Dobry dziadzka — Вспомнилось...

От гроба шел запах свежих досок. Лет мне совсем мало, может и грамоте еще не обучен. Все взрослые заняты хлопотами, люди какие-то в дом приходят-уходят, а я предоставлен сам себе. И от гроба пахнет свежепилеными досками. Точно как от этого забора.

И тут у меня случается эрекция. Запах этих досок и у меня эрекция. Нет, связи тут никакой, просто так совпало по времени. Совпало по времени.

Вот запомнились ощущения, одно и другое. Это бабку как хоронили.

А то помню еще как к бабке старой приезжали люди из города. Из монастыря. В округе все давно знали, ни для кого секретом не было, что у нее Алмасты живет, это домовой по-городскому. Никто и не удивлялся, он то вроде кота, в шерсти, но с понятиями человеческими, даже говорил иногда по своему что-то. Многие приходили-приезжали взглянуть бывало на него. Вроде зверюшки неказистой, но все равно интересно — существо-то дивное. Он хоть и пугливый, но бывало давался взглянуть на себя, показывался.

И как приехали эти монахи, мы сразу думали, взглянуть просто, как и все да и только. Вот бабка ведет их в заднюю комнату, приговаривает вслух, готовит, успокаивает и их и Алмасты. Ну чтобы встреча не напугала ни их ни его. Она так всегда делала. И я следом за старшими потянулся, выглядываю из-за спин. Мне всегда интересно было понаблюдать, как люди удивляются, когда первый раз нашего домового увидят.

И он вышел, показался монахам этим из города.

И вдруг суета, бабку будто даже оттолкнули в сторону. Мне за черными спинами ничего не видно. Слышу одно только крик:

— Режь! Режь!

Потом, уже много лет спустя, когда и история эта позабылась, узнал я случайно, что плохой конец у всех этих монахов был. Появился у них новый настоятель — гомосексуалист. Однажды опоил их всех сонным зельем и всех, кто только не совсем старый был, изнасиловал. Многие монахи после того повешались, а остальные монастырь подожгли вместе с собой, изнутри закрывшись.

Не иначе, это им так Алмасты за себя отомстил...