, хлебнул из кубка английского эля и толкнул соседа локтем:
— Батискаф одноместный?
Стив не успел ответить.
— О-ла-ла! Первый нарушитель, — Свенсон ткнул в меня пальцем. — За столом ни слова о работе.
Что значит быть нарушителем правил морской пирушки, узнал позднее, когда сытые и пьяные застольщики потребовали зрелищ.
— Первый пошёл, — потребовал капитан.
Уяснив, что от меня требуется, вооружился корабельной гитарой. Присел, тронул струны, проверяя настройку. Оглядел присутствующих — что вам спеть, господа? Любушка моя, глаза соловые, смотрит с обожанием. Помнишь, дорогая, хату деда Мороза?
Взял аккорды.

Я хочу вам рассказать, как я любил когда-то
Правда, это было так давно….

Одно из любимейших произведений Ливерпульских волосатиков. Простенькая песенка про девочку, которую кто-то из них любил когда-то, и помнит до сих пор….
Два матроса дробили степ. Свенсон играл на скрипке. Вечер продолжался….
Солнце нырнуло в океан, бросив на поверхность прощальную дорожку. Так было на Коралловом острове. Я загрустил.
— О чём, милый? — Люба пристроилась рядом, и подбородок на моё плечо.
Я кивнул на быстро темнеющий горизонт:
— Средь моря-океана на острове Буяне у меня есть дочь. Её зовут Диана, ей семнадцать лет.
И чтобы скрасить горечь признания, добавил:
— Представляешь, она умеет летать.
Билли влез с поправкой:
— Не летать, а плавать в воздухе. Как ты безграмотен, Создатель.
— Просвети.
— Пока не знаю как, но девочка может нейтрализовать силу гравитации.
Люба, вздохнув:
— Ты познакомишь нас?
— Непременно. Мечтаю собрать родных и дорогих мне людей и обсудить: не могли бы мы вместе жить, трудиться и отдыхать.
Жена озарилась улыбкой:
— Воруешь темы?
Вечером, пока Любочка принимала душ, выговаривал своему виртуальному детищу:
— Почему встреваешь в семейный диалог?
— Прости, не удержался.
— А на счёт способностей Дианы ты всерьёз?

— Не всё успел отсканировать, но уверенно скажу: девочка — чудо природы.
— Слюной не захлебнись.
— Надо обязательно за ней вернуться, помочь адаптироваться в нашем мире, изучить и понять её способности.
Я был горд похвалами Билли, горд за своё потомство. Когда Любушка в одной чалме из полотенца переступила комингс каюты, на лице моём светилось неизгладимое самодовольство. А жена меня не поняла.
— Светишься, котик?
— Иди ко мне, прелесть.
Но Люба не спешила, крутилась перед зеркалом — то втягивая живот, то выпячивая грудь, то изгибая стан.
— Как я тебе?
— Само совершенство.
— И родить смогу? И фигуру не испорчу?
Идея фикс. А что, я не против — давно пора….
Утром выяснилось, что батискаф в воде ни разу не был — только-только собрали, а тут случай подвернулся. Загрузили и сюда.
— Сегодня пробное погружение, — объявил Видгоф. — Нормальный покажет результат — завтра спустимся на дно впадины.
Однако и на пробное погружение конструктор не спешил дать команду — что-то крутили со Стивом, замеряли, настраивали. Мне надоело.
— Пойдём, — позвал жену. — Научу водохождению.
Выпросил у капитана ялик, отошли от борта.
— Главное верить, — поучал Любу. — Скажи «верю» и смело ступай.
— Верю, — сказала Люба, шагнула за борт и, как была в резиновых туфлях, шортах, блузке и шляпке, ухнула в воду.
Вынырнула, отплёвываясь:
— Ты издеваешься?
— Да нет же, — шагнул с ялика, обошёл его, взял Любу подмышки и вытащил на поверхность. — Попробуй ещё.
После нескольких неудачных попыток настырная ученица прогнала меня на судно:
— Гладышев, ты меня сбиваешь.
Только прилёг в каюте, стук в иллюминатор — Любино лицо. Открываю, высовываюсь, смотрю — приплясывает моя благоверная голыми ступнями на воде.
— Ты почему не сказал, что ходить надо босой?
Босой? А я и не знал.
Научил Любу нырять и плавать в глубине без акваланга. Её восторгам не было конца.
Батискаф имел два пульта управления — дистанционный, смонтированный в одной из рубок спасателя, и автономный, расположенный в спускаемом аппарате.
— Всё готово — прошу, — главный конструктор предложил принять участие в пробном погружении.
Стив был сух и деловит, указал нам наши места:
— Сидеть, смотреть, руками ничего не трогать.
Герметично закрылся входной люк. Батискаф качнулся на талях, поднятый над палубой. Стрела переместила его за леера, и начался плавный спуск на воду. Матросы с ялика освободили аппарат от строп.
— Мы на плаву, — доложил Стив.
— Вижу, — голос Видгофа. — Герметичность?
— В норме. Готов к погружению.
Я Любе на ушко:
— Травим воздух?
— Тс-с-с. Далее все операции телекинетические, — она шёпотом.

Под этот шепоток ухнули под воду — иллюминаторы застило воздушными пузырями.
— Ровнее, — голос Видгофа. — Скорость погружения высока.
Стив развёл руками, пожал плечами, обернулся к нам, призывая в свидетели — мол, он тут ни при чём.
Эй, там, наверху, нельзя ли полегче — ни котят в ведре топите!
Видгоф:
— Глубина погружения…. Скорость погружения…. Герметичность?
Стив:
— В норме.
И так, каждые пять минут.
— Что видите? — голос конструктора.
Я в иллюминатор и вздрогнул, отшатнувшись от собственного отражения в стекле.
— Как страшен ликом Агбе, — припомнил Билли мне былые проказы.
Люба:
— А если поменять освещение
Свет погас внутри батискафа, только перемигивались приборы пульта управления. Над иллюминаторами с внешней стороны вспыхнули прожекторы. Их лучи с трудом пробивали толщу воды, замусоренную какими-то взвесями.
— Это планктон, — сказала Люба, большой в прошлом специалист по его производству.
Видгоф:
— Глубина…. Давление на борт…. Герметичность?
Получив привычное «в норме», дал команду перейти на автономное управление.
Стив преобразился из стороннего наблюдателя в главное действующее лицо. Его пальцы пробежались по кнопкам и рычажкам — подчиняясь их манипуляциям, батискаф двинулся в горизонтальной плоскости в одну сторону, другую.
Видгоф:
— Попробуйте захват.
Экран монитора показал, как под брюхом батискафа выросли крабовые клешни. С помощью этих рычагов, по задумке конструктора, упавший аппарат будет поднят со дна океанической впадины. И откроется секрет таинственных сигналов «я жив», и, дай Бог, спасён Костик. Завтра….
Мы лежим с Любой в нашей каюте, она рисует пальчиком фигуры на моей груди.
— Давно хочу тебя спросить, Гладышев: ты не жалеешь о том, что сотворил?
— Что я сделал не так, дорогая?
— Ты был богатейшим человеком на планете, в зените славы и почёта, и вдруг разом всё коту под хвост — бездомным бродягой ходишь по земле. Да ладно сам — людей за что лишил азарта борьбы, чувства состязательности, самоутверждения, сделав всех равными.
— Всё-таки я, не полковник Кольт?
Люба промолчала, сомкнув опахала ресниц.
Что это с ней? Решил проконсультироваться.
— Билли, что это с ней?
— Она, Создатель, для России рождена — её величия и славы, а страны не стало….
— Но я не узнаю её.
— Отвык. Привыкнешь.
Подумал, надо заново влюбиться в свою жену. Приглядеться и влюбиться — она того стоит. Как зарождались наши чувства? Стечением обстоятельств — отставной майор ГРУ, избёнка деда Мороза, пьяная ночь и свадьба без сватовства и обручения. А, ещё — на Любу надо прикрикнуть, чтобы стала послушной и ласковой. Это тоже помню.
— Что хочешь от жизни, Гладышев, от себя, от меня?
— Признаюсь, дорогая, иногда хочется нахмурить брови и затопать ногами.
— А и побей — я почувствую себя замужней женщиной. В нашей деревне все мужики баб били.

— И никогда наоборот?
— Всякое бывало.
— Вот видишь. К чему рисковать?
…. Ахейский дворец.
Двор полон гостей — разодетых, пьяных, при оружии. Они пьют разбавленное вино и пожирают жареную баранину. Поют застольную:

Что нам делать, пьяным ахейцам….

И требуют от хозяйки:
— Пенелопа, ты должна выбрать царя. Кто станет твоим мужем, назови.
Люба на ступенях дворца в строгом хитоне, длинная коса короной на голове.
— Посмотрите на себя, знатные господа. Кто из вас считает себя достойным престола? Ведёте себя, как свиньи, едите, как свиньи…. Да вы хуже свиней!
— Мы хуже свиней? — орут пьяные мужи. — Мы? Да ты…. Да ты…. Ты сама не достойна нас. Мы тебя выдадим вон за того убогого в рубище.
Меня выталкивают пред очи царицы Итаки.
— Кто ты, странник? — спрашивает меня жена.
Не узнала, значит и мне не время открываться.
— Я судьба твоя, царица. Посейдон разбил о скалы острова жалкую мою лодку, а Зевс направил сюда стопы.
Знатные гости ржут:
— Свадьба! Свадьба! Дайте ему бубен и шутовский колпак — это наш новый царь.
— Встань рядом со мной, — говорит Люба и обводит строгим взглядом двор и пирующих. — На колени, свиньи, перед вами царь.
Новый взрыв хохота. Он просто душит, разрывает толстобрюхих женихов. Они валятся на спины и сучат ногами в воздухе.
— Ой, помру, — слышны возгласы.
Я смотрю на них с любопытством и жду сигнала Любы-Пенелопы. Знаю, мне не составит труда разделаться с ними со всеми. Ну, же….
Спасибо, Билли, за прекрасный сон.
Настало утро. Утро дня раскрытых тайн. Батискаф заново спущен на воду, задраен люк, экипаж занял штатные места.
От Видгофа остался один голос:
— Скорость погружения естественная.
Несколько минут воздушные пузыри заслоняли обзор, потом они отстали. Спускаемый аппарат набрал нужную скорость — гравитационная составляющая, сопротивление среды и Архимедова сила уравновесились. На мониторе Стива меняются цифры — это фиксатор глубины. За иллюминаторами мелькают рыбы, стаи рыб, планктон, какой-то хлам — наверное, погибшие водоросли, разлагаясь, опускаются на дно (или поднимаются?).
Сопротивление нарастает, движение замедляется. Вода становится гуще (правильно ли выразился?), как компот на дне стакана — полно ошмётков. Что за хлам? Поверхностного происхождения или местная продукция? Сколько неведомого скрывают глубины.
Полчаса пролетают одним мгновением. Дно океана.
— Перехожу на автономное управление, — пилот Маховлич зашелестел клавиатурой, корректируя вектор движения.
Голос Видгофа:
— Край излома на юго-юго-восток от вас. Тридцать метров, двенадцать, семь…. Вы должны его видеть.
Увидели, когда свалились. Батискаф кувыркнулся в разлом морского дна.
Стив:

— Мы погружаемся боком — угол тангажа 15 градусов. Он увеличивается, и я ничего не могу сделать. Что происходит?
Видгоф:
— Глубина погружения?
Стив:
— Пять восемьсот. Угол тангажа 25 градусов. Что происходит?
Монитор фиксирует шесть тысяч метров. Глубина шесть тысяч метров! Это шестьсот атмосфер избыточного давления! Всё живое, всё телесное превратилось бы в лепёшку. Да нет, наверное — в комок, ядро, песчинку….
Видгоф:
— Что видите?
Стив:
— Ни черта не видим. Вес, куда-то исчезает вес. Мы парим…. А прибор показывает….
Видгоф:
— К чёрту прибор, он у вас не исправен.
Следующий час их диалог не отличался разнообразием:
— глубина погружения — возрастает;
— давление на борт — падает;
— герметичность — в норме;
— 11200 метров, — объявил Стив глубину погружения. — Герметичность в норме.
Видгоф:
— Вы должны коснуться дна.
Стив:
— Нет касания. Угол тангажа 155 градусов — мы погружаемся вниз головой.
Видгоф:
— К дьяволу твои углы! Давление на борт?
Стив:
— Давление падает. Такое ощущение, Бен, будто мы прошли центр Земли — вектор гравитации поменял направление на противоположное.
Видгоф:
— Какое ощущение?
Стив:
— Мы в невесомости — всё нормально.
Наклонился к уху жены:
— Сейчас всплывём в Атлантике.
Она прикрыла ладонью мой рот и указала на иллюминатор — за стеклом посветлело. Кромешная тьма, которую не в силах пронзить бортовые прожекторы, чуть-чуть отступила — на метр-два.
Через час погружения вниз головой вода просматривалась на пять-семь метров — мелькали остатки водорослей, какие-то тени, возможно, придонных рыб. Ещё раньше ушло состояние невесомости.
— Угол тангажа 180 градусов, — объявил Стив, и солнечный свет брызнул в иллюминатор.
Мы всплыли чуть дальше того места, где погружались.
— Ни черта не понимаю, — метался по юту Видгоф. — Почему вместо дна вы оказались на поверхности?
— А вы? — спросил он Любу.
— Мне надо посоветоваться, — сказала она и запёрлась в рубке главного корабельного компьютера.
— Вы что скажите? — конструктор батискафа ко мне.
— Билли, отвечай, — я взял паузу.
— Однозначно сказать не могу, — мой виртуальный помощник был озадачен не меньше конструктора. — Первая мысль — батискаф пересёк границу искривления пространства. Ведь по прямой до центра Земли шесть с небольшим тысяч километров, а мы упали на одиннадцать тысяч метров.

— Ну и…?
— Нет ответа.
Видгоф ждал ответа, и я решился:
— Думаю, мы попали в зону аномальности — слышали о таком явлении?
— Слышал и вот что я вам скажу: батискаф с вами или в автоматическом режиме в эту бездну до тех пор не сунется, пока мне не растолкуют, с чём эту аномальность едят, и чего от неё можно ожидать.
Перед закатом Люба покинула виртуальную исповедальню и собрала консилиум. Неожиданно поддержала Бенжамина Видгофа:
— Сюда направляется группа учёных — физиков, океанологов, специалистов аномальных явлений. Будем изучать случившийся конфуз.
— Там мой брат, — напомнил я. — И он нуждается в помощи.
Обвел взглядом присутствующих, ища поддержки. Стив прятал глаза, считая причиной случившегося свой непрофессионализм. Свенсон плавился улыбкой и пощипывал бородку, довольный участием в таком серьёзном форуме.
— Что предлагаешь? — спросила Люба.
— Повторить попытку, ориентируясь не на дно впадины, а на сигналы Костиного оптимизатора. Мы доберёмся до него без риска отклонения.
— Кто это может гарантировать?
— Я могу рискнуть.
— А я не сторонница сабельных атак, — жёстко сказала Люба. — Ждём подкреплений.
И встала, давая понять, консилиум закончен.
Свенсон предложил вечерний чай заменить бренди.
— Глоток-другой для душевной беседы.
Наполнили бокалы, глоток-другой, и нашлись знатоки морских баек.
…. — Дед мой рассказывал, а ему его. Это было в эпоху парусных судов — штиль застал французский бриг с полусотенной командой. Да как бы не в этих самых широтах. Дни, недели, месяц — на небе ни облачка, ни ветерка в парус. Народ с ума стал сходить от жары и безделия. Двое за борт сиганули и пропали. Один на боцмана с ножом — пришлось связать и в канатный ящик. Как-то ночью вахтенный тревогу поднял — на борту посторонние. Выбежал народ — палуба кишит плоскими, как глисты, змеями. Прут из воды, через борт и по трюмам. Матросня со страху на мачты забралась. Капитан кортик обнажил:
— Не робей, ребята!
И ну рубить нечисть ползучую. Только не многих успел: облепили его змеи, спеленали, а когда клубок распался, не стало ни капитана, ни кортика — одна фуражка на палубе. Никто на помощь не пришёл: такой страх обуял моряков — висят на вантах марсельскими сосисками, ждут своей участи, но змеи их не трогают. Однако заметили ребята, что бриг рассыпаться начал — на части, куски, отдельные фрагменты. Немного времени прошло, не стало корабля — доски, брусья, мачты плавают, а брига нет. Все болты, винты, гвозди, и шурупы похитили исчадия и сами пропали. Связали тогда ребята плот, и кое-кто спасся.
— Годится, — одобрил историю Свенсон и поднял бокал. — За бесстрашного капитана.
— А вот послушайте…, — подал голос очередной рассказчик.
Я слушать не стал, перебрался на бак, оседлал шпиль.
— Билли, там мой брат, он зовёт на помощь — его крик звучит в моём сердце.
— Не драматизируй — сигналы шлёт оптимизатор.
— Ты должен мне помочь — и это тот самый момент, когда нужно конкретное участие, а не дурацкие советы.
— Ну, спасибо….

— Помолчи. Я хочу спуститься в бездну на батискафе, но не умею им управлять. Ты мне поможешь. Мы не будем искать дна впадины — курс на сигналы оптимизатора. Я уверен….
— Глупости. Тебя ждёт повторение пройденного и, может быть, в худшем варианте.
— Ты не знаешь этого наверняка — думаю, стоит рискнуть. Когда все уснут….
— Когда все уснут, поднимайся на палубу — есть альтернатива твоей задумке.
— Колись.
— Когда все уснут….
…. — Дуешься? — Люба расправляла постель.
— Мой брат в беде — я ни о чём больше не могу думать.
— Мы слышим лишь сигналы оптимизатора, и рисковать жизнями людей ….
— Я предложил только свою.
— И даже в этом порыве тебя никто не поддержал.
— Стало быть, я ни для кого ничего не значу. Спокойной ночи, — подхватил одеяло, подушку и к выходу. — Попрошу у капитана гамак.
Люба в спину:
— Как тяжело с тобой. Ты не умеешь оставлять дела за порогом, Гладышев, ты не готов к семейной жизни.
Свенсона искать не стал — расстелил одеяло на спардеке, подушку в изголовье. Прилёг — тут как тут вахтенный. Видел, как команда пялится на мою жену, и понятно его ехидство:
— Тесно в каюте, сэр?
— Нет. Сегодня стоит не поспать — раз в триста лет Марс и Венера сходятся в одной точке звёздного неба, и рождается маленький астероид.
— Вы это серьёзно, сэр?
— Я назову его своим именем.
Матрос ушёл на мостик озадаченный.
— И что ж ты, Билли, не просветил его?
— Он сам не пожелал. Задайся целью — вся сумма знаний, накопленных человечеством, на его руке. А ему люб свой собственный мирок.
— Мозги задаром пропадают?
— Он имеет всё, что хочет иметь от оптимизатора, взамен мы пользуемся его телекинетической энергией.
Звёздный купол чуть качался от лёгкой ряби на воде. Где Марс, где Венера? Вот забил шараду вахтенному.
— Билли, вроде все угомонились — валяй свою альтернативу.
— Ты приведений не боишься?
— Кабы были, может и пужался.
— Смотри….
Вдруг почувствовал раздвоение личности. Хотя нет, это не верно. Личность была одна — лежала на спардеке. Я её видел со стороны, из некой бестелесной и светящейся субстанции. И это нечто (или этого некто?) я тоже видел, давя спиною одеяло на спардеке.
— Билли, это что?
— Твой фантом. Можешь считать его приведением, хотя по физической сути это младший брат шаровой молнии — слабый заряд электростатического электричества.
— И я могу в таком обличии сквозь все преграды проникать? — спросил и пересёк спардек насквозь вместе со своим бренным телом.
— И даже сквозь толщу океана. Вперёд?
— Нет, вниз, — заражаясь его мажором, прошил судно от палубы до киля, не потревожив спящих моряков.
Надо бы Любу поцеловать, подумал, а Билли с ехидцей:
— Боишься не вернуться? Не дрейфь, Создатель — это лишь фантом, всего лишь мысль, облачённая в сгусток электронов. Почувствуй себя бестелесным.

Не имея массы и плотности, разогнался в морской среде, я так думаю, до скорости света и спохватился — где верх, где низ (поверхность и дно) и вообще где я, в какой дали от спасателя, зловещей впадины и Костиного аппарата?
— Билли, можешь сориентировать на сигналы оптимизатора?
«Я жив», «я жив», «я жив», как сигналы морзянки из глубин океана.
Слышу, брат, иду на твой SОS.
Я не шарился по дну в поисках излома — напрямик через водную хлябь и твердь земную к месту долгожданной встречи.
У меня не было глаз — мне они ни к чему, у меня не было ног и рук — я мысль, облачённая в электронную оболочку. Но то, что предстало на илистом дне впадины, повергло меня в крайнюю степень неистовства.
               — Я порву их на куски!
               — Осторожнее, Создатель, твоя энергия ограничена. Наша цель — оптимизатор.
               — Нет, Костя.
               — Тогда стоит проникнуть в аппарат и оглядеться.
               Космический модуль, полузарытый в ил, более походил на червивое яблоко — весь в дырах, через которые сновали плоские змеи. В одно из таких отверстий проник и мой фантом. Мне не нужен свет — отражённые потоки электронов приносили информацию о любом предмете. Но сколько я не бился, куда бы их не посылал, брата нигде не было.
Оптимизатор обнаружил возле кресла пилота.
               — Берём прибор и делаем ноги, — это Билли.
               — Костя где?
               — Я вижу то же, что и ты.
               — И никаких мыслей?
               — Одна — кажется, наше присутствие заметили. Поторопись.
               — Ты думаешь, я подниму эту штуку?
               Накрыл оптимизатор всем сгустком электронов — выручай меня сила нечистая!
Браслет имел и массу, и плотность. Поднять я его поднял, в одну из дыр в обшивке модуля с ношей проскочил, но разогнаться до световой скорости, понятно, не сумел. Более того, при столкновении с плоскими змеями — а эти твари погнались за мной вспыхивали голубые молнии электрических разрядов. Гады падали сражённые, но я слабел. А впереди ещё тысячи метров подъёма.
               — Билли, это что за твари?
               — Какой-то симбиоз животно-растительного мира.
               — Доигрались, миротворцы хреновы!
               — Они-то тут причём? Причуды матушки Природы.
               Потом змеи отстали. Стал узнаваем подводный мир….
То ли я спал и сон ужасный видел, то ли было это наяву — гадал, лёжа на спардеке, но в руке у меня был оптимизатор.
— Сэр, вы видели, видели? — возбуждённым подскочил вахтенный. — Я назвал его Дороти, в честь жены.
— А мне не повезло — проспал.
В руке у меня Костин оптимизатор, и он по-прежнему сигнализировал — я жив, я жив, я жив. Как и предполагал — одна-разъединственная клеточка моего брата чудом сохранилась в пазах браслета, и тот слал её отчаянные призывы.
— Билли, одна клеточка, одна только клеточка живого человека. Её можно клонировать, но будет ли это существо моим братом? Смогу ли я его любить, как прежде?
— Будем поглядеть — помести браслет в анализатор. Он в рубке корабельного компьютера.
Жду результаты анализа.
— Билли? Ты нашёл клетку?
— Нет. Её и не было.
— Кто же слал сигналы? Прибор зациклило?
— И да, и нет.

— Поясни.
— Как раз это не смогу. Факты изложу, а объяснений им нет. Пока….
— Валяй факты.
— В какой-то момент — в космосе, в атмосфере, или в воде, а может, в момент пересечения границы искривлённого пространства — сознание Константина Владимировича покинуло телесную оболочку и перешло в оптимизатор.
— Как это? Разве такое возможно?
— Не знаю как, не думал, что возможно, но факт налицо — Константин жив, погибло его тело. Возможно от страшного давления.
— Или змеи проклятые сожрали.
Взял в руки оптимизатор.
— Ты говоришь, что здесь мой брат? Как джин в кувшине? Утопия.
— И тем не менее.
— Что будем делать?
— Возвращать к нормальной жизни — дадим ему новую телесную оболочку. Создатель, неужели не чувствуешь торжественности момента? Мы стоим на пороге величайшего открытия — возможности перемещения интеллекта из телесной оболочки в прибор и обратно!
Но я не разделил его виртуального оптимизма — мой брат погиб. Сколь ни тверди, Билли, что сознание его живо и скоро воплотится — прежнего Кости уже не будет. Я знаю.
Промокнул слезу рукавом.
— Куда с этим?
— В Эскулап-Сити, на берег Мичигана.

3

Сити то Сити, но как туда добраться? Без Любиной помощи никак. Значит надо общаться — что-то рассказать, что-то утаить. А, Билли?
— Что придумать?
— У нас проблемы, Создатель, с Анастасией проблемы.
— Что случилось?
— Я потерял с ней связь.
— Она сняла оптимизатор?
— Нет, я потерял с ним контакт. Я беспокоюсь.
— Я теперь тоже. Что с её спутником?
— Та же история — пропала связь с оптимизатором и его носителем.
— Как это произошло?
— Они вошли в контакт с инопланетянами и получили приглашение на борт космического корабля….
Она всё-таки нашла их — вот девчонка!
— Ну-ну, и какие подробности?
— Как только за ними захлопнулся люк-трап, оборвалась связь с оптимизаторами.
— Их захватили? Отняли и уничтожили браслеты?
— Оптимизаторы весьма устойчивы к внешним воздействиям, а вот связь — всё тот же древний принцип электромагнитных волн, которые несложно заблокировать.
— Вот видишь. Настенька попьёт чайку и выйдет на лужайку — связь восстановится.
— Ты сейчас меня успокаиваешь или себя?
— Что предлагаешь?
— Это ты предлагаешь — немедленно вылететь к месту обрыва связи и выяснить в чём дело.
— Где это?
— Североамериканский континент, восточный склон Скалистых гор.
Беспокойство за судьбу дочери вытеснило из души все прочее остальное . Спустился в каюту, разбудил жену, поведал причину.

— Что делать? — всполошилась Люба.
— Лететь к месту последней связи, искать следы, причины….
— Да-да, немедленно, конечно….
На гидросамолёте пересекли океан. К отрогам Скалистых гор «по щучьему велению» перенёс автомобиль — старый изъезженный армейский пикап. Ещё полдня козьими тропами, и вот она, хижина дяди Тома — причудливое строение из брёвен и шкур.
Дядюшка Том — Томас Дэвидсон — убеждённый холостяк, чудак, охотник. У него есть оптимизатор — он надевает его на ночь, забываясь в эротических снах. И ружьё — им он добывает пищу, стреляя диких птиц и животных. Как раз к нашему приходу распотрошил убитую индейку и прилаживал к вертелу над костром.
Наше появление не смутило его ничуть и не удивило. Широким жестом пригласил к предстоящей трапезе. По-русски его слова звучали бы так:
— Милости прошу.
Прирученный камышовый кот — единственный домочадец Робинзона гор — перетащил объёмное брюхо поближе к пище. Люба попыталась погладить его, но самолюбивое создание уклонилось от ласк.
В хижине дяди Тома жили Настенька и Жан. Здесь остались их вещи. Отсюда они ушли в экспедицию и не вернулись.
— Зелёных карликов искали, — доложил хозяин.
— Зелёных? — заинтересовалась Люба. — Почему зелёных?
— А я их видел — вот как вас. Они глазастые, лысые, маленькие — Том Дэвидсон отмерил ладонью метр от земли — и зелёные.
— Как же они завелись в ваших краях?
— На тарелке прилетели.
— Вы видели?
— Там, — чернокожий охотник махнул куда-то рукой. — Там, в горах стоит их тарелка — надо думать, неисправная. Вашим ребятам обещал показать, но не дошли — гроза ударила. Жуткое дело — гроза в горах. Вернулись. Потом сами пошли, говорят: «Дорогу запомнили». Думаю, нашли.
За разговорами жаркое подоспело.
— Угощайтесь, — предложил Томас, и первый кусок достался коту.
Я потянулся к оптимизатору.
Билли:
— Не стоит.
— Тогда аппетит.
— Ой, как кушать хочется, — встрепенулась Люба.
И сам ощутил приступ голода — такой, что с удовольствием умял добрый кусок полусырого, сочащегося жиром и кровью мяса. Без хлеба, но с солью — крупной, серой, должно быть, из камня дроблёной.
Люба, ополоснув в ручье лицо и руки:
— Давно у вас завелись зелёные карлики?
Дядя Том:
— В прошлом году приметил, а кто из нас раньше завелся, не скажу — не знаю. Может, и они. Как увидел, говоришь? На перелёт утиный вечерком пошёл. Уж зорька гаснет — летят. Бабахнул. Одна, вроде как, не камнем вниз, а бочком-бочком отбилась от стаи и приземлилась. Убил — не убил? Направление запомнил — думаю, потом посмотрю. Ещё посидел — перелёт закончился, и я поднялся. Пойду, думаю, гляну — всё равно по пути. Совсем темно стало — сапоги едва различаю, где тут утку узреть. Но иду, смотрю под ноги. Стоп! Что за дьявольщина! Вижу тень перед собой. Не сразу сообразил — свою. Вон колпак от зюйдвестки, вон ружьё за спиной. Луна что ль из-за горизонта выскочила — солнцу как бы ни ко времени. Поворачиваюсь — святая дева! — светящийся диск спускается с неба за гору. А от него прожектор по земле шарит — ну, и по мне пробежался. Вон там….

При этих словах охотник махнул рукой куда-то за спину, и мы с Любой дружно глянули в темноту.
Том Дэвидсон продолжил:
— Меня любопытство разбирает — что за чертовщина? Следующим днём собрался по-походному и на ту гору. А потом вниз. Там, на площадке в расщелине, и приметил этих головастиков. Две тарелки стояли борт к борту, а букарашки зелёные суетятся меж них. Это они мне сверху муравьями показались, а подобрался ближе, смотрю — нет, вроде бы люди, только заморенные: ручки тоненькие, ножки того и гляди подломятся. А сами таскают что-то из одной ракеты в другую. Корабли их космические больше на жаровни похожи, только без ручки. Тарелки, одним словом.
Дядюшка Том подкинул в костёр, затащил кота на колени, пригладил и продолжил:
— Домой вернулся, места не нахожу — хочется ещё раз на них взглянуть.
— Вы бы учёным сообщили, — подсказала Люба.
Старый негр хмыкнул и пальцем погрозил:
— Ты наговоришь! Что, мне тут одному плохо живётся? Нет-нет — никаких учёных. Ну, да ладно. Скоро опять за гору собрался. Жаровня одна стоит, второй след простыл, и головастиков не видать. Насмелился, подошёл — все следы осмотрел и сообразил: улетели черти. Ракетку бросили и улетели. Обошёл тарелку эту — скрутить нечего. Из деревца лесенку срубил, наверх забрался, та же картина — окон нет и отломить нечего.
— Так и стоит? — Люба с недоверием.
— Уж с годик как.
— И вы никому не слова?
— Если бы. В город за припасами выбрался, в салуне перебрал и растрепался.
— Кому?
— Разве помню? Только вдруг эта парочка явилась. Нет, люди неплохие — целую коробку виски принесли. Угостили, а потом с вопросами, а потом с просьбами — проводи да покажи. То самое место…. Ну, и повёл — дальше знаете….
— Нам покажите? — спросила Люба. — Девочка — дочь моя.
Охотник покачал головой:
— Не шибко похожа. Скорее на него.
— Это мой муж.
— Да мне плевать! Выпивка у вас есть — что я зазря должен ноги бить?
— Мы принесём.
— Тогда и покажу.
Я тронул Любу за локоть и мысленно:
— Оставь дискуссию пустую. Идём спать — утро вечера мудренее.
Костёр потух, беседа угасла. Одинокий охотник устроил себе ложе под навесом, уступив нам хижину. Глянул на небо, покряхтел, поворочался и застегнул на руке оптимизатор — время эротических снов.
— Билли.
— Всё понял, Создатель.
Мы лежим с Любой в хижине на топчане. В прорехи убогой кровли подмигивают звёзды. В горах они ярче. Я ласкаю жену, но не от страсти, скорее по привычке. И она принимает их (ласки) в душевном спокойствии, думая о другом.
— Ты веришь старику?
— В чём сомнения?
— Что могло произойти с Настенькой и её спутником?
— Попробуем выяснить.
— Ты так спокоен.
— Пока не вижу повода для паники.
— Если что-нибудь случится, начну верить в проклятие генерала. Кстати, чем ты так не угодил деду?
— Был инцидент.
— Небезгрешен ты у меня, Гладышев.

— Каюсь, дорогая.
— Грешишь и каешься — удобно пристроил душу.
— С комфортом.
— А мне хочется плакать, — Люба отвернулась.
Мы рядом — беда общая сплотила, но не примирила. И я повернулся к жене спиной.
Солнце ещё не перевалило через гору — в дверях седая и курчавая голова старого негра:
— Вы, кажется, хотели на что-то взглянуть? Тогда пошевеливайтесь — к закату надо бы вернуться.
На его чёрном запястье серебром отливал оптимизатор — чудесный сон продолжался.
Сборы были недолги. Нет, с полчасика Люба таки потратила на утренний туалет — умылась в роднике, расчесала волосы, переоделась в походную амуницию. А я привык, что за гигиеной тела следит Билли, и эти тридцать минут просидел, наблюдая.
Выступили. Тропинка петляла меж кустов и деревьев, не круто забирая вверх. Дядюшка Том шёл впереди с ружьем на плече и пустым рюкзаком за спиной. Следом моя жена в брюках и штормовке цвета хаки — все лишние вещи остались в хижине. Замыкал шествие я.
Гора постепенно надвигалась, местами нависала, но звериная тропа, петляя, каждый раз находила пусть не самый короткий, но вполне проходимый путь. Потом тропинка пошла вниз — начался спуск. Даже не заметил как. Всё время вершина была впереди и сверху, а теперь за спиной. Наверное, горное плечо перевалили.
В какой-то момент проводник сошёл с тропы. Она вильнула в сторону и вниз, а он прямо и в кусты. Нас поманил и сделал знак — быть осторожным. За ним следом — он на карачки, и мы на четвереньки опустились. Подбираемся к краю расщелины. Вот она — загадочная площадка на дне горного ущелья. Сверху хорошо видна. И удивительное…. Нет, сооружением его никак не назовёшь. Летающая тарелка — очевидцы верное дали определение космическому аппарату инопланетных существ — стоит во всей красе, а кажется, парит над землёй обтекаемыми формами. Цвет скорее металлический, но глубокий и ощущение — мерцающий. Стоит в тени, далеко от прямых лучей, а блазнится — гуляют по поверхности солнечные зайчики. Линии обвода правильные, строго выдержанные, в то же время гармоничные (грациозные?) без намёка на напор, мощь или агрессивность.
Вот ты какой — НЛО! Завораживает.
Люба мысленно перекрестилась:
— Если долго-долго всматриваться в бездну, она начнёт заглядывать в тебя.
— Никого, — подвёл итог получасовому наблюдению дядюшка Том. — Спустимся.
Мы вернулись на тропу.
— Билли, с Настенькой по-прежнему нет связи?
— А что изменилось?
Тропинка вывела нас на плато. Вот он, летательный аппарат гуманоидов, во всём великолепии. Высотою этак с двухэтажный дом, в диаметре — целая усадьба. Но каково исполнение! Изящная конструкция из двух плоских конусов опирается на острие нижнего и непонятно каким чудом удерживает равновесие, не заваливаясь на край.
— Ракушка, — подумал я.
— Будто кувшинка закрытая, — откликнулась Люба.
Открыта первая загадка — солнечных бликов. Дело в зеркальной поверхности — сверху мы видели отражения облаков.
— Кто-то здесь был, однако, — покачал головой наш проводник.
К такому умозаключению привёл его ствол дерева с остатками сучьев — примитивная лестница — лежащий на некотором удалении от НЛО. Это обстоятельство расстроило охотника. Томас принялся накручивать круги по плато, изучая следы. Вид его выражал недовольство, а движения — настороженность. Дэвидсона что-то напрягало.

Я притащил незамысловатую лестницу и приставил к овальной кромке НЛО. Люба ловко вскарабкалась на его поверхность.
— Что там? — отошёл от летательного аппарата на достаточное расстояние, чтобы видеть его поверхность и присел на валун.
Люба обошла верхний конус тарелки по круговой.
— Где у неё люк? Движетель? Рули? Не иначе нечистым духом….
Я шутливо перекрестился:
— Храни, Господь. Спускайся.
— Слушай, у неё поверхность тёплая….
— Может, радиоактивная?
— Оптимизатор дал бы знать.
Томас Дэвидсон скверно выругался, и я, спрыгнув с валуна, поспешил к нему.
— Нашли что-нибудь?
— Нашёл. Уносить надо задницы. Были они здесь, после меня были. Шныряли — вон как наследили.
— А дочери моей следы здесь есть?
Вместо ответа чернокожий проводник поманил рукой.
— Иди сюда. Вот они, её следы.
Он подошёл к ближайшим кустам.
— И там, и там…, — указал рукой.
— И что это значит? Послушайте, Дэвидсон, вы специалист, вы можете изучить все следы и рассказать, что произошло с моей дочерью и её спутником?
Следующий час сидел на упомянутом камне в позе роденовского Мыслителя. Люба на краю космической тарелки, болтая ногами, а проводник, где шагом, склонившись, где на четвереньках, а то и ползком передвигаясь, изучал поверхность плато. Иногда он что-то поднимал, осматривал, обнюхивал, бросал и двигался дальше. Наконец поднялся, отряхнулся и решительным шагом направился ко мне.
— Подождите, подождите! — Любочка сорвалась с места, пробежала краем тарелки к незатейливой лестнице и спустилась вниз. — Меня подождите.
Старый охотник поведал. Моя дочь и её спутник были здесь. И в то время здесь были зелёные карлики. Вторая их машина приземлилась рядом с первой. Судя по всему, инопланетяне вновь потрошили брошенный корабль. В тех кустах прятались Настенька и Жан, наблюдая. Потом их нашли. А может, они вышли сами. Вон там они стояли рядом с заморышами — лицом к лицу. Долго стояли — наверное, беседовали, объясняясь жестами. Потом их чёртова тарелка улетела и увезла на борту землян.
— Их захватили?
— Следов борьбы не видно — может, уговорили.
— Ты ему веришь? — Люба мысленно.
— А в чём сомнения?
— Ты бы полетел с чужими людьми на чужую планету?
— Людьми?
— Оговорилась — гуманоидами….
— Я нет, а вот Настенька….
Вспомнилась давняя вылазка двух Анастасий, внучки и бабушки, в Нью-йоркский Гарлем. Для девятилетней девочки негритянские трущобы мегаполиса были под стать чужой планете.
— Настенька могла: она авантюрная, в бабушку.
— А может, всё Жан решил?
— Может….
Нашу безгласную дискуссию прервал проводник:
— Уносить надо задницы — не дай Бог, вернутся.
— Есть подозрения? — встрепенулся я. — На чём основаны?
— У меня чутьё на неприятности, — толстые губы Тома потянулись к мясистым ноздрям.

Люба картинно простёрла к небу руки и устремила взор.
Я ощутил сильное головокружение и скользнул с валуна.
НЛО плавно оторвался от земли, завис над ней, едва не касаясь.
Приступ тошноты.
Покинутый экипажем летательный аппарат поднялся ещё метров на сорок.
У меня потемнело в глазах.
НЛО рванулся с места по кривой — в сторону и вверх — исчез за скальным выступом в мгновение ока.
— Как ведьма на ступе, — прохрипел кто-то рядом.
Это Том Дэвидсон. Откуда взялся? А, впрочем, какая разница.
— Шли бы домой, милейший.
— А вы?
— А мы остаёмся.
Охотник ушёл, волоча ноги. Ему тоже досталось — серебряный браслет сверкал на чернокожей руке.
Вскарабкался на Философский камень — мне надо привести в порядок мысли.
Она всё-таки решилась на это. Не посоветовалась. Не поспорила. Не убедила….
— Билли, чёрт бы прибрал твой оптимизатор — ты заставляешь действовать против желания.
— Отправляйся следом — я подгоню какой-нибудь небесный самокат.
— А вдруг вернутся гуманоиды?
— Оставайся и жди.
— Что им скажу за НЛО?
— Всегда говори правду, если сомневаешься.
…. Прошло несколько дней. Я бродил по плато, шарил в обрамляющих его зарослях — всё пытался обнаружить что-то, упущенное следопытом Дэвидсоном. Не обнаружил.
Вызвал Билли на диалог.
— Меня терзают смутные догадки. Ты говорил, капля влаги не упадёт с небес без «добра» Смотрителей погоды — откуда гроза, остановившая первую экспедицию Жана и Насти к НЛО?
— Плановая: на год вперёд расписан каждый день — когда лить, когда сушить. Если б ребята запросили сводку в Центре Управления Погодой, они не сунулись в тот день в горы. Молодо-зелено….
— Билли, а мне так кажется, что только после грозы инопланетные гости появляются здесь.
— Ну, хорошо, сделаю в ЦУП заявку от твоего имени на внеплановую.
Потом была гроза.
Прав старый охотник — гроза в горах жуткое дело. Молнии ослепительны. Грохот грома, многократно отражённый, закладывал уши. Я думаю, если бы не оптимизатор — прощай барабанные перепонки. И дождь…. Вода неслась с кручи, всё сметая со своего пути.
Я спасался от селевого потока на вершине валуна — продуваемый ветрами, исхлёстанный струями дождя, оглохший и ослепший. Впрочем, утрирую — оптимизатор надёжно защищал организм от всех напастей, кроме одной — душевного дискомфорта. Ну, не идиот же я круглый — ликовать застигшему ненастью.
— Билли, мне нужно жильё.
— Подогнать палатку или вагончик? А хочешь яхту на лужайку с милой стюардессой? Будешь капитаном.
— Тебе что за корысть в комфорте?
— Так ведь, может статься, на века ты здесь, на целые столетия.
— Вот тут ты маху дал, тёзка пирата. У проблемы два решения — не дождусь их здесь я, так Люба, распотрошив «тарелку», найдёт каналы связи.
— Весьма прагматично, — мне показалось, ухмыльнулся он.

Да, плевать.
Непродолжительные поиски увенчались успехом — на высоте трёх-четырёх метров в скалистой стене над плато обнаружил зёв пещеры. Приладив ставшую опять нужной незамысловатую лестницу дядюшки Тома, забрался в объект природного зодчества. Осмотрелся, оценил и вступил во владения, прогнав прочь гремучую змею.
— Была бы кобра иль гюрза, куда ни шло, а эта тварь спать не даст своим хвостом, — объяснил Билли экспансию.
Ложе соорудил, наломав кедровых лап. Постель из листвы и горного разнотравья получилась ароматной. Прилёг — обзор что надо: всё плато на виду.
— Думаю, ночью нагрянут. Попроси безоблачность.
Солнце скрылось, одарив вершину золотистым контуром. Гроза отмыла луну, отскоблила — её белый диск выкатился на сереющий небосвод.
— Вот это к месту! Ночным светилом ещё не научились управлять? Я бы попридержал его над ущельем до утра.
Облитые лунным светом фантастически смотрелись скалы над плато. И сама поляна, облюбованная инопланетянами, будто кадр неснятого фильма. Только чего-то не хватает в интерьере…. Наверное, тарелка была бы к месту.
— А, Билли? Может, по чуть-чуть в честь новоселья?
На губах вкус виски, в голове лёгкое кружение, на душе умиротворённость. Захотелось философствовать.
— В чём смысл жизни?
— Твоей иль вообще?
— И твоей тоже.
— Наверное, в стремлении избежать её конца.
— Так мы же бессмертны.
— Организм не стареет — это верно, но тело и сознание весьма хрупки и уязвимы, как беззащитна Земля перед космическими катаклизмами.
— Считаешь, можем что-то сделать в этом плане?
— Можем и должны. Например, противометеоритная защита на дальних подступах.
— Понял, куда клонишь — дел непочатый край, а я лежу тут и маюсь ерундой. Однако, посмотри на проблему шире. Если дождусь зелёных головастиков, найду с ними общий язык — сколько сразу снимется вопросов, а? Уж они-то знают, как спасаться от комет с метеоритами — такие виражи по космосу закладывают.
— Вероятность ничтожна, но не исключена. Больше шансов на успех сулит трофейный корабль гуманоидов.
— А с ним что?
— Аппарат вскрыли — попотеть пришлось виртуальным медвежатникам. Да-да, именно компьютерным сканированием нашли вход в тарелку и подобрали код к замку.
— И что там?
— Пусто. Демонтировано и вынесено практически всё оборудование.
— То есть, связи не будет?
— Нет и невозможно понять, какие черти носили аппарат по вселенной — ни намёка на движитель.
— Во истину гроб — не стоило тащить с погоста.
— Стоило. Хотя бы ради материала — это чудо неземного производства сейчас изучается и открывает нам свои секреты. Понимаешь, Создатель, в аппарате нет ни одного сварного шва, стыкового соединения — он монолитен, как кристалл. Его создавали молекулярной механикой. А аэродинамические характеристики самой тарелки? Мы скоро будем строить подобные корабли!
— Билли, у меня пропала дочь, — осторожно напомнил я.
— В этом направлении динамики нет.
— Ну и помолчи.

Скудна ночь на развлечения дозорного. Метеорит, покончив счёты с жизнью, продырявил небосвод. Где-то камень прокатился, заставив вздрогнуть и насторожиться. Когда луна убралась за горный выступ, совсем стало тоскливо. Где же ты, Настенька?
Перед рассветом туман спустился с гор и затопил плато. Выше, выше, вот его клубы закупорили вход в пещеру.
Не прилетели карлики! Билли, давай спать.
…. Осень в Москве. Коммунальные работники метут сухую листву в кучи и поджигают. Пока шарят спички в карманах, проказник ветер разносит жёлтые листья по дорожкам. Чертыхаясь, поборники городской чистоты, хватаются за мётлы.
А нам нравятся ясени в золотом убранстве. И осыпавшиеся их наряды на газонах и асфальте. Мы сочувствуем задире ветру и не прочь ему помочь. Исподтишка, конечно, а то недолго и метлой пониже спинки схлопотать.
Также нравится запах дыма горящей листвы — он дальний родственник таёжных костров, и будит в душе ностальгию ушедшего лета, с несостоявшимися походами, ночёвками у костра, рыбалками, купаниями в лесной заводи. Вот в следующее лето обязательно….
— Можно и зимой на лыжах….
— Конечно, можно…. И обязательно это сделаем.
Мы идём с Анастасией из садика домой. Дочь держится за мой палец и скачет то на одной ножке, то на другой, то на обеих вместе, затрудняя нам движение. И хоть в осеннем сквере совсем не скверно, и особо некуда спешить, делаю ребёнку замечание:
— И что ты всё скачешь, егоза?
— Потому что ты мой папа….
…. Туман держался на плато весь день.
— Ты издеваешься, Билли?
— У тебя начинает портиться характер — ещё месяц засады и ты завоешь на луну от досады.
Я проглотил обиду.
— Такой вопрос: ещё в прошлом веке небо Земли и ближайший космос были взяты под постоянное наблюдение — как же эти зелёные бестии проникают сюда незамеченными? И садятся, и взлетают, и людей похищают….
— Это ещё одна загадка НЛО. Ну, ничего, с Божьей помощью и своим разумом до всего докопаемся — дай время.
— Взломщики вы с Любовью нашей Александровной, а жизнь это искусство компромиссов. Вот прилетят гуманоиды, я с ними договорюсь. Уверен….
Уверенность моя таяла день ото дня. На чём основана надежда, что гуманоиды появятся на плато? На предчувствии старого трусливого алкаша? На том, что они дважды за последний год были здесь? Но они вынесли с неисправного корабля всё, что хотели, и даже больше. Зачем им сюда возвращаться? Напрасно трачу время — прав Билли.
— Билли, вселенная неразрывна, верно?
— К чему ты?
— Бесконечна и неразрывна, как море?
— Ну, допустим.
— Хочу запустить в неё бутылку с посланием.
— Как себе это представляешь?
— Сигнал, однажды пущенный с Земли, будет блуждать в безграничном космосе, и есть надежда, что однажды они встретятся — послание и адресат. Ты поможешь?
— Вероятность рандеву настолько ничтожна, что и не стоило бы говорить, но если это путь к отступлению, то да, я помогу. Мы возвращаемся в цивилизованный мир?
— Не гони лошадей. Скит затворника, пещера отшельника — лучшее место для эпистолярного творчества. Послание надо сочинить….
Следующие несколько дней…. и ночей, во время дозорной службы, слагал текст — такой, чтобы Анастасия, прочтя, немедленно откликнулась и поспешила к нам.

…. Зима в Москве. На детской площадке двора лепим с Настей снеговика. Снег первый — рыхлый, липкий и совсем не холодный — легко сворачивается в большущие комья. Начинает дочь, а потом кричит:
— Ой-ой-ой, снеговик меня переваливает.
— Катай маленький шарик для головы.
Пластмассовое ведёрочко, две пуговицы, морковка….
— Рот забыли! — сокрушается дочь. — Как он будет говорить?
Соседский мальчишка критически осматривает снежную фигуру.
— Зачем он нужен?
— За подарками пошлём к Деду Морозу.
Сорванец не верит Насте, смотрит на меня.
— Ты чего хочешь на Новый Год?
— Чтобы папа был трезвый.
Настя стягивает варежку и гладит мальчику бледную щёчку:
— Бедненький. Хочешь, подарю своего папу?
…. Чем больше думал над текстом послания, тем больше он терял в объёме. Наконец настал день, когда многостраничные причитания уместились во фразу из четырёх слов: «Земля ждёт детей своих». Я и на два был согласен, но Билли усмотрел в «Земля ждёт» скрытую угрозу, которая не приемлема в дружественном обращении.
Чуть позднее сообщил: и затея, и текст послания одобрены Советом Распорядителей.
— Кем-кем?
— В его ведении все акции Всемирного Разума.
— О, Господи, никуда без бюрократии!
— Ты долго ходил пешком и отстал от жизни. После первой мозговой атаки на Земле с избытком появилось желающих решать вопросы подобным образом. Силы распылялись, стихии лихорадило. Коллективным решением был создан Совет Распорядителей.
— Да Бог с ним! Когда состоится одобренная акция?
— Сигнал ушёл во Вселенную.
— Я ничего не почувствовал.
— И не должен. Электромагнитный импульс родили все радиостанции Земли, разом задействованные. Твоё послание запущено в космос.
— Сдаётся, Билли, это не совсем то, что я хотел.
— А что ты хотел?
— Я ещё немного подумаю….
…. Весна в Москве. Гуляем в Измайловском парке. Почтенную пару привлекла шустрая белочка. И мы остановились. Дама пытается покормить зверька с руки:
— Ну, иди сюда, иди ко мне, глупенькая. Чего ты боишься?
Настя заявляет:
— Её надо поймать и задушить.
Мы с Дашей в шоке. Бабушка в трансе:
— Солнышко, что ты такое говоришь?
Настя:
— Глупым не надо жить.
— Вот они, детки индиго, — сокрушается гражданин….
…. Который день я в добровольном заключении — ночами бодрствую, днями сплю или пытаюсь о чём-то думать. Который?
— Четырнадцатый, — ворчливо подсказывает Билли.
Две недели — вечером на левый бок, чтоб видеть всё плато, утром на правый — носом в базальтовую стену, чтобы лучше спалось. Всех движений — одуреть можно! Четырнадцать ночей на небе ни облачка — лишь днями белые барашки резвятся на голубой лужайке. Билли, когда там время быть грозе?
Паучок спустился на сверкающей паутинке.

Здорово, приятель! Заходи, гостем будешь.
А он ещё раз, и получился крестик. От его центра начала расти сеть тончайшей нити. Паутина блестит в солнечных лучах — ночью её не видно. Пока не видно. Но угрюмый ткач трудится, не покладая лап, и сеть становится всё плотнее, угрожая в скором времени застить белый свет.
Билли, меня хотят замуровать.
Сизоватая цокотуха стала первой жертвой. Влипла слёту и увязла, и задёргалась в болезненных конвульсиях. А доктор уж на подходе — мигом успокоил….
— Билли, Вселенная неразрывна?
— Ну, и что?
— Если что-то произойдёт на одном её краю, весть об этом непременно домчит до другого?
— У Вселенной нет пределов — она бесконечна.
— Не умничай. Я к тому, что физический факт посещения Земли гуманоидами имел место, и информация об этом несётся сквозь глубины космоса.
— Информацией обо всех физических явлениях Вселенная забита до отказа. Кое-что из этого удаётся зафиксировать нашими приборами.
— Вот именно, приборами. Но мы никогда не пользовались самым совершеннейшим — нашим интеллектом.
— К чему ты клонишь?
— Из всех визитов инопланетных гостей на нашу голубую меня интересует только один — тот самый, в ходе которого в летающую тарелку попали Настя и её спутник. Эта информация зафиксирована Космосом, и где-то в его просторах её можно отыскать. Если конкретно — меня интересует, куда они увезли мою дочь.
— Перестал тебя понимать, Создатель.
Билли растерял менторские нотки, а меня несло.
— Какие твои годы! Вникай: однажды люди собрали воедино разум и сказали Земле — хватит шалить, успокой стихии. Таким же макаром предлагаю поступить и с Космосом — открывай, мол, тайны свои, необъятный.
— Понял. Однозначно нет. Почему? В силу его безграничности — затеряется во Вселенной человеческий разум, и угаснет цивилизация.
— Да будто бы? Ну, хорошо. Тогда без риска — просеять через Всемирный Разум всю информацию, поступающую из Космоса, и попытаться отыскать Настины следы или место её теперешнего пребывания.
— Эксперимент, конечно, интересный, но требует согласования.
— Опять за рыбу деньги! Билли, а ты-то что-нибудь значишь в новой иерархии?
— Можно избежать лишних проволочек, обратившись напрямую к Главному Хранителю.
— Ну, давай к нему.
— Ты будешь убеждать?
— Я.
Через несколько мгновений зазвучал во мне Любин голос.
— Чего тебе, Гладышев?
— Бог мой! Ты — Главный Хранитель? Хранитель чего?
— Всемирного Разума.
— Что же не похвасталась?
— Ты не спрашивал.
— Логично. Хотя откуда мне было знать? Постой, а твоя работа в Центре Космических Исследований?
— Одно другому не мешает. С чем ты?
Я изложил.
Люба:
— Не могу себе представить физику процесса.
— Мы разработаем, — сказал и тут же поправился. — Я подготовлю концепцию.

Билли влез:
— Я кстати её тоже не представляю — физику процесса.
Я отбивался на два фронта:
— Когда-то ты и имени своего писать не мог.
И Любе:
— Главное — понять задачу, а решение придёт в ходе поиска.
Она:
— Ну, может быть. Хорошо, я подниму вопрос на Совете Распорядителей.
— Слышу чиновника, почему молчит мать?
— Только не надо, Алексей…. Советовать и принимать решения не два сапога пары.
Мне бы остановиться, но не смог.
— Ну, конечно, гораздо проще приласкать чужого ребёнка, чем отважиться завести своего.
— Вот ты как…! — Люба прервала телепатическую связь.
Чёрт дёрнул за язык! Впрочем, теперь всё равно — примет ли Совет Распорядителей моё предложение, отвергнет ли — всё равно. Пришло понимание бесполезности суеты по этой теме. Ну, отыщем мы Настины следы где-нибудь на Альфе Центавра, может, сумеем переслать ей привет…. И всё. На большее не будет ресурсов, знаний и возможностей. Если дочь моя в плену у гуманоидов, ни чем Земля не в силах ей помочь. Остаётся уповать, что свобода её ограничена только её собственной жаждой познания.
— Билли, она не вернётся к нам.
— Ты о Насте?
— Я был плохим отцом и другого отношения не заслуживаю.
— Маленькую поправку позволь? В неразрывной Вселенной присутствуют, однако, аномалии — кривые пространства и времени. Слышал о таких? Что если Настя в другом временном измерении: там секунды — у нас столетия? В этой связи твои причитания сродни Эгееву трауру — не должны родители хоронить детей своих.
— Я не брошусь в море, но как жить?
— Живи надеждой….
…. Лето в Москве. Дед в Крыму, а мы на его даче. Никушки подарили Насте мобильник и научили им пользоваться.
— Это Анастасия, — говорит моя дочь, нажав зелёную кнопку телефона. — Хи-хи.
— Почему «хи-хи» — надо отвечать «алё», — поправляет Даша.
Настя:
— И я могу поговорить со всеми, кем захочу, даже волшебником Гурикапом?
— Что-то хочешь попросить? — интересуется бабушка.
— Секрет.
Мама набирает на Настином телефоне мой номер и нажимает вызов:
— Иди, секретничай.
Ребёнок убегает с трубкой в сад. Даша неодобрительно качает головой.
— Алё, это Анастасия.
— Девочка, которая спряталась под малиновым кустом? — вступаю в игру.
— Ты всё видишь?
— Да я Всевидящий.
— Тебя зовут Гурикап?
— И ещё Создатель.
— Ты добрый?
— Только к послушным.
— А если я не буду слушаться, что ты сделаешь?
— Превращу тебя в лягушку.
— Тогда я пойду и разобью любимую мамину чашку.
Игра мне разонравилась.
— Не делай этого — мама огорчится.
— А я стану лягушкой?

— Зелёной с бородавками, и кушать станешь комаров.
— Потом принц поцелует меня — я сброшу зелёную кожу и стану принцессой.
— Если ты разобьёшь мамину голубую чашку, я превращу тебя в червяка, а червей принцы не целуют.
Настенька задумалась. Потом сказала:
— Значит, ты не добрый волшебник.
И отключила телефон….
Следующую ночь проспал и проснулся утром в бодром настроении, с принятым решением.
— Билли, рвём паутину — курс на Мичиган.

4

Эскулап-Сити — типичный моногород нового поколения с небольшой изюминой. Южная нижняя часть его пирамиды погружена в воды великого озера. Если гуляющие по галереям внешнего периметра северной стороны глазеют сквозь прозрачную стену на обитателей канадских лесов, то на противоположных видят рыб, рыбок и рыбёшек в естественной среде обитания.
Мне не до них — Костю надо вызволять из плена оптимизатора.
К моему прилёту персонал одной из клиник был оповещён и готов. Готова барокамера, которую после помещения туда известного оптимизатора, заполнил физиологический раствор. Подключили ток — процесс начался.
На мониторе пунктирной линией обозначены контуры человеческой фигуры. В углу экрана замелькали цифры, оповещающие процент заполнения оболочки. В стеклянном саркофаге автоклава этот процесс наблюдался визуально. К концу второго дня сформировался скелет. Потом внутренняя начинка, кожный покров, детали идентичности с оригиналом.
Чем больше вглядывался в создаваемое тело, тем меньше оно напоминало моего брата Костю. Оно напоминало….
На седьмой день процесса реставрации крышка «саркофага» откинулась, и на пол босыми ногами ступил…. Нет, это был не Костя — это был я в естестве своём, то есть без одежды.
Что за чертовщина?
— Здорово, брат, — Костя (Или не Костя — ведь и голос мой) как вылез из барокамеры, в чём мать родила, так и продефилировал ко мне.
— Здорово, брат, — он обнял и похлопал меня по спине.
Присутствующие сотрудники дружно ударили в ладоши. Под их рукоплескания Костя (или всё-таки не Костя?) подрулил к руководителю клиники (между прочим, женщине) и её обнял, не стесняясь своей наготы:
— Здравствуй, мать моя вторая.
Потом обошёл зал и каждому пожал руку:
— Спасибо, друг.
Вернулся ко мне:
— Ты мне не рад, что ли, брат?
— Костя?
— А кто ж ещё?
— Что за маскарад?
— Всегда мечтал быть похожим на тебя, а тут случай подвернулся — как не воспользоваться. Да ты не рад, что ли?
— Как-то непривычно.
— Привыкнешь.
— Наверное, стоит одеться.
— Всенепременно.
Костя ушёл вслед за медицинской сестрой, а меня переполнили впечатления.

— Билли?
— Слушай, сам не понимаю — оптимизатор должен был вернуть сознание в тело, а при его материализации доминировало подспудное желание.
— Ты разве не заметил — на нём его нет.
— Да он ему и не нужен. Прибор ассимилировал в организм — теперь твой брат естественным образом обладает тем, что даёт оптимизатор. Это новый человек будущего Земли.
— Постой, но Костин браслет утратил свои функциональные способности — ты сам говорил, а я проверял.
— Вывод был неверным — из универсального прибор стал индивидуальным.
— Такое возможно?
— Не думал что, но оказалось.
— Скажи ещё, что оптимизаторы обладают собственным интеллектом и вот-вот начнут войну против людей.
— Утверждать не стану.
— Билли, перестань пугать.
— Ты сам нагнетаешь.
— Ладно, пойдём дальше. Как оптимизатор вдруг стал индивидуальным да ещё спас сознание носителя?
— В прибор были внесены некоторые схематичные поправки изменившие его функциональную суть.
— Кем внесены?
— Думаю, для поиска разгадки выбор весьма и весьма ограничен.
— Костиком? Но как?
— В критических ситуациях организм человека не единожды демонстрировал сверхъестественные способности, а тут — интеллект.
— Всё-таки подозреваю, что без участия самого оптимизатора не обошлось.
— Ты ищешь монету не там, где потерял.
— Билли, я ответственен перед человечеством за тебя, а ты за свои оптимизаторы.
— И что?
— А то. Что это они себе позволяют?
— Просто скажи, брату не рад.
И этот туда же. После тяжёлого вздоха (помогает иногда собраться с мыслями), очистил душу.
— Сам не знаю. Мне показалось, вместе с внешностью у него поменялся и характер.
— Эксперимент прошёл успешно — и это главное, а характер дело наживное….
Вечером сидели с Костей в отведённых мне в клинике апартаментах. На столе бутылка коньяка, фрукты, коробка сладостей, дольки лимона.
— Выпьем, брат.
Мы звякнули бокалами — я едва пригубил, Костя сделал большой глоток.
— Чувствую, не рад ты мне, совсем не рад, что спасся.
— Брось, с чего ты взял?
— Какой-то ты не такой как всегда.
— А ты такой как всегда?
— Смущает мой новый облик? Перестань напрягаться: всё на своих местах — я твой младший брат и должен быть похожим.
— Помнишь, как это получилось? — переменил неприятную тему.
— Смутно, смутно. Когда по обшивке забарабанило, и свист уходящего воздуха заложил уши, душа ушла в пятки — а оказалось, в оптимизатор. Вот какую штуку ты изобрёл, брат.
— Ни сном, ни духом…. Боюсь, что это импровизация самого прибора.
— Счастливая импровизация — стоит вникнуть и понять.
— Всенепременно.
— Меня подтянешь к теме?

— Ну, а как же без тебя — первый удачный эксперимент.
— За сотрудничество!
Мы сдвинули бокалы.
Билли мне наедине:
— С чего начнём, руководитель проекта?
— Думаю, тебя учить — дело портить.
— Верно, думаешь, а как же Костя?
— Стоит брата просветить в теме, тем более, что, по сути, он — её автор.
— Было б сказано.
На следующий день Билли крутил на мониторе результаты сканирования Костиного оптимизатора — того самого, что стал индивидуальным, спасая моего брата.
— Смотри, смотри, — указывал я на различия с принципиальной схемой универсального прибора. — Вот эти изменения ты внёс телекинезом.
— Уже в бессознательном состоянии, — соглашался брат.
— А ведь верно, — поддакнул Билли. — Самое разумное объяснение происшедшему чуду.
Виртуальный гений не тратил времени даром, пока мы с Любой бродили козьими тропами Скалистых гор в поисках зелёных гуманоидов и Настиных следов. Над принципиальной схемой нового прибора Билли начал трудиться сразу же, как я достал оптимизатор со дна океанской впадины, а он отсканировал его в анализаторе. Теперь на компьютере в клинике Эскулап-Сити, где врачи наблюдали Костика, разыграл с нами фарс первооткрывателей.
Мы будто что-то там подправили, чуток переиначили, и вот….
— Ай да, Лёшка, ай да сукин сын, — пустился Костя в пляс, хлопая себя по ляжкам, когда на мониторе высветилась принципиальная схема нового прибора в окончательном варианте.
— Причём здесь я? — зная подноготную процесса, не склонен был к бурным проявлениям восторга. — Своих заслуг не умоляй.
Костя устремил к потолку указательный палец:
— Мы назовём его «Аликон» — Алексей и Константин.
— Мы назовём его контактор, — процитировал я Билли.
— Контактор? Хм…, — Костя пожевал губами, подумал и согласился.
Билли отправил документацию в одну из технических лабораторий, и через неделю опытный образец прибыл в Эскулап-Сити кинетической почтой.
Внешне он похож на ручное огнестрельное оружие прошлых лет. Принцип действия…. Ну, не буду загружать техническими терминами. В двух словах: сознание с помощью контактора могло покидать существующую оболочку (тело), храниться в нём (в контакторе) и перемещаться в новую оболочку (тело). То, о чём грезил Билли на борту спасателя, стало реальностью — человечество обрело аппарат перемещения сознания в иные оболочки.
Костя был на седьмом небе от счастья. Цапнул прибор, прицелился в мой лоб.
— Давай испробуем.
— Испытывай на мышах с крысами — образец опытный, мало ли чего.
— Да ты никак боишься, брат? Я выжил, а ты боишься.
Он нажал пусковой крючок, контактор щёлкнул фотоаппаратом — птичка не вылетела.
— Не работает, — расстроился Костя.
— Работает, только я не хочу перемещаться, и оптимизатор меня хранит.
— Что твой оптимизатор против моего контактора — пшик.
Твой, мой…. Тема спора испортила настроение, и я ушёл к себе. Ах, Костя, Костя…. Характер его после известной трагедии изменился, и надо признать, не в лучшую сторону. Его бахвальство, поведение, его похожесть на меня начали раздражать. Я засобирался: миссия исполнена, Костик воплощён — ничего здесь больше не удерживает.
Явился брат:

— И моей реабилитации срок истёк — вместе полетим, только последние штрихи.
Что за штрихи я не знал, но вечером принял приглашение Константина посетить спортивный зал.
— Давненько не бывал, — окинул взором безлюдное помещение.
— Рукопашный бой, — предложил Костя, прыгая на ринге в шортах и борцовках.
— Не стоит.
— Когда-то докой был в этом деле. Не подзабыл? Ну, давай же, давай….
Ну, давай! Раззодореный, нырнул под канаты. Сейчас надеру тебе задницу, пацан!
— Э, нет, — запротестовал Костя. — Оптимизатор сними, так нечестно.
Оптимизатор мой повис на стойке ограждения. Вышел в центр ринга, похрустел шейными позвонками, пощёлкал ключицами — я готов.
Удар был страшной силы. Я не был к нему готов. Я не ожидал. Просто подумать не мог…. Костин кулак проломил мне косицу. Закрылся глаз. Изо рта и носа брызнула кровь. Казалось, всё лицо моё перекосилось. Что происходит? Костя!
Второй удар в солнечное сплетение ногой. У меня ёкнула селезёнка и, наверное, оборвалась. Грудь напрасно вздымалась — я не мог втянуть в лёгкие воздух. Костя!
Третий удар поверг меня на ринг. Удар ногой в злосчастную косицу. Господи! Да что происходит? Костя!
Он прыгнул на меня обеими ногами, круша рёбра. А потом пинал, пинал, пинал поверженное тело.
— Ты убьёшь меня, брат, — хрипел я.
— Брат? — Костя бросился на моё поверженное тело, схватил за горло и принялся душить. — Брат, говоришь? А когда трахал мою мать, кем меня считал? Недоноском?
— Перестань. Мы закрыли эту тему.
— Ты закрыл, а я нет. Ну, расскажи перед смертью, как ты её имел, в каких позах. Я и сейчас помню, как она стонала и кричала в спальне.
— Ты сумасшедший.
— А ты труп! Труп!
Он оставил в покое горло, но град жестоких ударов обрушился на тело. Боль вытеснила прочие ощущения, и даже желание сопротивляться. Инстинкт самосохранения, где же ты? Отшибло? Осталось одно желание — скорее умереть. Кажется, я потерял сознание. Потом очнулся.
Костя тряс меня, собрав майку в кулаки.
— Нет, так просто ты не умрёшь — я придумал, что с тобой сделать. Я вытяну твою душу в контактор и буду носить с собой. А захочу пообщаться, переселю в жабу. Как, а?
Он засмеялся собственной шутке.
Господи! Сумасшедший.
— Погоди, погоди — полежи чуток, я мигом.
Страшный удар в лоб лишил меня сознания.
Лежать было не больно. Почти не больно. А шевельнёшься — она просыпалась, резко отдавалась в сломанных рёбрах. Потроха мои отбиты, глаз закрыт набрякшей опухолью, в зубах большой недочёт….
Чёрт! Откуда такая ненависть? Такая жестокость от кого? Как мало я знал своего брата. Поделом теперь. Или он изменился так после катастрофы? Да, точно — сошёл с ума, и теперь хочет убить меня. Или взять в рабство.
Я откашлялся кровью. Не хочу в рабство. Не хочу в его долбанный контактор. Не хочу превращаться в жабу. Лучше смерть.
Снова проблема с лёгкими — надсадный кашель, разгоняющий боль по телу, и сгустки крови летят изо рта на пол. Нет, не хочу умирать. Я ещё жив и буду бороться.
Прополз, следя кровью, ринг по периметру. Где оптимизатор? Стойки пусты, и под ними нет. А тут ещё уцелевший глаз слезится — ни черта не видит. Нет надежды на Билли — надо выбираться из передряги самому. А времени в обрез — это чудовище вот-вот вернётся с контактором.

Сполз с ринга и поднялся на ноги. Одна работает, вторая не гнётся в колене. Голова кружится, пространство пропадает в слезном тумане, но идти можно и нужно. Покинул спортзал. Проковылял коридором, придерживаясь за стену. Оглянулся. Нет, не уйти — кровавый след стелется по ковровому покрытию.
Лифт — моё спасение. В клинике не менее семи десятков этажей — пусть поищет. Добрёл до лифта, вознёсся ввысь, выглянул в коридор — никого. Надо было вниз спуститься. Впрочем, рабочий день давно закончился — в коридорах теперь найти людей достаточно проблематично. Поискать по кабинетам? Должны же бодрствовать трудоголики. Но опасно отходить от лифта далеко. Попробую ещё покататься.
Я спускался вниз и поднимался вверх, наугад нажимая кнопки, выглядывал в коридор, и наконец, повезло — почти напротив лифта женщина в белой двойке закрывала дверь кабинета.
— Простите, — окликнул, — вы не могли бы мне помочь?
Женщина оглянулась, испугалась и бросилась бежать.
— Подождите, мне нужна помощь — разве вы не видите? Клятвой Гиппократа заклинаю — стойте!
Женщина остановилась.
— Я не монстр и не призрак клиники. Я упал в шахту лифта, искалечился и мне нужна помощь. Подойдите….
Нет, не подойдёт. Это читается по её лицу — насмерть перепугана.
Я покинул своё мобильное убежище и поковылял к ней сам.
— Вы не бойтесь. Меня зовут Алексей Гладышев. Упав, я сильно покалечился. Мне нужен ваш оптимизатор только на одну минуту — остановить кровотечение….
Я говорил и говорил, надеясь, что голос скрасит мой вид, разжалобит женщину или хотя бы успокоит. Говорил и молил Бога, чтобы Костя не появился в эту минуту.
Всевышний меня не услышал. Мой сводный брат появился в конце коридора — в руке контактор, как пистолет киллера.
— Стойте, — закричал он. — Что вы делаете? Разве не видите, кто перед вами? Бегите от него прочь.
И сам побежал к нам по коридору.
Момент был критическим. Я не мог броситься на женщину и отнять её серебряный браслет. Оптимизатор на её руке служил надёжною защитой — мне ли не знать. Поэтому собрав в кулак всю волю, как мог спокойно попросил:
— Надо остановить кровь. Помогите мне.
— Я вас знаю, — сказала женщина. — Вернее узнаю.
Отстегнула браслет и протянула мне:
— Возьмите.
Вот теперь его можно рвать из рук, цеплять на своё запястье. Скорей же, скорее, чёрт возьми! Но я — горжусь этим поступком! — взял не браслет, а руку женщины и поцеловал, оставив кровавый отпечаток. А она улыбнулась и защёлкнула оптимизатор на моей руке. Как раз вовремя. В следующее мгновение я повернулся, выбросив руку вперёд — получай, брат!
Телекинетический удар бросил Константина на спину. Контактор выпал и юлой закрутился на полу. Как кот на мышку, Костя бросился на него. Вот он у него в руке, вот он направлен мне в грудь. Лицо, так похожее на меня, искажено гримасой — контактор не в состоянии преодолеть защиту оптимизатора. После нескольких безрезультатных щелчков Костя бросился наутёк.
— Кто это? — удивилась моя спасительница.
— Герой кошмарного сна.
— А выглядит, как настоящий. Давайте я вам помогу.
Она нырнула мне подмышку, взвалила на плечи мою руку.
— Обопритесь.
И мы заковыляли к лифту….

Один в палате — все ушли, пожелав спокойной ночи. Боль ушла — это главное. Оптимизатор на руке — процесс реабилитации идёт полным ходом. Ну, а меня мучают догадки и сомнения.
— Что произошло, Билли?
— У тебя проломлена косица, глаз повреждён, сломаны рёбра, отбиты лёгкие, оборваны селезёнка и обе почки, раздроблено колено…. Продолжать?
— Какая муха укусила Костю?
— Думаю, есть ответ и на этот вопрос. По крайней мере, других версий нет.
— Излагай.
— Твоя связь с его матерью угнетала Константина с малых лет. А тебя самого нет? Согласись, сделать любовницей жену своего отца — как бы, не этика морали.
— Условности. Мы любили друг друга.
— Вспомни, а не силой ты взял её первый раз?
— Если быть до крайности честным — то, может быть.
— Вот. Какой человек будет уважать насильника своей матери?
— Ты передёргиваешь. Мирабель любила меня.
— Спать и любить две разных вещи.
— Много ты понимаешь! Она пожертвовала собой ради меня.
— Ты знаешь, как это случилось.
— Иди к чёрту!
— Теперь о чертях. Убедил, что Костя ненавидел тебя за связь с его матерью? Это чувство таилось в складках души — ведь над человеком довлеет масса условностей. Мы называем это воспитанием. Причём, правила поведения определяет в том числе и генная память. Она хранится в каждой клеточке и диктует условия игры. С молоком матери Костя впитал: не нападай первым, не бей лежачего, прости оступившегося…. Ну и так далее, вплоть до Основных Заповедей. Вернувшийся к жизни Костя обрел тело без генной наследственности — с чистого листа, можно сказать. Он помнит только то, что помнит сам — что видел, в чём участвовал. И ты в его представлении — отрицательный персонаж.
— Короче, мы лепили Костю, а получили монстра.
— Я не буду столь категоричен в выводах.
— И что теперь делать?
— Ждать.
И я ждал, отлёживаясь в той самой клинике, где Костя обрёл новое тело. Оптимизатор чинил моё старое — срослась косица, глаз открылся, ну и всё остальное…, вплоть до зубов.
Две недели минули. Две недели реабилитации, две недели сомнений и беспокойств — Костя пропал. Потом объявился.
Люба вышла на видеосвязь.
— Ты ничего не хочешь рассказать?
— О чём, дорогая?
— Про свой клон. Когда к тебе пришла эта мысль — размножиться? И для чего? Видать, поизносился, любвеобильный ты наш — только мне дубликат не нужен.
О чём это она? Ах, ну да — у неё побывал Костик.
— Ну, и как тебе дублёр?
— Если я тебя когда-нибудь поменяю, Гладышев, то на другого мужчину. А суррогаты можешь подсовывать своим пассиям.
— И он ничего не сумел от тебя добиться?
— Ревнуешь?
— Ваша связь невозможна в принципе — она противоприродна.
— Он — биоробот?
— Он — твой деверь.
— Костя? — ахнула Люба. — Давай, Гладышев, рассказывай всё без утайки, не то я тебя отсканирую насильно…. Ты знаешь чем.
И я рассказал.

— Его надо изловить, Люба, ему надо вернуть генную память. Без неё он чудовище в человеческом облике и много может бед натворить.
— Одну уже натворил.
— Он спал с тобой?!
— Да перестань! Он угнал флаер — опытную модель.
— Что угнал?
— Универсальный летательный аппарат, созданный по образцу НЛО гуманоидов.
— Сволочь.
— А ты говорил, что брат.
— Не остри, помоги лучше найти его.
— А чем, думаешь, мы сейчас занимаемся?
— И что — вся королевская рать не в силах Болтая поймать?
— В том-то и дело. Флаер — не простая штучка: он создан из материала невидимого для радаров. Он движется телекинетической энергией и способен разгоняться до световых скоростей. Теоретически.
— А на практике?
— Спроси своего братца. За одно — откуда у него такая энергетическая мощь справляться с флаером в одиночку?
Я спросил Билли:
— Откуда?
— Знаешь, детектив мне разонравился — много фактов склоняют чашу весов в сторону твоей версии.
— Напомни.
— Складывается впечатление, что мой первый вывод об ассимиляции оптимизатора в Костин организм оказался ошибочным. Другое вырисовывается — в возродившемся субъекте от Кости осталось одно только имя, чей-то злой и прагматичный ум управляет синтезированным телом.
— Час от часу нелегче. Билли, ты что за чудовище произвёл? Тебе не страшно, что оно по белу свету бродит?
— Если речь о нём, то нет, не страшно. Боюсь патологии всей системы оптимизаторов: если каждый браслет станет самостоятельно перенастраиваться и внушать носителю мысли о своей исключительности — рухнет мир.
— Может, вирус?
— Проверял — не обнаружил.
— Тогда так — вспомним, что Костин оптимизатор коснулся границы аномальной зоны, спишем всё на неё и перестанем пугать друг друга. Только надо ребят предупредить — тех, что у впадины.
Гнал прочь мысли о бунте серебряных браслетов — не может этого быть потому, что этого не должно быть в принципе. Ну, хорошая же версия — оптимизатор ассимилировал в Костин организм и многократно (на порядки?) увеличил его энергетическую мощь. Считается, что оптимизаторы помогают людям задействовать возможности мозга на все сто процентов. А кто определил его пределы? Кто может сказать, что умственные возможности исчерпаны? Думаю, и Билли не рискнёт.
— А, Билли?
— Ты о чём?
— Скажи, изобретатель кошмаров, зачем чокнутому оптимизатору, захватившему синтезированное тело, ломать мне косицу? Сдаётся, всему живому и мыслящему по барабану моя связь с Мирабель, кроме одного человека.
— Это верно, парень зациклился мыслью о надругательстве над его матерью.
— Да сколько говорить — не было надругательства, мы любили друг друга. Костя всё извращает и совсем близок к надругательству над светлой памятью Мирабель.
— Любви промеж вас в принципе не должно быть: жена отца, по сути, мать.
— И что теперь делать?
— Жить с грузом греха.

— Тогда давай договоримся — никакого бунта машин, в бегах чокнутый супермен, которого надо изловить и подвергнуть принудительной генетизации.
— С чего начнём?
— Э, нет, дорогой, это без меня. Люба ищет, ты — меня от монстров увольте. На Коралловый остров мыслю путь — не поможешь с транспортом?

5

В этот раз явился к прозрачным отшельникам не с пустыми руками. Первым делом на песчаном берегу лагуны установил большой плоский телевизор со спутниковой антенной, подключил к источнику электропитания. На экране замелькали эпизоды жизни старого мегаполиса — дома, люди, машины. Потыкал кнопки пульта. Чей-то концерт, футбол, фигурное катание…. Добавил звук, положил пульт на видное место и прилёг в сторонке на песок. Пусть сами выбирают, если сообразят как. То, что прозрачные люди придут смотреть телепередачи (если уже не собрались) не вызывало сомнения. Думаю, привёз самый убедительный аргумент в пользу заостровной жизни. Пусть увидят всё своими глазами, а потом поговорим….
Прошёл час. Красивые пары кружились на льду, а меня начал одолевать сон. Уже зевнул неоднократно, когда почувствовал рядом лёгкое движение. Кто-то коснулся моих щёк. И тут же в голове лопнула электрическая лампочка.
— Кто?
Девочка не умеет соизмерять телепатические силы — молодо-зелено.
— Ты забыла отразить свет — я вижу через твои ладошки.
И Диана голосом:
— Ой, папка, как я рада, что ты вернулся!
Не прошли уроки даром.
— А мама запретила появляться пред тобой непрозрачной.
— Она здесь?
Я поднялся, протянул руку ладонью вниз:
— Электра, дай мне твою руку.
Её прохладная ладонь вошла в мою.
— Больше вам не придётся смущаться своей наготы (будто они смущались!) — я привёз подарки. Идёмте.
Две большие коробки, набитые женским бельём, платьями, блузками, шортами, брюками…. и всякими дамскими штучками-дрючками принёс с гидросамолёта, поставил на песок. Для каждой своя коробка. А они перепутали. Диана стала разглядывать и примерять наряды, предназначенные её маме. И наоборот — всё яркое, броское и цветное ворошила Электра. Пусть себе. В конце концов, не моё это дело — разберутся.
Вернулся к монитору. Никого не видел, но чувствовал — зрительный зал не пуст. Пульт, наверное, побывал в чьих-то руках — на экране диктор читал новости. Когда речь зашла о НЛО, я, как очевидец, начал дополнять комментариями. Со мной никто не вступил в диалог. Пошёл напролом.
— Видите — не такие мы дикари, какими казались вам двадцать лет назад. Жизнь на Большой земле далеко продвинулась. Нам есть, что показать, чем удивить и даже помочь вам. Сомневаетесь? А что мешает поверить и проверить? Вон стоит гидросамолёт — грузимся и адью пустынный остров. Да здравствует новая жизнь в Большом мире!
Гробовое молчание.
— Я клянусь: ни один прозрачный волос не упадёт с ваших невидимых голов. Никто на Большой земле не посмеет угрожать вам и даже не захочет. Вы найдёте там много новых искренних друзей. И вам среди них найдётся место и дело.
Молчат, бестии. И Президент, каналья, как воды в башку набрал. Я уже усомнился — не в пустоту ли бисер мечу? Но тут явились Электра с дочерью и начали крутиться, демонстрируя наряды. Они с кем-то общались, к кому-то обращались, кто не захотел вступать в диалог со мной.

Диана была в широкой долгополой юбке и кофточке с оборками. Она отражала свет, и её бронзовое личико светилось счастьем. Электра натянула топик с шортами на прозрачное тело — их только и было видно. Я едва сдерживал смех (попросил Билли придержать эмоции), наблюдая, как складно крутится в воздухе пляжная двойка, обозначая контуры прелестного женского тела.
Дождавшись внимания дам, поплакался:
— Ваш Президент не хочет со мной общаться.
— А, — Диана махнула рукой. — Он в эту штуку смотрит.
— Телевизор, — подсказал я.
— Телевизор, — согласилась дочь и напустилась с упрёками. — Ты улетел, не дождавшись, а он разрешил нам с мамой побывать на Большой земле. Я бы тебя там нашла, да мама не позволила — сказала, будем ждать твоего возвращения.
— Тогда скажи ему: завтра на рассвете мы улетим и вернёмся через месяц.
— Почему завтра? — закапризничала Диана. — Я хочу сейчас.
— Тебе же сказали, завтра на рассвете, — Электра взяла меня за руку. — И не смей за нами подглядывать.
Мы пошли прочь песчаным берегом лагуны. Навстречу надвигался багряный тропический закат….
Водоплавающая машина летела над океаном. Непрозрачная Диана смотрела в окно. Электра примостила голову на моих коленях. Приглаживая её невидимые волосы, обдумывал, где же приземлиться? Впрочем, на твёрдую поверхность гидросамолёту, наверное, не сесть. Почему на твёрдую? Мы сядем на самую прекрасную воду самого прекрасного в мире озера.
— Курс на Байкал, — приказал бортовому компьютеру.
И сердце забилось учащённо — вновь увижу те самые места, где робинзонили с мамой и Настенькой.
Листвянка…. Будто всё так и не так. Вот Байкал, вот речка, ключ студёный. Сопка, вокруг которой бегал от нас таёжный мишка. Закралось сомнение — а то ли делаю? Из одной пустыни привёз островитянок в другую. Им бы города показать, старые и новые, дворцы, театры, парки и музеи….
Но дамы не казались обескураженными. Диана пришла в восторг от сороки-белобоки.
— Какая птичка! И я хочу такой быть.
Упаси Бог! Сразу вспомнился зловещий брат — где-то рыскает со своим треклятым контактором. Достал припасённые для жены и дочери оптимизаторы, которые не решился предложить в присутствии прозрачных соплеменников.
— Это от комаров и прохлады.
Глупец! Ничего умнее не мог придумать — дамы прекрасно обходились без этих технических премудростей, но подарки приняли и позволили застегнуть браслеты на запястье. Пусть считают украшением, а мне спокойнее.
Принялся собирать валежник — Электра остановила.
— Не надо огня. Смотри, здесь травка не растёт, — указала на след былого костровища.
Я не знал, как коротать таёжную ночь без костра и загрустил. Электра поняла моё настроение:
— Мы будем любоваться звёздами в воде.
Но прежде был закат. Золотая дорожка пала на зеркальную гладь Байкала и потянулась от берега до горизонта. Невидимая глазу рябь дробила её на искрящиеся ступени.
— Лестница в небо! — Дианка сорвалась с места и, едва касаясь воды, понеслась солнечным следом. — Папка, догоняй!
Электра удержала меня, готового мчаться вслед.
— Не мешай, это её стихия — граница воды и огня. Ты — сын огня, я — дочь воды.
— Расскажи, о своей матери.

— Она вездесуща. Она питает всё живое и связывает воедино.
— Ты говоришь образно — тебя родила прозрачная женщина, а вода дала жизнь Земле.
Электра оставила без внимания мои слова.
— Я могу войти в воду и выйти из неё в лагуне нашего острова, гораздо быстрей, чем донесла нас сюда твоя машина.
— Как это?
Плечи, облитые голубым свитерком, чуть приподнялись и опустились — не знаю, мол, могу и всё.
— Этак вы и перебрались из джунглей на остров?
Вместо ответа Электра окунула ладонь в воду и коснулась моего лица — пальцы были прохладными, но не влажными. Они не смачивались.
Они не смачиваются, подумал о прозрачных людях, они пропускают воду сквозь себя как солнечные лучи — отсюда немыслимые скорости в плотной среде.
— Здесь другое, — вмешался Билли. — Вода передаёт генетический код электромагнитными волнами, которые обретают телесность в конце стремительного пути.
— Прозрачную телесность.
— Вот именно.
— А я так могу?
— Пока нет.
— А Президент может?
— Стоит только намекнуть, куда явиться — не заставит себя ждать.
Тревожным взглядом окинул берега — его нам только здесь и не хватало. Привлёк к груди Электру.
— Вода помогает вам поддерживать связь на расстоянии?
— Диана сейчас на острове.
Это не возможно! Я подскочил, как ошпаренный. Кинул взгляд на солнечную дорожку — дочери на ней не было. А было что-то …. Это её одежда, которая плавала на поверхности, а потом вдруг обрела тело.
— Искупалась? — посочувствовал Диане, вернувшейся к нам на берег. — Переоденься в сухое.
— Билли, — когда девочка ушла к гидросамолёту, — где её оптимизатор?
— На дне Байкала.
— Как простой перстенёк…. Не стыдно?
— Увы.
— А перед контактором устоит?
— Поручиться не могу.
И я побрёл следом, порылся в ЗИПах самолёта, предложил Диане другой браслет.
— Надень, ребёнок.
— Ой, папка, прости, я потеряла твой подарок.
Звёзд, отражённых в Байкале, мы не увидели. Солнце скрылось, и из распадка на остывающую гладь потёк туман. Клубился, льнул к воде, а, набравшись сил, пошёл в приступ на сопки. Окрестности потеряли очертания, и небо растворилось в мареве. Такое же на душе.
— Идёмте спать, — расстроился я.
— А я всё вижу, — капризничала Диана. — Могу вам рассказать.
— На самолёте расскажешь.
В крылатой машине дочь откинулась в кресле и смежила веки — дуется. Электра избавилась от одежды — уснуть мешает — и пропала с глаз. Я проверил запоры.
— Раньше ты смелее был, — фыркнул Билли.
— Раньше у меня не было врагов, а тебя считал Всемогущим.
— Что изменилось?
— Да брось. С Костиком прокол, теперь прозрачные…. Где от них укрыться, если они вездесущи, как вода?

— Чего ты их так боишься? Ведь они отпустили с тобой дочь. И зла не таят.
— Не знаю. Чем дальше мы от них будем, тем спокойнее на душе.
— Думаю, в Москве будешь недосягаем.
— Тогда чешем в Первопрестольную.
Мы спали, а летающая «водомерка» перенесла нас под самые стены Кремля.
— Ух, ты! — Диана задрала голову на башни и бойницы, стоя солнечным утром на плоскости крыла. — Эта крепость? Ей тыщи лет?
Я ковырялся в ящиках с тряпками, думая, во что же принарядить Электру, чтобы её прозрачность не бросалась в глаза.
Остановил Билли:
— Не надо суеты.
Виртуальный гений не терял времени на запястье моей возлюбленной — Электра вдруг возникла перед нами в первозданной красе.
— Ой, мамочка! — захлопала в ладоши, запрыгала Диана.
Виновницу внимания заинтересовала собственная тень. Она опустилась на корточки и осторожно погладила дюралевую поверхность крыла.
Дочь сменила меня в гардеробных изысканиях. А я с удовольствием любовался совершенными чертами, облекшими телесность. Будто слеп был и вдруг прозрел, и увидел, что любовь моя — красавица. Отступила горечь, копившаяся последние месяцы. Жизнь снова обретала цвет и перспективу.
Мы прокатились по Москве на такси без водителя.
— Это красивейший город Земли и столица могущественнейшего государства с тысячелетней историей.
— Ну-ну, — похрюкивал Билли в моём сознании.
Да я привык и не обращал внимания.
Наш тихий старый дворик. Подъезд, площадка лестничная, стальная дверь…. Как открыть без ключа?
Билли:
— Пальчик приложи к кнопке звонка.
Приложил — трелей не услышал, а замок щёлкнул, открываясь. С волнением переступил родной порог.
— Вот мы и дома.
С Дашиных похорон здесь не был. Всё, как прежде — мебель, запахи, гитара на стене. Усадил дам за семейные альбомы с фотографиями и с удовольствием комментировал. Надумал угостить.
— Хотите квасу, настоящего московского кваску?
За углом раньше торговали из жёлтой бочки на разлив. Подхватил бидончик и вниз. Во дворе встретил измождённую седую женщину в очках. Что-то знакомое. Жанка? Или не Жанка?
— Жанка?
— Жанна Викторовна, — женщина приподняла очки, вглядываясь. — Алекс? Ну, точно, Гладышев. Какими судьбами?
— Да вот….
— Насовсем? Женат? Вдовствуешь? Помнишь — обещал.
— Не помню, женат.
— Сволочь, — прозвучало добродушно.
— Я за квасом.
— За каким квасом? Ты с луны свалился или в детство впал?
— Нет бочки?
— Принесу я тебе квас — приглашай в гости.
— Приглашаю.
Мы стояли, переминаясь, подыскивая тему разговора.
— А двор почти не изменился, — сказал я. — Коробка хоккейная цела, в беседке старики с шахматами.

— Узнаёшь кого? Сорока, — окликнула Жанна Викторовна шахматистов. — Алекс Гладышев вернулся.
Лысый мужичонка отмахнулся — не мешай. Оптимизаторы лежали на столе — игра была честной и азартной.
— Сорока? — удивился я. — Как изменился.
— Ты на себя давно заглядывал? Седой, как лунь….
Ах, ты, Жанка-катаржанка — я себя молодцом считаю, добрым молодцем.
Она позвонила в дверь минут через двадцать после моего возвращения. Принесла домашний квас, затараторила с порога.
— Моя жена и дочь, — представил гостей.
Жанка увидела и прикусила язык. Поставив банку с квасом, засобиралась обратно. В дверях ядовито прошипела:
— Ты, Гладышев, хрен, когда помрёшь.
Я за разъяснениями:
— Билли, что происходит? Они состарились и скоро умрут?
— Да Бог с тобой — это образы. Так им удобней существовать в выбранной среде. Дворовый авторитет Сорока теперь его общественное мнение — ну, как тут без лысины с очками. Жанна Викторовна отыскала сына в Африке, многодетного многожёнца, и теперь ворчливая бабушка.
Почти с испугом:
— И я такой же?
— Седые волосы, обветренное лицо — ты воплащение мудрости и мужества.
— А ты — придворного льстеца.
Диана разместилась в Настиной комнате, а мы…. Когда-то она была нашей с Дашей спальней, теперь Электра отдыхает на моей руке.
— Тебе нравится квартира?
Она трётся щекой о трицепс.
— Поселимся здесь? Будем ходить в театры, музеи, гулять по Москве, любоваться её ночными огнями и любить друг друга.
— Согласна, — шепчет Электра.
Она учится говорить. И голос её напоминает Дашин. Я вдруг подумал, что только с моей венчанной женой был по-настоящему счастлив. Теперь это чувство возвращается.
В углу что-то шевельнулось. Мне показалось, Даша сидит в кресле. С печалью смотрит на нас, а на губах усталая улыбка.
— Милая?
— Ты счастлив?
— Кажется, да.
— Можно я с вами прилягу?
Вместо ответа откинул руку на подушку, предлагая примостить голову. Почувствовав на ней тяжесть, потянулся к Дашиным губам.
— Ты спи, спи, — шепнули они.
И я уснул….
Гостей столицы надо развлекать. На весь месяц составил план культурных мероприятий. Походы в театры, на выставки, по историческим местам. Вылазки в злачные места. Набеги на…. чёрт знает, как они теперь называются…. там, где придумывают и демонстрируют стильные одежды.
Музеи влекли Диану, Электра там грустила.
— Что не так? — спрашиваю.
— Были люди, а теперь останки.
— Память, — поправил я.
— О нашем народе не останется памяти на Земле.
— У вас ещё всё впереди.
Электра подолгу и с удовольствием плескалась в ванной.
— Билли, у неё есть контакт с островитянами?

— Откуда — бытовая вода циркулирует по замкнутому кругу.
Однажды она подставила руки струям фонтана и огорчилась.
— Что не так?
— Это не настоящая вода. Свози нас на реку.
— Обязательно, но сейчас надо ехать на премьеру в МХАТ.
Билли:
— Чего боишься?
— Остаться с лягушачьей кожей.
— Вернёшься за царевнами в Кощеево царство.
— Как бы сам не нагрянул, ни к ночи будь помянут.
На исходе месячного пребывания в Первопрестольной Электра однажды не поднялась с кровати.
— Билли?!
— Хитрит.
Я к ней:
— Что случилось, дорогая?
— Мне нужна природная вода.
Отнекиваться и противиться, не было смысла.
— Едем.
И привёз их на Патриарши пруды. Электра, как была в золотистых босоножках и белых брючках, так и пошла по ступеням вниз. Вот она уже по колена в воде. Оглянулась — в глазах растерянность и тревога.
— Что не так?
— На Острове никого нет.
— Они здесь? — повертел головой, подозрительно озирая прохожих и отдыхающих на лавочках.
— Их нет нигде. Что-то случилось.
И Диане:
— Ты чувствуешь?
Дочь следом за ней шагнула по гранитным ступеням.
— Нет! — я подумал, что может произойти в следующее мгновение — они растворятся в воде и со скоростью света перенесутся на ту сторону Земли, оставив меня на гранитном парапете. А на острове неизвестно, что случилось.
Сбежал в воду и схватил их за руки.
— Летим вместе и немедленно. Не бросайте меня здесь.
И Билли:
— Гони сюда крылатую лодку.
Скучающий москвич облокотился на чугунные перила:
— Эй, тундра, если хотите по воде гулять, снимите обувь.
…. Гидросамолёт снизился на подлёте, коснулся воды в горловине лагуны, пересёк её, гася скорость, заскрипел прибрежным песком. Откинулся люк-трап. Мы ступили на Коралловый остров.
Ярилось солнце в зените, вода лучилась от него. Шелестели пальмы кронами, бесились птицы в их сени. Всё было как всегда, но как-то по-иному — тревогой звенела округа. Это даже я почувствовал.
Электра замерла на полушаге.
— Никого нет. Пустота.
— Может быть…, — хотел сказать: «на той стороне острова», но Диана резко взмыла над головой и сбила с мысли. Как вихрь, полетела над побережьем, и одежды трепетали от встречного напора. Скрылась за пальмами, а потом…. Это была не электрическая лампочка — взрыв гранаты чуть не разнёс мне голову на куски.
— Здесь!!!
Мы не умели летать, как наша дочь. Мы бежали с Электрой, увязая в рыхлом песке. Бежали и гадали — что там обнаружила девочка?

Это были скелеты. Восемь человеческих скелетов лежали ровным рядом.
Два десятилетия назад Его Величество Случай свёл меня в колумбийской сельве с удивительным народом. Более полусотни прозрачных женщин и немногим меньше таких же мужчин беззаботно наслаждались своим совершенством, а тут я…. и цепь трагических событий, финал которых — останки последних мужчин под сенью огромной королевской пальмы.
— Рачки, — подумала Электра и довела до нас. — Песчаные рачки способны за считанные часы лишить тело мягких тканей.
— Но прежде кто-то или что-то лишил их жизни, — озвучил свою мысль.
— И они стали отражать свет, — подала голос Диана.
Островитянки держались. Не без помощи оптимизаторов, конечно, но слезам воли не давали. И воплям, и стенаниям.
А меня терзали угрызения — ведь это я заманил их на остров, а потом увёз женщин, и в момент нашего отсутствия разыгралась трагедия. Какая — предстоит выяснить.
— Билли, ты видишь то, что и я — какие соображения?
— Теряюсь в догадках — версий нет. Поищи следы, улики, доказательства.
— Женщинам ничто не угрожает? Укрыть их на время в гидросамолёте или отправить на Большую землю?
— Если уговоришь, хотя, думаю, излишне — они защищены так же, как и ты.
Обратился к дамам:
— Осмотрю окрестности — вы посидите здесь.
Телевизор раньше стоял на берегу, а теперь лежит, занесённый песком, на линии прибоя. Следы искать бесполезно — смыты приливами. Порыскал в ближайших кустах и ничего не обнаружил. В смысле, подозрительного. Расширил круг поисков.
Пару часов спустя.
— Билли, никаких следов, улик и доказательств.
— Плохо ищешь.
— Возможно, но предпочитаю думать, а не бегать. Давай присядем и подумаем.
— Давай присядь и подумаем.
Я присел на поверженную временем или стихией пальму.
— Что имеем? Восемь скелетов, которые были трупами, а ещё раньше живыми людьми. Может быть, эти останки не прозрачных? Какие-нибудь мореходы забрели, ну и….
— Исключено: женщины признали соплеменников.
— Хорошо, пусть будут они. Что тогда? Массовый суицид от тоски? От душевных терзаний? От осознания собственного полового бессилия?
— Слабенько. Прозрачные выглядели нормальными парнями с крепкими нервами.
— Может, вирус?
— Вдруг разом? Откуда?
— Вторжение? Зелёных чебуречков, например.
— Людей они похищали — были примеры. Но никогда не убивали.
— Однажды могли начать. В отместку — корабль у них похитили.
— Если нравится версия, пусть будет. Другие есть?
— Другие? Почему они лежат ровным рядом? Чья-то прихоть или последняя воля?
— Загадка. Разгадав её, поймём, что произошло здесь днями назад.
— Билли, ты мыслишь стандартно. Ведь есть свидетели. Оглянись! Они вокруг — вода, песок, пальмы, цветы на кустах. Немые свидетели преступления. Сумей прочитать их показания, и мы будем знать виновника.
— Это хорошая мысль — научить пальмы говорить, цветы общаться, песок и воду песни петь.
— Смейся, смейся…. А фотографическая память? Ты никогда не слышал о свойствах предметов — живых и неживых — заносить в память всё увиденное и услышанное?
— Слышать-то слышал, но как подобраться к этой информации?

— Оптимизатором.
— Речь оптимиста. Потребуется наисложнейшая аппаратура, которую ещё нужно сотворить.
— Работы на месяцы? Билли, ты сам мне рассказывал о проводах, которые чуть не заслонили солнечный свет.
— Должны быть объективные предпосылки, чтобы однажды количество превратилось в качество.
— И ты уверен, что их ещё нет? Тогда, крайнее средство — мозговой штурм проблемы. Кинь клич по Земле.
— Попроси «добро» у Хранителя.
Через несколько мгновений зазвучал во мне Любин голос.
— Слушаю тебя, Гладышев.
— У меня проблемы.
— Выкладывай.
— Я на острове Буяне среди моря-океана — помнишь, говорил.
— Где дочь твоя крылатая живёт?
— Помнишь. И здесь её соплеменники жили, а потом умерли все разом и непонятно от чего. Мы вернулись, а тут….
— Трупы?
— Скелеты.
— Нужны криминалисты?
— Я, конечно, не профессионал, но никаких следов присутствия посторонних на острове не обнаружил. Никаких признаков причин трагедии.
— Что хочешь от меня?
— Разрешение на мозговой штурм проблемы.
— Я хотела бы взглянуть на место трагедии.
— Ты не дослушала. Есть молчаливые свидетели — я говорю о деревьях и травах, о воде и песке, чайках и бакланах. Как научиться общаться с живой и неживой природой — вопрос для Всемирного Разума.
— Ты против моего присутствия на острове?
— Дашу во сне недавно видел — она одобрила мой выбор.
— Гладышев, бабник мой ненаглядный, за кого боишься?
— Прилетай, я познакомлю тебя с дочерью — она чудо….
Вернулся на берег и поделился новостью — к нам летит Главный Хранитель Всемирного Разума. Ликования не последовало. Дамы скорбели — ушли из жизни последние мужчины их незаурядного рода. Всё остальное — найдут ли убийц? накажут? — было второстепенным. У меня не было слов утешения. Да и нужны ли они? Свои мысли одолевали.
Боялся ли я встречи с Любой? Положа руку на сердце — да. Она могла, взглянув на Электру, прищурить глазки, надуть губки и процедить: «И вот на эту ты меня променял? Эх, Гладышев, Гладышев….». Но она этого не скажет, потому что светоотражающая Электра само совершенство женской красоты. Потому что твёрдо решил — хватит блукать по свету, пора остепениться, осесть и жить спокойно с любимой женщиной. Для осёдлой жизни очень подходила московская квартира, некогда подаренная маме её отцом генералом. А любимой женщиной будет Электра. Любаше останется то, что она больше всего желает — хранить Мировой Разум. Жестоко? А что делать? Не принимала душа Любин вариант коммунальной семьи. Теперь ждал и страшился визита на остров моей законной половины.
Люба прилетела одна, а я почему-то ожидал с ней своры криминалистов. Её, похожий на тарелку инопланетян, летательный аппарат вдруг пал с небес, завис на мгновение и плавно опустился на песок пляжа. Эффектно.
Точно так же появилась Люба. Спустилась по люк-трапу. Одним взглядом оценила обстановку и стёрла с лица ослепительную улыбку. Подставила мне щёку. Пожала руку Электре, стрельнув по ней быстрым взглядом чёрных глаз. Осмотром Дианы осталась довольна. Задержала её пальчики в своей ладони, пригладила роскошные девичьи волосы:
— Какая прелесть!

— Это произошло здесь? — Люба обошла строй вытянувшихся на песке скелетов. — Их ни откуда не могли перенести?
— Следов не обнаружил.
— И этот исполин всё видел? — Любовь Александровна подошла к королевской пальме, пошлёпала ладонью почти бетонный ствол. — Всё видел и молчит? Не хорошо. Может, плохо спрашивали?
Куражится Главный Хранитель Всемирного Разума. Никогда не подозревал жену в театральных потугах.
Кажется, и она поняла, что переигрывает. Сменила тон.
— Будем совещаться.
Присела на песок, указала место напротив.
— Расскажи, Алексей Владимирович, свою задумку.
— Если говорить конкретно об этой пальме — она такой же организм, как мы с тобой. Конечно, более низкого уровня.
Сказал и поправился.
— В чём-то. Но все основные функции жизнедеятельности ей присущи. У неё нет наших ушей, но она слышит.
Тронул себя за мочку.
Люба подхватила:
— Нет глаз, но видит. Нет носа, но чихает — будь здоров.
— Твоя ирония от неспособности понять или принять?
— Не зарывайся, Гладышев. Ты меня о помощи просишь или я тебя?
— И ты способна сейчас встать и улететь?
Наши взгляды скрестились — сталь звякнула о сталь.
— Хорошо, — сказала Люба после продолжительной паузы. — Что ты хочешь?
— Интересующую информацию от этой тропической красавицы можно получить двумя путями. Проникнув в её память волюнтаристически, то есть, с помощью приборов. Или гуманно — найдя контакт с её душой.
— Бред.
— И тем не менее.
— Тогда я сторонница волюнтаризма.
— Очень жаль….
На этом совещание было исчерпано. Мы поднялись весьма недовольные друг другом. Люба уединилась на летательном аппарате до самого вечера. Думаю, советовалась с Распорядителями.
Я успокаивал прекрасных аборигенок.
— Что происходит? — печалилась Электра.
— Она поможет? — дула губки Диана. — Зачем тогда прилетела?
Перед закатом Люба прислала весточку:
— Зайди.
На её личном летательном аппарате кроме пульта управления, совмещённого с рабочим кабинетом, присутствовала уютная спаленка.
— Ты знаешь, не готова к оргиям. Останешься у меня? — голос призывный, воркующий, голос горлицы из гнезда.
Это месть — сразу сообразил. Мне за мои измены. Электре за её красоту. Диане за то, что она есть…. Подумал, как подло, и остался.
— Этот аппарат сделан по принципу UFO, у него есть антигравитационное поле. Хочешь, займёмся любовью в невесомости?
Нет, такого повидла мне не надо. И не снял с руки оптимизатор. Даже помолился — Билли, помоги.

…. Звучала органная музыка. Люба рисовала пальчиком круги на моей груди. Я подумал — время.
— Ну, и что вы решили на Совете Распорядителей?
— Чш-ш-ш! — жена прикрыла мой рот ладонью. — Все дела, все разговоры завтра. Просто лежи и слушай.
— Билли, — обратился к помощнику. — Мне нужна эта ночь. Все должны спать.
Вскоре Любино дыхание оповестило, что в тарелке бодрствую один.
На песчаном бреге спали Электра с дочкой. Полная луна отражалась в лагуне. В её серебристом свете белели скелеты некогда прозрачных людей.
— Ты собираешься исполнить то, что задумал?
— Да, Билли. Я хочу, чтоб моя душа нашла контакт с душой королевской пальмы. Поможешь?
— Ты в своём уме?
— Пока да, и теле своём. Не дрейфь, вспомни, какие дела уже творил. Костя умудрился спасти себя в оптимизаторе. Ты помог создать прибор для перемещения душ. Не спорь, именно душ. А сознание — это производная души и тела. Собственно, что такое душа? Искра Божья в бренном теле. Моя в моём, и у этой пальмы точно такая же. Но с телом повезло меньше — корни в земле и никакой мобильности. Все религии мира учат: душа бессмертна — конечен срок у оболочки. Может, этот исполин был когда-то римским гладиатором — мы с ним поладим. Найдём к нему подход, и он нам всё расскажет. Ну же, Билли, смелее….
— Лопни мои драйвера, если я что-нибудь понимаю в твоей затее.
— Ты, как никто, знаешь все извилины моих мозгов, лабиринты кровеносной системы, закоулки потрохов — где там прячется Искра Божья? — подтолкни на выход.
— Окстись, Создатель, ты в своём уме?
— Тогда не мешай. Заткнись и помалкивай.
Сел, прислонившись спиной к стволу пальмы. Откинул голову, чувствуя затылком твёрдость и прохладу бетона.
— Отключи сознание — не место функции рядом с её производной.
Засыпая, молил: очнись, душа бессмертная!
…. Юркий муравьишка засеменил вверх по вспененной и остывшей пемзе ствола. Где-то должен быть вход во внутренние покои. Может, здесь? Трещина в стволе. Какие-то проходы, каналы — их тут целый лабиринт. Должно быть, древесные волокна. Или вход в светлицу пальмовой души? Рискнём.
Бег, нескончаемый бег в каком-то непонятном бескрайнем тоннеле — ни окошечка, ни ответвления. Не в этих ли тесных коридорах заблудились души прозрачных людей? Хотя, сдаётся, не такие они глупцы. А вот тебе, приятель, отсюда возможно и не выбраться. Как огромен внутренний мир обыкновенной пальмы! Просто необъятен. И бег нескончаем — ни временем, ни пространством не измерим. Сколько уже минуло с начала путешествия — день? год? столетие? Есть ли конец у этого тоннеля? Начало, кажется, было.
Серые безоглядные стены, мрачные и сырые. Напоминают пищевод — сейчас каналом хлынет желудочный сок, и тебе каюк. Нет, об этом не стоит думать — страх плохой помощник в любом деле.
Зря сюда сунулся. Опрометчиво. Тоннель тесен и бесконечен — выхода нет. Движение (или его ощущение?) нескончаемо — результата не будет. Билли, как всегда прав.
С этим надо согласиться и попытаться отсюда выбраться. Но как, если в канале невозможно даже развернуться, а впереди бесконечность? Что предпринять? Только не бежать, не семенить членистыми отростками, а напрячь душу. Поставить вопрос ребром — или ты вырвешься отсюда, или на хрен такая нужна. Вот это верно! Люди силою ума горы ворочают, стихии укрощают. А ты…. Ну-ка, сердешная, напрягись…!
А-а-а! Лопни мои глаза, если я не разорву эти проклятые стены. А-а-а!

…. Очнулся от оглушительного грохота в ушах. Кажется, ору что-то истошно, и не могу остановиться. Нет, не ору. И рот закрыт. А грохот? Это прибой грохочет. Это птичий гомон. Это голоса…. Обычные голоса, но как раскаты грома. И птицы радуются солнечному дню — не более того. И прибой…. Отчего ж так слух обострился?
— Гладышев, ты…. ты живой? — Люба, наклоняясь, заглядывает мне в глаза. — Ожил, слава Богу! Ну и напугал ты нас.
Она целует меня. Она заслоняет собой весь мир. Еле сдерживаюсь, чтобы не оттолкнуть её. Вижу дочь. Диана смотрит на меня и плачет, размазывая кулаками слёзы по щекам. Она не кидается мне на шею (а вижу — хочет) потому, что стесняется Любы. В стороне Электра. У неё растрёпаны волосы, и вид утомлённой шаманки араваков.
— Что произошло?
— Что произошло? Ты был в коме пять суток, — Люба пытается поднять меня на ноги. — Идём в летательный аппарат. Тебе надо отлежаться.
Я отстраняю её:
— Мне надо отсидеться.
Делаю знак дочери. Она бросается мне на шею. Люба отходит, недоумённо пожимая плечами. У меня осталась свободной ещё одна рука. Маню Электру. Она пристраивается подмышку. Мы в три пары глаз смотрим на Главного Хранителя Всемирного Разума. Люба, хмыкнув, уходит.
— Билли, теперь ты объясни, что произошло? Откуда этот грохот в ушах?
— Сейчас, сейчас, всё улажу.
— Ты меня настраиваешь? Как приёмник?
— А ты ещё не свыкся с мыслью, что тело лишь функциональный механизм, требующий настройки, ремонта, и, в конце концов — утилизации?
— Вот как. Кто-то говорил о бессмертии.
Слух нормализовался. Билли продолжил.
— Помнишь — ты затеял рискованный эксперимент? Ты хотел, чтобы твоя душа покинула оболочку, и впал в кому. И так впал, что даже я не смог вернуть тебе сознание.
— Как же я очнулся?
— Не знаю доподлинно — могу только предположить.
— Предполагай.
— Возможно, тебе помогла очнуться Электра. Она сняла оптимизатор и стала медитировать.
Я слышу голоса, возникающие внутри меня. Они поют — рождают звуки, похожие на песню. Это песня мужественного, много пережившего народа. Это песня ушедшего народа. И без подсказки понимаю: Электра передаёт мне гимн прозрачных людей. Наверное, её память доносит песню, когда-то исполненную далёкими предками. Песня прекрасна! Она вдохновляет. Она возвращает силы. Спасибо, родная!
На следующий день в лагуну вошло научно-исследовательское судно, нашпигованное аппаратурой и очень деловой командой. Люди в белых комбинезонах подняли на борт останки прозрачных. Подстрекаемый тревогой Электры, напустился на Любу.
— Что вы собираетесь делать?
— Ты правильно понял — не сидеть под пальмой сложа руки. Кстати….
Главный Хранитель отдала приказ — люди с корабля вооружились. Наверное, это были лазерные пилы, и намерения их….
Я бросился к пальме:
— Не дам! Валите к чёрту! Это мой остров.
Люба мешалась:
— Гладышев, частная собственность давно упразднена, твои права на недвижимость — филькина грамота.
Вытянутая вперёд рука сжата в кулак, на запястье оптимизатор.
— Убью всякого, кто приблизится.
Душа кипит и пенится, как молоко в кастрюле.

Билли:
— Ты с ума сошёл. Тебя лечить надо. Угомонись.
— Лучше уведи этих ребят — слишком борзые, как бы дров не наломали.
— Чёрт с тобой! — Люба машет рукой. — Оставьте его с этой ракитой.
Экипаж грузится на судно. Люба скрывается в своём летательном аппарате — он поднимается, зависает и плавно опускается на ютовую палубу исследовательского судна. Лагуна опустела. На черте горизонта спекается в точку силуэт корабля.
Что это было? Визит Главного Хранителя на Коралловый остров. Вот именно. Прилетела, посмотрела и забрала останки прозрачных людей. Теперь их будут расщеплять, сканировать, бомбардировать электронными потоками в интересах науки. Это знаю я и виновато смотрю на своих прекрасных аборигенок — поймут ли они? Кажется, меня не осуждают. А мне очень хочется знать, что предпринимала Электра для моего спасения.
— Что было со мной? Я ничего не помню.
— Ой, папка! Мы думали, ты спишь. А ты спишь и спишь. День, второй, третий…. Хранительница связалась со своими, попросила помощи. А они: мы уже на подходе. Тогда мама сказала: я верну его. Тебя….
— Ты нашла меня там? — спросил Электру.
— Я попросила отпустить тебя.
— Кого попросила?
— Его.
— Его? — кивнул на небо.
— Его, — Электра указала на королевскую пальму.
— Ты вступила в контакт с её душой?
— У этого древа мужское начало.
— Хорошо. Пусть будет. Ты можешь с Ним общаться? А расспросить о судьбе последних мужчин своего народа? Что здесь, в конце концов, произошло, кто-нибудь сможет сказать?
— Мы спросим у Матери.
Билли влез некстати:
— Тебя дурят.
— С чего ты взял?
— Они одухотворяют то, в чём нет и быть не может души. Это религия их народа. Ты идёшь на поводу.
— Предложи что-нибудь разумнее.
— Не надо ссориться с Хранителем Разума — лучше попроси прощения. Скоро станут известны подробности трагедии, имевшей место здесь случиться.
— А мы узнаем их прямо сейчас, — и вслух. — Верно, я сказал?
— А что ты сказал? — это Диана.
— Я сказал: давайте вместе спросим у Матери Воды, что она имеет сказать по факту трагедии.
— Ты не боишься пойти с нами? — Электра заглянула мне в глаза.
— Мы будем вместе.
— Только это надо снять.
«Этим» был оптимизатор.
— Не вздумай! — взбунтовался Билли.
— Отдохни, приятель.
Мой оптимизатор лёг на песок рядом с двумя другими. Мы взялись за руки.
— Тебе не страшно, папка?
— Я самый смелый на свете папка….
Второй поход души за пределы тела совершенно не походил на первый. Я не превратился в муравья, ни в какую другую тварь, я остался самим собой. Более того — стоял по колена в воде и держал за руки своих милых дам.

Мир вокруг начал меняться с невероятной быстротой. По небу вскачь понеслись облака. Волны превратились в рябь, а приливы стали зримы. Солнце закатилось в обратную сторону. Луна поменяла направление движение. Дневное светило вынырнуло из-за горизонта с западной стороны и погналось за ночным. Вся эта свистопляска сопровождалась нарастающим воем — должно быть, ветра.
— Что происходит? — попытался послать отчаянный вопль.
— Молчи, — принёсся ответ.
Но я и сам начал понимать — время повернулось вспять. И сейчас я увижу….
Десять раз день сменил ночь, и на одиннадцатый я увидел себя. Я увидел, как восемь оживших мужчин поднялись с песка и исчезли, растворившись в воздухе.
Что я им говорил, понять невозможно даже по жестам. Но это частности. Я видел жертвы, преступника и орудие преступления.
— Всё, — послал мысленный сигнал. — Достаточно….
…. Мы стояли в воде, взявшись за руки. Блистало солнце на небосводе и воде. Птицы гомонили. Остров жил своею жизнью. Надо было что-то объяснять, но я сказал:
— Простите.
Надел оптимизатор и побрёл прочь. Углубился в чащу, прилёг в тенёчке.
— Что же мы натворили с тобой, Билли! Как могли создать такого монстра?
— Ты сейчас о чём?
— Я видел погубителя прозрачных.
— И кто он?
— Мой брат Костя.
— Ты видел, как он напал, лишил жизни?
— Лишил, своим контактором, но борьбы не было.
— Вот видишь. Константин Владимирович сумел их в чём-то убедить. Быть может, обещал другие оболочки в других условиях.
— Весьма правдоподобно — парни тяготились бесплодием, и не такие они бессмертные, как им казалось. Только зачем всё это Константину?
— Предстоит понять.
— Как он узнал об острове прозрачных людей? Как попал сюда? Контакт завязал? Убедил?
— Вопросов больше, чем ответов. Надо поработать.
— Билли, я устал, я очень твёрдо нацелился на спокойную уютную жизнь в московской квартире — так что, уволь. Даже женщинам скажу, что их соплеменники мертвы. А если когда-то удастся поймать Костю и освободить их из контактора — будет приятная неожиданность.
— Соврёшь и не покраснеешь? Оставишь без ответов такие вопросы?
— Устал. Отстань, а то сниму.
Билли умолк, и оптимизатор снимать не пришлось. Я уснул под шелест тропической зелени.
…. Мне снился сон, как дивный фильм. В бескрайнем море я дельфин. Вода ласкает, освежает. И солнце, радуя, блистает. Мой ум при мне. И тайны океана все ….
— Билли, как ты не вовремя.
— Любовь Александровна просит выйти на связь.
— Да, милая.
— Оклемался? Наверное, зря там оставила, Гладышев, тебе надо обследоваться — такие потрясения одно за другим.
— Пожалела?
— Ты мой муж. Единственный.
— В природе так и должно быть. Священная книга мусульман учит: сколько сможешь прокормить, столько и бери жён. А муж должен быть один.
— Кормилец ты наш. Мы сделали спектральный анализ останков. По нему восстановили происшедшее с высокой степенью вероятности.
— А я тебе без всякой вероятности скажу — это Костиных подлых рук дело.

— Знаешь подробности?
— Нет — покривил душой. — Изловите злодея, он всё расскажет
— Твои дальнейшие планы?
— Возвращаюсь в Москву с Электрой и Дианой.
— Цель?
— Жить-поживать, добра наживать.
— Хочешь, чтоб оставила в покое? Не получится. Без компромисса не получится.
— Что хочешь?
— Отдай Дианочку.
— Чтобы ты ставила опыты над моим ребёнком?
— Дурак ты, Гладышев, ведь я люблю тебя, а в ней твоя частица.
— Я подарю тебе портрет.
— Хорошо, прилечу за ним в Москву….
Диалог закончился. Можно сказать, оборвался. Образно — Люба бросила трубку.
— Билли, меня больше нет ни для кого — хочу досмотреть сон про дельфина. Крути свою киношку.
— Электра просится на связь.
— Скажи, сплю.
Тут же искры из глаз — будто дрыном по голове.
— Папка, ты в порядке?
— О, Господи! Диана, ты врываешься в мозг, как шаровая молния.
— Прости папочка, но мы волнуемся. Ушёл, молчишь….
— Лети сюда. Найдёшь?
— А то.
Не прошло и минуты, как Диана, оседлав ветку тропического дерева, болтала надо мной ногами.
— Ты чего сюда забрался?
С дочерью не хотелось кривить душой.
— Мужик, убивший ваших соплеменников, мой брат.
— Вы так похожи.
— Наверное, меня и заподозрили сначала?
— Твоя память чиста.
— Верно, я не подумал.
— Ты из-за этого прячешься? А мама не знает.
Подошла Электра.
— Прости меня, — протянул ей руки. — Присядь рядом.
Губы наши встретились. Как долго они были в разлуке. Как жарко они слились. Мы забыли обо всём на свете.
— Несчастный я ребёнок, — Диана взмыла с ветки и понеслась прочь.
— Завтра мы улетим в Москву. Там у тебя будет много хороших друзей, — послал ей вслед благую весть.
— Не хочу завтра, хочу сегодня, — её оглушительный ответ вышиб из меня слёзы.
— А может, правда, сегодня? — робко предложила Электра.
— Тогда поспешим, — привлёк к себе любимую.
Как не спешили, комкая ласки, улететь тем днём не удалось — Диана пропала. Вернулись на берег к гидросамолёту — нет дочери. Искали, звали — безуспешно.
— Ты же можешь с ней общаться телепатически, — упрекал Электру.
— Поставила блокаду мыслям, — пожала та плечами. — Она это может, не раз проделывала.
— Долго будет дуться?
— Бывало, неделями не появлялась.
— О, Господи.
Пошёл другим путём.
— Билли, где моя дочь?

— Могу сказать, где её оптимизатор.
— Ну, и….
— А вот пройдись-ка….
Оптимизатор висел на сухом сучке кустарника.
Чёрт! Чёрт! Чёрт!
— Я не могу потерять дочь.
— Да что с ней случиться? Эта среда ей родная. Её способности беспредельны. Смотри, как спокойна Электра.
— Скажи, Билли, что постыдного и крамольного в любовных утехах? Почему они отталкивают близких людей?
— Не великий специалист в таких делах, но попробую. Думаю, всё дело в детском эгоизме. Диана на миг себе представить не могла, что у беспредельно любящей её мамы, может появиться увлечение, в котором и места дочери не должно быть. К тебе, впрочем, такое же требование. Теперь Костя. Он боготворил свою мать, и хотел с тобой дружить. А вы….
— И?
— Когда рядом дети, надо сдерживать свои чувства.
— Весь секрет?
— А ты думал.
— Что теперь делать?
— Ждать.
— Ну, уж нет!
— Тогда побегай по острову, поаукай.
Нет, дорогой. Ты думаешь, а я чувствую — посмотрим, чья возьмёт.
Принёс на берег гитару. Когда через лагуну, серебрясь, пробежала лунная дорожка, тронул струны.

Над окошком месяц, под окошком ветер
Облетевший тополь серебрист и светел
Дальний плач тальянки, голос одинокий
Он такой желанный и такой далёкий….

Чувствовал, Диана где-то рядом. Пусть не поёт, но не слушать она не могла. Она ребёнок, дуется за вымышленную обиду, но одиночество не панацея — в общении легче. Бросал на Электру испытывающие взгляды — чувствует ли присутствие дочери? Моя возлюбленная была грустна и задумчива. И она стыдится нашего порыва?
О, Господи, надо было тебе придумать такую страсть, чтоб за неё потом карать?
Ничего, ничего, милая, всё образуется — вернётся дочь, и мы улетим в Москву. Я покажу вам столицу необъятной страны. Вот послушай.

Простор небесный сизокрыл и тишина кругом
Мне уголок России мил, мой добрый отчий дом
Стою, не глядя на часы, берёзкам шлю привет
Такой невиданной красы нигде на свете нет…

Звуки рождали гитарные струны, мои голосовые связки. Ночной бриз уносил их в лагуну. И возвращал эхо.

Уголок России — отчий дом
Где туманы сини за окном
Где твои немного грустные
И слова, и песни русские…

Всё получилось, как задумал.
— Билли, она уже во мне?
— Мудрец. На живца ловишь?
— Как ты можешь? Она же ребёнок.
Это для Билли, а сам решил — ловушку надо захлопнуть. Отложил гитару, привлёк к себе Электру. Примостил её голову на своем плече, зашептал на ухо.
— Когда Даша была беременна, мы ложились вот так рядом, прижимались животами, и создавали семью. А наш ребёнок был между нами.
— Это была Анастасия? — Диана возникла в моём сознании.
— Это была твоя сестра Настя. Ложись в середину — мы создадим семью.
Дважды Диану уговаривать не пришлось. Она была прозрачна, но вполне телесна. Втиснулась между нами и хихикнула, щёлкнув меня по носу.
— Не велик младенец?
— Тебе не следует снимать оптимизатор. Он обучит тебя многим-многим наукам, и ты не будешь белой вороной среди московских сверстников.
— Я буду прозрачной вороной….
За пустой болтовней мир в семье был восстановлен. Наутро мы улетели в Москву.

Путь к созиданию

Мы лепеты наук за истину сочли;
Вы райские дворцы увидели вдали...
Все к Богу тянемся. Но вдруг спадут покровы,
И растеряемся: куда мы забрели!
(О. Хайям)

1

Люба исполнила угрозу — прилетела в Москву.
Её персональный летательный аппарат, так похожий на тарелку инопланетян, приземлился в хоккейную коробку нашего двора. Думаю, случись такое лет дцать назад, то-то был ажиотаж. Люди сбежались бы со всех углов, поглазеть на внеземное чудо. А теперь в порядке вещей — будто каждый день летающие тарелки приминают траву в московских двориках. Только заядлый шахматист Сорока, поднял голову от доски и проводил любопытным взглядом стройную фигурку моей законной жены. До самого подъезда проводил. А потом горестно вздохнул — то ли отвергнутой молодости, то ли проигранной партии.
— Вот вы как устроились, — Люба обошла все комнаты. — Не дурно, не дурно. Главное, стиль сохранён. Теперь такие вещи только в музеях.
— Да будто бы? — взъерошился, не зная, что ожидать от этого визита.
— А это, наверное, твоя светёлочка? — гостья обратилась к Диане. — Скромно, уютно. Мне нравится.
— Где меня поселишь, дружок? — это уже ко мне. — Какая на вечер программа? Хочу в Большой.
Сходили квартетом в Большой театр. Потом ресторан. Говорила только Люба.
— Москва — самый архаичный город на земле. Всё сохранено, всё. Как в прежние добрые времена.
Эля (Электра) попросила соку. Диана мороженое. Для них любая пища — лишняя нагрузка на организм.
— А мы с тобой, Гладышев, употребим водочки с балычком. И шашлычки! Кутить, так кутить.
Подозвала робот-музыканта, нащёлкала его клавиатурой песню рубежа веков. Выпила и подпевала:

Я рождён в Советском Союзе
Сделан я в СССР…

Пыталась всех втянуть в разговор, но смотрела только на Диану. Во все глаза. А я напрягался — что-то будет вечером?
Дома вечером Люба:
— На правах старшей жены требую тебя к себе. Где меня устроите?
Устроили гостью в гостиной. И меня. Эля осталась одна в нашей семейной спальне. Диана в своей комнате — бывшей моей.
— Гладышев, слабак, сними оптимизатор, — потребовала законная супруга. — Неужели так плохо выгляжу, что тебе нужен стимулятор?
— Скорее наоборот, так великолепна, что боюсь опрофаниться.
— Ничего не бойся — всё у нас получится.
И получилось.
Я проспал допоздна и проснулся один. Вдвоём мы остались в квартире.
— Где Диана? — спросил Электру.
Но та не знала.
Надел оптимизатор и попросил Билли связать с дочерью.
— Мы с Любовь Александровной в Кремле, — услышал родной звоночек. — Здесь так здорово!
Ещё бы. Бывшая резиденция русских царей и президентов превращена в исторический музей. Обойти его недели не хватит. И мы терпеливо ждали. Но следующий раз услышали дочь, когда она была уже в Австралии. И опять:
— Здесь так здорово!
Потом была Антарктида. Потом Центр Управления Погодой в Тибете. И мы поняли, что потеряли дочь насовсем.
— Она выросла, — утешала меня Эля. — Она жаждет дела. С твоей женой ей интересней.
— Женой, женой, — брюзжал. — Ты моя жена и мать моего ребёнка, которого у нас подло похитили.
— Она будет приезжать.
Вдвоём с Электрой мы прожили год. Целых двенадцать месяцев, наполненных теплотой сердечных отношений, спокойствием размеренной жизни и уютом московской квартиры. Думаете это скучно? Отнюдь. Мы не пропустили ни одной премьеры, ни в одном театре мегаполиса. Посетили все музеи, выставки, и потом следили за каждым обновлением экспозиций. Мимо не проходили новинки литературы. Мы посещали творческие вечера и капустники нынешних и будущих знаменитостей.
Одно тяготило — как в то памятное утро Диана пропала вместе с Любой из нашей квартиры, так за это время не удосужилась переступить её порог. Всё ей некогда, всё ей недосуг. Даже пообщаться толком не удавалось.
Иногда, достигнув чего-то, она выходила на связь и, захлёбываясь воодушевлением, делилась новостями. Это были мгновения нашей радости. Которая тут же уступала место грусти (или огорчению), ибо на вопрос: «Ты прилетишь, Дианочка?» неизменно следовал ответ:
— Ой, сейчас некогда.
И связь завершалась.
На исходе двенадцатого месяца нашего проживания в Москве получили от дочери приглашение на свадьбу. На свадьбу! Наша Дианочка выходит замуж. Порадует внуками.
Мы общались, собираясь.
— Ну, как же при её непоседливом образе жизни с малышом?
— Ребёнка мы непременно заберём к себе. И воспитаем.
Мы собирались на свадьбу, а думали о новорожденном. Понимали, что дочь уже не вернуть в наши чертоги, а вот её детей…. В том, что у Дианочки будет ребёнок, не сомневались — для чего же ещё современным молодым людям жениться?

Возникли проблемы. Свадьба должна состояться на Луне. Нет, это не было чьей-то прихотью. Из новостных сообщений, мы знали, что Луна активно колонизируется, и уже насчитывает несколько сотен тысяч жителей. Среди них жених нашей дочери.
— Как он выглядит? — спросил. — Пришли изображение.
Но Диана:
— Прилетайте, всё увидите.
Хорошо сказать — прилетайте. Мы из Москвы целый год ни шагу. А тут — на Луну.
Надо с кем-то связываться, что-то узнавать, кого-то просить.
Решил попросить Любу. Мы не общались с того дня, как она похитила нашу дочь, самовольно заменив ей отца и мать. Разве мог такое простить? Но обстоятельства вынуждали, да и про зятётечка хотелось подробнее.
Прошу Билли связать с Любой.
— Да? — голос законной супруги сух и деловит. — Я пришлю за вами летательный аппарат.
И всё. Конец связи. Нет больше времени для меня у Главного Хранителя Всемирного Разума.
Не имею права обижаться: сам отвёрг её как жену, а она лишила меня дочери. Стало быть, квиты. Впрочем, если быть справедливым — вряд ли Диане понравился наш осёдлый образ жизни. Молодость живёт движением, старость — думами.
Электра сразу смирилась, признав в Любаше лидера. Она сказала:
— Мы летим?
— Конечно, милая.
Мне стыдно перед Элей за свою слабость. Обратился за советом.
— Билли, что думаешь по поводу?
— Какие-то сомнения?
— А ты не мог подсказать женишку, что не вери гут так-то. По-людски: приехал бы, показался, да и проси руки суженой.
— А двадцать пять баранов в калым?
— И бесплатная путёвка…. Кстати, что придумать в свадебный подарок? Ты ведь знаешь, что у них есть, а за что будут благодарны.
— Архаизм всё это: у людей радость — раздели её с ними и не надо лучшего подарка.
— А если мне женишок не понравится, или с Любашей найдутся темы для размолвок — что ж за свадьба-то без драки?
— С таким настроением оставайся-ка ты в Первопрестольной.
— От рук отбился?
— Ну, тогда, какие вопросы?
Любин личный флаер (летающая тарелка) приземлился в хоккейной коробке нашего двора. Беспилотный аппарат. Но всё равно кто-то его отслеживал, отсчитывал время посадки, стоянки, отлёта….
Я бы нырнул в разверзнувшийся люк и был таков. Но Эля выдержала вполне разумную паузу. Макияж навела. Наряды два-три раза поменяла, подбирая.
Что сказать? Молодец!
Душа рвалась к Дианочке. Лететь, лететь, конечно, надо, но родителями, а не какими-нибудь статистами на свадьбу дочери. Решил, Любиным проискам противопоставим своё сердечное великодушие. Однако точили сомнения — может, надумал всё, и нет никакой проблемы. Люба осуществляет роль благородной наставницы и не пытается вытеснять нас из сердца воспитанницы. Слетаем и на месте убедимся. В чём-то.
Сели, взлетели, прилунились. Едва глазом моргнуть успел, и ничего не почувствовал. Только невесомость. В какой-то момент тело стало лёгким-лёгким. Само готово лететь. А уже прибыли.
На бортовом экране: «Добро пожаловать на Луну! Отстегните ремни. Сейчас откроется люк-трап».

Мы отстегнули. Встали на ноги. Вес не вернулся. Ну, разве частично. Шагнул к открывшейся двери — а получилось, взлетел до конического потолка и приземлился (прилунился) уже на трапе. Вот такой шажок на пять-шесть метров.
За бортом небо звёздное и солнце у черты горизонта. А вокруг самая настоящая Луна — равнины, горы, кратеры. На всём кремнистый отблеск. Уж не он ли заставляет выть волков и томиться женщин на Земле?
— Сдрейфил? — это Билли. — Не удивительно. Первый человек, ступивший на эту твердь, намочил в штанишки. Так что….
— Слушай, тут же нет атмосферы.
— А оптимизатор на что?
— Тогда верни мне земной вес.
— Легко. Но как же экзотика?
— Да чёрт с ней. Скажи лучше, почему нас не разрывает внутреннее давление?
— Тебе хотелось бы? Сними оптимизатор — лопнешь, как воздушный шарик.
— Не вижу встречающих.
— А кем ты себя мнишь?
— Думал, дочь….
— Девочке сейчас не до вас. Впрочем, вот и она.
К нам летели два лунатика. Низко над поверхностью, едва не касаясь её ногами. Оба в одинаковых греческих туниках. Поди, узнай, который из них наша дочь.
Впрочем, утрирую.
Дианочка кинулась Эле на шею:
— Мамочка!
Туника — это мужская одежда или женская? Мне протянул руку курчавый, горбоносый, в тунике, но всё-таки молодой человек.
— Здравствуйте. Меня зовут Павлом.
Зятёк, стало быть.
Я ответил на рукопожатие. Но тут Дианка повисла на шее.
— Папка!
Всё размерено — голову не разрывает её радостное ликование. Я к тому, что общение у нас телепатическое. На Луне голосовые связки напрягать не приходится.
— Здравствуй, милая.
— Идёмте, идёмте, — влечёт Диана с космодрома.
Здесь уже стояли рядами несколько десятков «тарелок» — гости слетелись. Наверное, все Распорядители присутствуют. Ещё бы — Главный Хранитель выдаёт замуж названую дочь. От этой мысли обида царапнула сердце. Впрочем, сколько, дорогая, ты не интригуй, Дианочка наш с Элей ребёнок, и она нас любит.
Впереди прозрачное строение.
— Оранжерея, — сообщила Диана. — Сейчас я вам что-то покажу.
Это был лунный камень. Думал, что сказка, красивая легенда, никакого лунного камня в природе не существует.
— Паша его нашёл, — Дианочка гордо. — Мой Паша — геолог.
— Теперь, наверное, нет, — будущий зять смущён. — Меня дизайн увлек. Вот посмотрите….
Вдоль прозрачных стен оранжереи стояли мраморные урны, из которых причудливыми изваяниями поднимались вверх чёрные, нет, антрацитово чёрные изваяния (по-другому не назовёшь). На что похожи? На деревья? Да, вряд ли. На скульптуры? Тоже мимо. На фантазии изощрённого ума? Ближе к истине. Во! На мексиканские кактусы. Только чёрные и без иголок.
— Они тёплые, — Диана. — Попробуй, папка.
Я прикоснулся. Да, действительно не холодные, как на то намекал цвет.
— Может, радиоактивные? — забеспокоилась Эля.
— Это застывшие солнечные лучи, — поведал Павел.

— Правда, правда, — кивает головой Диана. — Они растут, когда светит солнце. Это материализованные лучи. Паша достал их из лунной шахты, и теперь они растут здесь.
— А стены стеклянные зачем? — спросила Эля. — От холода?
— От пыли, — Диана. — Пыль здесь вредная, везде норовит влезть. Только это не стекло, а прозрачный полимер.
Подумал, порадовалась бы мама, будь жива, какая у неё русская внучка.
Длинная-длинная оранжерея — вдоль стен причудливые изваяния лунных камней. Когда из-за горизонта выныривает солнце, они начинают расти (прибывать в массе), аккумулируя его энергию.
Паша надумал оставить геологические изыскания и посвятить себя дизайну лунных камней. Диана, похоже, разделяет его пристрастия. Или, может, здесь другое? Более глубокие личностные чувства? Моя дочь, наделённая от природы сверхчеловеческими способностями, готова посвятить себя мужу геологу, дизайнеру, или…. кем бы он там не был. Где же, Дианочка, твои увлечения?
Задаю себе вопрос — будь женщиной, смог бы полюбить бывшего геолога Пашу? Спрашиваю об этом Элю.
— Он тебе не нравится? — Электра удивлена.
— А ты в восторге?
— Отцовский эгоизм, — это Билли влез, и как всегда ни к месту.
— В урну хочешь?
— А рискни.
Сволочь. Знает, что без оптимизатора на Луне мне не жить и мгновения — на куски разорвёт внутреннее давление.
Может, действительно отцовский эгоизм? Не скажу, что будущий зять вызывал во мне резкую антипатию. Нормальный парень. Но и всё. Казалось, моей незаурядной дочери пристало что-то адекватное.
Ну, что ж — Паша, так Паша.
Оранжерея лунных камней не пуста — говорю теперь о людях. Они порхали по вместительному сооружению, разглядывали неземные чудеса, любовались. Возникали вопросы, которые достигали сознания Павла и беспокоили его.
— Иди уж, — махнула рукой Диана.
И тот, как гончая, получившая команду «Пиль!», сорвался с места и полетел к кому-то любопытствующему.
Настало время родительского часа.
— Ты любишь его, солнышко?
— Да, конечно же, папка. Как можно его не любить?
Молодо-зелено. Ещё как можно!
— Уймись, — это Эля.
Действительно, у Дианочки праздник, она выходит замуж — чего ж я-то разворчался? Видимо, Билли прав — оставаться надо было в Первопрестольной.
Нет, надо настроиться. Надо полюбить или хотя бы сделать вид, что этот Паша мне не отвратен.
— Билли?
— Обыкновенный отцовский эгоизм. Особый рецидив у старых маразматиков.
Знаю, откуда такое настроение у виртуального брехунца. Как он доставал в Москве за осёдлый образ жизни. И лентяй я, мол, и сибарит… На Земле и во Вселенной дел невпроворот, а я картинки в галереях разглядываю.
Искать, говорил, надо Костю и похищенные души прозрачных. А я ему — возродившийся Костя твоё детище, вот и напрягайся. И с прозрачными не всё ясно — по-моему, у них полюбовное соглашение. От моих дам отстали, тому я рад. Они считают их погибшими — что ж, мне самому искать себе неприятности? Я живой человек, имею право на уют и счастье с любимой женщиной.

Долго так продолжалось, но, в конце концов, угомонился. Сверкает серебряным браслетом на левом запястье да ворчит. А я привык и внимания не обращал. Даже скучновато порой без общения.
— Тебе как понять? Своих детей — один из автоклава, и тот с приветом.
Молчит скрипучка виртуальная.
С отцовской нежностью всматриваюсь в любимые черты.
— Как живёшь? Ты похудела. У вас будет малыш? Первый на Луне?
— Нет, пока не думали. А ребятишки здесь уже есть. Такие лапушки.
Покосился на Элю — всё прахом. Попляшем на свадьбе и на свои полати.
Она сжимает мне пальцы — уймись, не напрягайся, приемли жизнь, как она есть.
Да уж.
— Папка, ты иди пока к Павлу, а я мамочке что-то покажу.
— Платье? — это Эля.
— Ну, конечно.
Дамы удалились, а мне не хочется к зятю. Трогаю причудливое изваяние лунного камня — вот ты какой! Застывшие капли золотых лучей.
— Абсолютное топливо, если бы мы не знали реакции аннигиляции.
Вздрогнул. Обернулся. Люба.
Год прошёл со дня последней встречи. Каких-то двенадцать месяцев, и мы снова смотрим в глаза друг другу. И — не поверите — любуемся! Мне кажется, она стала ещё прекрасней. А я? Что она нашла во мне, кроме отметки в паспорте?
— Аннигиляция тоже архаизм — антигравитация теперь правит миром и телекинез.
— Верно, Гладышев. В музее космонавтики реактивные двигатели.
Пауза. Мы смотрим, не отрывая глаз, практически не мигая. Ловлю себя на подлой мысли, что хочу её. А почему, собственно, подлой?
— Билли?
— Мне, что за дело?
— Предатель.
Любина улыбка — само очарование.
— Здравствуй, любимый. Отлично выглядишь.
Воркует,… обольстительница. Впрочем, женщина и должна быть такой. Не увлечёшь самца — останешься без потомства. Таков закон природы. Только Люба — печальное исключение. Миллионы восторженных поклонников, супруг без патологий, а детей Бог не дал. Или не просила?
— Есть такое правило эволюции — не обращала внимания?
— О чём ты?
— В дикой природе все самцы гораздо привлекательнее своих подруг. У льва есть грива, у оленя рога, у павлина хвост, у селезня оперение. Знаешь, почему?
— Просвети.
— Они должны понравиться самкам, чтобы поучаствовать в продолжении рода.
— Да что ты?
— У людей всё наоборот, поскольку и задачи перед человечеством иные — нужно двигать прогресс.
— И получается?
— Женщина крутит хвостом перед зеркалом, чтобы мужчина изредка, творя цивилизацию, посматривал в её сторону и обновлял поколение.
— Браво! Отличная логика! Вижу, время не терял — развил целое философское учение. Последователи уже есть или набираешь?
— Расскажи о своих успехах?
— Мне похвастать нечем — время героев истекло. Оптимизатор уравнял людские возможности и способности. Даже Дианочка, щедро одарённая природой, не долго оставалась феноменом. Её способности изучены и материализованы.
— Я не умею летать.
— У тебя оптимизатор старой модели. Хочешь, поменять?

— Спасибо, привык.
— Я подарю.
— Расскажи про Луну. Чем тут народ занят?
— Потом покажу. Сейчас пора идти на церемонию.
Люба плавно оторвалась от полимерного покрытия и легко полетела вперёд. Потом остановилась, зависнув над полом, обернулась.
— Гладышев, — это она моим многометровым прыжкам. — Не смеши народ. Стой, где стоишь — я слетаю за оптимизатором.
У меня на руке два серебряных браслета.
— Билли, ты в котором?
— Угадай.
— Помнится, кто-то урны заслужил.
Любе:
— Есть здесь урна, мусоросборник, утилизатор?
— Зачем?
Снял старый, видавший виды оптимизатор, показал, держа с брезгливым видом двумя пальцами.
— Давай. Отдам в переработку. Или в музей, как экспонат.
— А говоришь, героев нет.
— Живых….
Церемониальный зал ничем не отличался от оранжереи — разве только прозрачный купол повыше. Двумя длинными рядами стояли гости — в бальных платьях, фраках, смокингах. Жених со священником уже томились в одном конце живого коридора. В другом искали меня — предстояло вести дочку под венец.
Заложив крутой вираж, огибая строй смокингов, вихрем промчался на своё место. Дианка прыснула. Эля покачала головой и нахмурилась. Подал руку дочери — обопрись. И сам споткнулся, ощутив неожиданный прилив тяжести.
— Билли?
— А ты хотел воробышком порхать?
Вполне земное притяжение. Спасибо друг.
Рука, согнутая в локте, выдвинута вперёд. На ней покоится ручка моей дочери.
Пошли, родная, к твоему счастью.
Зазвучала музыка. Гости хлопают в ладоши. И это слышу.
— Билли?
— Газ в помещении. Азот.
До алтаря шагов двести.
— Пообщаемся, солнышко?
— Да, конечно, папочка, я вся — внимание.
— Хочу знать ваши планы относительно потомства.
— Павел говорит, что дети — это игрушка, забава, а мы взрослые люди и должны заниматься серьёзными делами.
— Все мужчины так говорят. Но ты женщина — твоё призвание рожать. Поставь его перед фактом.
— То же самое говорила мама.
— Пойми, ребёнок, ты — потомок удивительного народа, из-за бесплодия практически исчезнувшего с лика Земли. Доведи это и до Павла. Нельзя искусственно избегать того, что — не дай Бог! — уже заложено в тебя природой.
— Такие страсти говоришь в день моей свадьбы.
— Хочу твоего счастья.
— Ты хочешь внуков в свою московскую квартиру.
Я чуть не споткнулся.
— Билли, она опять копается в моей голове?
— Не обязательно. Эгоистичные желания читаются на твоём лице.
Я справился, я не споткнулся.

— А ты считаешь, здесь нормальный пейзаж, нормальные условия для воспитания малыша?
— Папка, что ты всё об этом и об этом. Как тебе мой Павел?
— Ты сама ответила на свой вопрос — он твой.
Две шеренги гостей закончились. В одной последней рукоплескала Люба. Значит, они поставлены по старшинству. А мама Эля осталась где-то там, в начале значимости. Передавая руку дочери жениху, смотрел не на него, на Любу — твоё коварство? И законная жена смотрела на меня. Во все глаза. И улыбалась…. Что-то будет.
Наверное, справедливо, что ушли в прошлое все формы бракосочетания — осталось венчание. Красивый обряд — клятва Всевышнему. А пусть отдувается — сам свёл.
Ловлю себя на мысли, что Павел мне всё-таки не по душе. Горбоносый, лопоухий. Внуки могут быть похожими на него.
Целуются. Мы хлопаем в ладоши. Звучит музыка. Первый вальс жениха и невесты. Нет, уже молодожёнов.
Ищу Элю, нахожу Любу.
— Пригласишь?
— Эмансипации на Луне в шесть раз меньше?
— Традиции шорят. Белый танец, и всё такое. Ждать, потом тебя искать. А тут — музыка, ты под рукой. Пригласишь?
— Приглашаю, — щёлкнул каблуками.
Люба — изящный книксен и подаёт руку. Мы закружились — парящие в азоте.
— Шампанского хочу.
Шампанское в ведёрках со льдом повсюду на круглых столиках. Это для любителей открывать. Для нелюбителей — в бокалах на разносах. Оно тягучее, почти вязкое, и пузырьки — как в замедленном кино — не спешат шипеть и лопаться. Но вкус отменный. Из закусок — фрукты, сладости.
Мы пьём. Люба смеётся, обнажая коралловые зубы.
— Хочу напиться!
После нескольких бокалов.
— Гладышев, хочу тебя. Что смотришь? Плюнь в лицо. Оттолкни. Перешагни. Многожёнец несчастный.
— Стоп! Отмотай назад. Нет, лучше начни сначала, но без концовки.
— Гладышев, я хочу тебя.
Закрываю её рот поцелуем.
…. У Любы на Луне свои апартаменты. Мы лежим в её постели, она рисует пальчиком круги на моей груди.
— Вернёшься в Москву?
— Я привык. Нам хорошо там с Элей.
— А как же я?
— Если все дела переделала, присоединяйся — будем жить втроём. Глядишь, внучка подкинут.
Долгая пауза.
— Тебе нравится Павел?
Люба со вздохом:
— Дианочка сама его выбрала.
— Других кавалеров не было?
— Да полно. Павел — самый бестолковый ухажёр.
— Я заметил.
— Но отличный учёный, геолог, дизайнер. Умница.
— Ну-ну….
— Зря ты. Все люди имеют доступ к Всемирному разуму. Многие способны формировать вопросы. Но лишь единицы — на них отвечать. Павел из их числа.
Мне приятно это слышать — не могла моя дочь увлечься заурядностью.
Пауза. Если б не фигурное блуждание пальчика по груди, подумал, что Люба спит.