Убиквист — Два часа

Два     часа

               1

    Два часа — на такие периоды было разделено время.

Время было общее, безмерное, тупое и то, которое следо-вало пережить.

Двое суток Школьников находился один в квартире, сле-пой, беспомощный, одинокий.

Супруга ушла от него, прихватив все мыслимые и немыс-лимые вещи.

Ему было тяжело. Тяжело ориентироваться в измененной местности, без привычного нахождения предметов.

Много раз он спотыкался о стулья, расставленные впопы-хах переезжающей женой, через мешки с мусором. Даже теле-визор, купленный десять лет тому назад, переносной малень-кий лежал на боку, на полу.

Полный беспорядок.

Сначала Школьников не роптал: слава Господу у него от-личная пенсия бывшего военнослужащего и квартира, оформ-ленная на него. А Светлана… просто нашла более полноценно-го физически человека. Это понятно.

В записях на бумаге, озаглавленной «Два часа» значилось:

1. Не падать духом.

2. Следовательно, укреплять этот дух.

3. Чтобы мысли не путались в голове: разделить время на два часа и отслеживать данное время, контролируя его на вши-вость.

4. Всякое поднятие духа ознаменовывать маленьким праздником …

Школьников рад бы написать «выпитием бутылки водки», но он не пил.

Не для этого он двадцать лет отмотал на самолетах, не для этого значился лучшим техником в полку, а, получив травму еще три года, исправно ходил на работу в общество слепых. Не для этого он расправлялся со всяким, кто противоречил его идеалам нормального построения государства и понятия граж-данского общества и особенно положения: отношения к жен-щине.

Это положение вкратце заключалось в тезисах:

— мужчина к женщине обязан относиться с уважением, по-кровительственно (уступать место в общественных местах, по-давать руку; в некоторых случаях кланяться и снимать шапку; не выпивать в присутствии женщины, не ругаться и другое)

— мужчина обязан беречь вопреки некоторой лжеубежден-ности женской ее натуру, слабую и прекрасную. Лжеубежден-ность же состояла в философии феминизма. Причем не в пунк-те возрастание роли и влияния женщин в каких-либо областях общественной жизни и обществе в целом, нет, но неверного ею восприятия данных свобод. Восприятие которых сущест-венно исказили сами мужчины.

Эта положение имело под собой почву работы одного из философов современности, который говорил о том, что все бе-ды мира, глобальные беды происходят от неправильного рас-пределения роли мужчины и женщины. Одно — женщина от ребра, другое — сам Иисус был рожден не без помощи женщи-ны. Что женщина в мировом процессе играет роль Великого аналитика, без анализа которой, — мелкого, раздробленного всяких мужских сходок, — мир бы рухнул. Мужчине же, соответ-ственно, предлагалась роль синтесиза.

Таким образом, уничтожая особенности мышления жен-щины, мужчина не смог бы сотворить ничего существенного, —один смех, войны, варварство.

Но в то же время, предлагая женщине роль ведущую, об-щество впадает в другую крайность, — беспредельный либера-лизм и как следствие то же: один смех, войны, варварство.

5…

Пятым пунктом Школьников, скрипя ручкой, записал, как мог записать:

5. Не изменять выработанным внутренним принципам.

Ведь принципы формируются годами, и ломать их сбухты-барахты не по-мужски, по крайней мере.

Школьников уставился на кончик ручки, ему было не по-нятно, — почему так сильно скрипит ручка по бумаге. Он дотро-нулся до того места, где должен был выступать стержень и не нашел его там.

Даже ручки порядочной не оставила. Впрочем, записывать ему и нет необходимости. Это так — для формулировки.

2

Школьников вздохнул и откинулся на спинку стула.

«Господи, как-то не так прошла вся жизнь. Работал, имел семью. Дети разъехались по зарубежью. Телефона не найти, — звонят только под Новый Год.

Жена была как жена, ничего за ней такого противного не наблюдалось. Десять лет жена. Ухаживала, кормила, ходила в магазин, мерила давление, приносила таблетки. Слушала весь бред слепого, который имел представление о происходящем мире из телевизора. Иногда грубил и вставал в позу. НО НИ-ЧЕГО ТАКОГО ПЛОХОГО ОН ЕЙ НЕ ДЕЛАЛ.

Школьников поднапрягся: ведь действительно — ничего. Не бил, а, ругаясь (даже не в ее адрес), извинялся перед Богом, перед ней. Не заставлял работать — сиди, пожалуйста, дома, нам хватит.

За окном раздался глухой шелест, как-будто осенние ли-стья сорвались с дерева гурьбой и понеслись. Но вдруг что-то захлопало угрожающе, и Школьников вздрогнул, — в окно уда-рила крылом птица.

«Нервы ни к черту!»

6. Укреплять нервы.

Школьников достал из кармана спортивных брюк говоря-щие часы и нажал на «call», часы сказали время.

Не прошло и получаса, а в душе такой …кавардак. Болело где-то в глубине груди, оттуда боль распространялась по всему телу, но это если прислушиваться. А так — терпимо.

3

Позавчерашним вечером он вышел за дверь. Многоэтажка шумная. Хотелось выйти в подъезд, вынести мусор в мусоро-провод и послушать, когда поставят домофон. Снизу еще пья-ные соседи жили, вечно орали дурными голосами и гадили. Школьников намеревался когда-нибудь с ними поговорить на-счет этих безобразий. Не исключено, конечно, было, что ему набьют лицо, но должен же он как-то внести свой резон во все-общие разборки с этими беспредельщиками. Пусть его глаза бессмысленно вращаются по сторонам, ища глаза преступни-ков, но он скажет то, что должен сказать.

Школьников вышел, несмотря на предостережения жены, на запрет жены вообще выходить из квартиры, по причине то-го, например, что у него случались припадки, и было высокое давление, из-за которого носом текла кровь.

Выйдя за металлическую дверь, Школьников едва не сде-лал ошибку номер один: вышел без ключа — дверь могла за-хлопнуться. Замок был автоматическим. Стремительно Школьников просунул руку назад, стукая ведром, и снял с крючка в прихожей запасной ключ.

Проделав по перелету вниз несколько шагов, Школьников понял, что совершил ошибку номер два: если снизу кто-то окажется из вредных соседей и он вступит в разговор, то, когда надо будет бежать или входить в бой, он будет в невыгодном положении. НАДО БЫЛО ОБУТЬ КРЕПКУЮ ОБУВЬ, а не вы-ходить в тапочках.

Возвращаться же было поздно. Школьников делал шаги вниз. Подошел к мусоропроводу, открыл крышку. Приноровил ведро и высыпал содержимое.

«Хоть что-то полезное сделал».

Закрыл крышку и ощутил присутствие кого-то рядом.

— Кто здесь? — спросил. Выждал полминуты. Никого.

Развернулся и стал идти домой, но наступил на что-то. И ЭТО ЧТО-ТО РЯВКНУЛО.

«Что»?

На его плечо КТО-ТО ПОЛОЖИЛ руку. Это был мужчина.

— Ты кто? — спросил Школьников и ощутил, что мусорное ведро в его руках подпрыгивает. В горле же клокотало и стуча-ло.

«Какая ерунда! Не волнуйся»!

Незнакомец молчал. Только тугое сопение исходило от не-го.

— Ты тот паразит...,— начал Школьников, жалея тут же о крутом начале, — который живет снизу?

Незнакомец молчал.

Это было похоже на триллер. На похождение подъездного маньяка, КОТОРЫЙ ТЕПЕРЬ УБЬЕТ СЛЕПОГО.

«И никто ж не поможет»!

— Ладно, — сказал Школьников, мужаясь и поддавая своему голосу тона. При этом несколько сделав гримасу, насколько мог нешуточную, деловитую. Этакую гримасу порядочного гражданина, которого не так просто свести на нет.

«Законы есть законы, в конце концов»!

Незнакомец не убирал руку с его плеча.

«Может быть, он что-то обязательное хочет сказать ему»?

— Ну! — сказал Школьников, несколько выворачивая свое тело от назойливой руки Незнакомца.

Тот молчал. И вдруг Школьников ощутил перед своим ли-цом страшный перегар, исходивший от этого маньяка.

«Точно, теперь конец…»

Незнакомец только посильнее сжал свою кисть на плече побледневшего Школьникова и еще раз пахнул на него перега-ром.

— Да пошел ты к едрене маме! — сказал Школьников и си-лой отстранил руку Незнакомца, при этом лязгнув зубами и едва не прикусив сам себе язык.

Он чувствовал, как прошел мимо маньяка, как задел его, очень неловко, — мусорным ведром (прям-таки обкатав брюки), как Незнакомец, оставаясь еще некоторое время в некотором ошарашении, стоял на месте. Но потом…

Потом, по правилам физики и гармонии, Маньяк обязан был нанести решающий удар. Фатальный удар!

Школьников успел сделать несколько быстрых шагов на-верх, позорно спотыкаясь на перепутанных под ногами ступе-нях, теряя злосчастный тапочек по ходу с одной из ног, и, тут же, ощущая ауру начинающегося припадка.

Он схватился за перила, выронил из рук мусорное ведро и глядел пустыми глазницами в то место, где должно было нахо-диться лицо врага.

Ему сказали: «Фенита»! и он провел рукой, той которой недавно держал мусорное ведро, по огромному, мощному лицу маньяка, нащупывая его нос, губы. Холодное и потное лицо маньяка.

Школьников ощутил некоторый прилив сил, цветные кру-ги перед собой, крик матери, которая уже несколько лет по-коилась и всплеск молнии. Ноги его подкосились и он пова-лился ничего не ощущая под собой, стукаясь телом, головой по лестнице, спадая к ногам маньяка.

4

Так все было.

Сколько времени прошло с той переделки, неизвестно. Но Школьникову казалось не более двух суток. Почему? Потому что, во-первых, ему в рот лили какую-то жидкость, скорее кло-фелин, чтобы он не пришел в себя. Женские руки, руки Свет-ланы поднимали его голову и прикладывали пальцы к его гла-зам, потом говорилось, что он «еще долго не придет в себя, на-до что-то делать…»

Потом он слышал, как что-то шумело и гремело рядом с ним. Очевидно, что это выносила вещи Светлана. Причем вы-носили и мебель также. Он не мог подняться, и даже более того — ни вымолвить словечко. Губы были немы, и затекло лицо от удара. Но он несколько раз жал на кнопку «call», говорящих часов и получал ответы.

Разумеется, зачем он был нужен ей, инвалид, хоть и с пен-сией. Она еще молода, чтобы уничтожать себя рядом с ним навсегда.

«Это понятно».

Очнулся после клофелина ночью. Голова трещала невоз-можно. Отовсюду неслась вонь от носков грузчиков, которые вынесли мебель и вещи.

Сначала Школьников поднялся, опираясь на уцелевший локоть. Потом, недолго думая, снова лег на бетонный пол и за-плакал. Горько заплакал.

Ради этого было несколько причин.

5

Прошло полтора часа с момента заполнения листка, оза-главленного «два часа», и Школьников с удовольствием ждал прихода времени, чтобы сделать первые убеждающие выводы в его компетентности по вопросу собственной воли.

Он запишет (пусть безстержневой):

1. Прожил фундаментальные, первые два часа, в течение которых не думал в особенности о предавшей жене.

2. Не думал в особенности о пропаже вещей, личных в том числе.

3. Не ругался, не проклинал тех людей, которые проделали все это.

4. Думал позитивно, в общем. Размечал дальнейший план действий.

Дальнейший план действий состоял в следующем: навести терпимый порядок в квартире, то есть уложить оставшееся по полкам, по полу на газетках, проверить содержимое холодиль-ника, наличие консервации, наготовленной женой (бывшей женой) на зиму. Проверить наличие хлеба.

Он думал коротать время питьем чая, а для этого требовал-ся хлеб, как минимум.

Со стены зашипели и пробили час старые дедовские часы.

«Даже удивительно, что она не забрала часы тестя, но они как-будто за год издали первый звук.» А это…

«А это очень просто значит…Нужно немедленно продви-гаться ко входной двери и закрывать его на все замки»!

Школьников, ощущая боль в поврежденных участках тела, направился к двери. Он обнаружил, что входная дверь была приоткрыта. Тут же захлопнул ее! Прокрутил замки. Замки были слабы, прокручивались и только.

«Замки поменяны»!

Замки поменяны БЫВШЕЙ были оттого, чтобы он не мог толком закрыться изнутри. Ведь у него были свои ключи, а она не смогла найти, где именно.

Все это было проделано с той целью (единственной целью), чтобы потом (вскоре) вернуться сюда и собрать то, что еще не было собрано.

Школьников помчался на балкон за инструментами. На-шел гвозди и молоток. Вернулся и стал заколачивать дверь.

Весь взмокший, он справился со своим делом, но тут же его охладила мысль: как теперь идти за хлебом? Как вообще те-перь выходить?

6

Следующие два часа прошли спокойно. Школьников ле-жал навзничь на жесткой кровати, без матраца. И думал во-преки запрету о своей жене, о детях, о своей бывшей работе, о своей жизни.

Сколько он трудился, сколько сил отдал работе, служению Государству. Не изменял жене, любил детей. Просто ангел.

Теперь модно молиться (да и он не против), просить и вспоминать о грехах одновременно, подстраиваться под волну Вселенной и Хозяина Этой Вселенной. Но что такое он сделал не так, что его ослепили? Почему та авария случилась именно с ним? Взорвался бак с топливом в ряде с оружием. Да черт с ним, с этим оружием! Школьников схватил за форму сосунка солдатенка и бросился на него, прикрывая своим телом… За-чем? Что такое тот сделал для него, что нужно было спасать ПРЕЖДЕ ВСЕГО ЭТОГО СОЛДАТЕНКА. Если б не это положе-ние сверху… Может быть, он был бы теперь зряч.

Так воспитало Школьникова общество, государство, люд-ская жизнь.

«Два часа»

Пролежав до вечера, Школьников почувствовал, как страшно давит на него тишина. Как убивает его своими тихими вервьями-руками. Он ощутил тишину запредельную, ту против которой боролся всю жизнь. Ведь основное в жизни — не дать тишине проявиться. А если она проявляется, после работы, во сне, тогда требуется прижаться к любимому человеку…

Но теперь этого человека не было…

Школьников почувствовал горячий поток слез, текших по его холодным щекам. Он не стеснялся теперь их. Он желал им дать дорогу, дать им прожечь со всей силой овраги на его лице. Пусть он умрет с этими шрамами. Шрамами порядка и совести.

Но слезы кончились.

«Да нет, конечно. Я далеко не идеален. Достаточно вспом-нить то и это…»

Школьников глубоко и облегченно вздохнул припоминая рой всяких грешочков, и ему стало легко и даже несколько ве-село от самой мысли, что он по-настоящему человек, а не вос-ковая фигура какая-нибудь.

На боку лежалось значительней легче.

«Надо же! Как удобно бывает переменить телорасположе-ние».

Теперь заниматься этим расположением ему придется ос-тавшуюся жизнь.

«Но не дрейфить»!

Школьников поднялся, вспоминая телефон старой знако-мой из Общества Слепых, Алле Ивановне Сарофановой, жен-щины пятидесяти лет, сочувствующей и могущей выслушать. Одинокой и спокойной.

На легких ногах он прошел в коридор и нашел журналь-ный столик, на котором должен был стоять телефон. Он нащу-пал телефонную трубку. Эта трубка отличалась от подлинной, той, что была раньше — переносной. Он поднял трубку и услы-шал зуммер!

«Слава Тебе, Господи»!

Он набрал номер по памяти.

7

— Алла Андреевна! — прижав трубку поближе ко рту, гово-рил Школьников.

— Алло! Слушаю! — на другом конце провода раздался зна-комый голос.

Сердце Школьникова билось. Он тут же вспомнил, как на-прасно обижал Аллу Ивановну, намекая ей на то, что она не правильно воспитала своих детей, которые бросили ее, не пра-вильно обращалась с мужем, который оставил ее, вообще во многом не правильно себя вела и мыслила. Теперь он сам на-ходился в таком непригодном положении.

— Алла Андреевна…

— Алло, — спрашивал бодрый голос, — это кто?

— Это я!

— Кто это?

— Это я, Валерий.

— Какой Валерий.

— Я … Школьников.

— Школьников? Дорогой! Сколько лет! Что у тебя с голо-сом? У тебя голос совсем не твой. У тебя такой поставленный четкий голос был. Что случилось?

Школьников не выдержал и заплакал в трубку.

— Что это у тебя там, машинка стирает? — спросила Саро-фанова.

Школьников сделал два глубоких вздоха, чтобы подтя-нуться, взять себя в руки, и не выдавать себя, своего состояния. Ведь он всегда значился на хорошем, безупречном счету, с от-менной репутацией и семьей. Майор!

— Что случилось, дорогой? — спросила Алла Андреевна.

— Меня жена бросила, — промолвил гробовым голосом с значением как-будто ничего не значащим, Школьников.

— Светочка?

Школьников промолчал.

«Почему он теперь должен рассказывать о своей внутрен-ней проблеме посторонним людям»? Вот она жизнь…

— Светочка, дорогой мой, не могла тебя бросить.

«И тем не менее».

В голове Школьникова пронеслась идея о конкуренции полов, о трудной жизни, о рыночной экономике и гедонизме.

Школьников молчал. Трубка сильно прижималась к уху до боли. Он теперь бы хотел услышать нечто более совета или не-доумений, он хотел услышать какое — нибудь пророческое сло-во Моисея или Мухаммеда, все одно.

— Что молчишь, сукин ты сын, — разнеслось в трубке неиз-вестным голосом. Школьников оторвал трубку от уха и погля-дел на нее.

— Что? Обижал Светлану? Изменил! Хрен свинячий!

— Вы что, Алла Андреевна?

— А то. Я знаю твою Светлану. Чистой души, лепесток, че-ловек. Это ты во всем виноват!

— Алла Андреевна!— Школьников даже привстал и, потянув за собой телефонный шнур, уронил аппарат.

— Ну?

— Она вынесла всю мебель из квартиры, все драгоценно-сти…, — зачем-то сказал Школьников, сам, не понимая о каких драгоценностях, может идти речь.

— Какие драгоценности, псина? Те безделушки, которые она б и могла взять, так это те, что ты ей никогда не дарил. Черт тебя дери!

— Вы шутите, Алла Андреевна?

Возникла пауза.

У Аллы Ивановны так же мог случиться приступ. Она за-дыхалась от переживаний, сильного волнения. Ей нужно было принять лекарство.

Школьников присел, поднял аппарат, исправно слушал трубку. Алла Андреевна не появлялась. Только тишина и по-стороннее поскрипывание в линии.

Школьников подумал, что необходимо было б порвать со всем миром несогласным с ним, с его мнением о том, что бы-вают очень и очень плохие люди, что предательство может проявить себя через годы совместной жизни. Что де, да, име-ются принципы и мораль, незыблемые истины, теоретически, но нельзя человека унижать до ручки, нельзя опровергнуть факт измены.

Школьников подумал, что ему надо было б теперь обидеть-ся, бросить трубку и больше не звонить Алле Андреевне, тако-му хорошему человеку, активисту цеха накатки консервных крышек, в котором он когда-то работал, и познакомился с ней там.

«Не мазохист ли?»

Школьников опустил трубку.

«Если теперь я положу ее, то никогда не услышу. Ведь она номера его не знает. Разве по связям…»

Трубка находилась в висячем положении, рука ослабевала и трубка стремилась к аппарату. Еще мгновение и она упадет.

Вдруг он услышал, как в трубке сильно заскрипело и голос, намного спокойнее спросил:

— Алло, Валера.

Школьников поднес трубку к своему уху. Он не хотел гово-рить, и думал, что, вряд ли теперь что-то скажет. Что услышать со стана врага?

— Ты слышишь? Я выпила настойку. Аллергическое уже не помогает. Пока нашла…

— Дети, как и твои — разлетелись, разбежались. А муж дав-но умер. Помочь некому. Но это ты знаешь. Что молчишь?

— Как живете? В магазин…

— Выпить хочется?

— Никогда не думал …

— А ты подумай, в жизни главное вовремя смотать удочки. Это я тебе по-свойски говорю, как героическому человеку от героического. Смыться от доминантных обстоятельств. Обстоя-тельства доминантными не должны быть. Жизнь должна течь ровно, без надрывов, как говорят теперь модно, с удовольстви-ем, по крайней мере — с удовлетворением. Смыться и от дов-леющих над тобой связей, угнетающих мыслей. Человек дол-жен находиться в состоянии невесомости, свободы от внешней среды. Это должно быть — ого! Просто! От этого мы пришли, и к этому мы прийдем. Что молчишь?

Школьников самопроизвольно кивнул.

— Вы — философ.

— О, дорогой мой, это вся моя философия. А со Светланой помирись. Она дурного не делает. Я помню, как она приходила к тебе. Как говорила о тебе и помогала. Я в людях разбираюсь. Ты в чем-то тут виноват, вот и покопайся. Смотай удочки от самого себя, а то сам себя в омут затянешь.

На лице Школьникова застыла гримаса несогласия, нега-тивизма.

На противоположном конце провода молчали.

Школьников снова посильнее прижал трубку к уху, чтобы услышать, что там происходит.

В трубке сначала гремело тяжелое дыхание Аллы Андре-евны, потом треморный кашель и возник зуммер.

«Положила телефон. Худо бабуле».

Школьников прислонил головку трубки к губам, как-будто желая нашептать ей что-то последнее, размышляя.

Теперь ЧТО-ТО НОВОЕ появилось рядом с ним, кроме ти-шины — НЕВЕСОМОСТЬ. АЛЛОИВАНОВСКАЯ    НЕВЕСО-МОСТЬ.

8

Сколько влезет невесомости в два часа? Выдержит ли при-рода невесомости эти два часа? Что такое два часа временного отрезка и невесомость? Откуда берется невесомость в жизни человека и почему она скрыта до поры, времени от человека?

Трудно ли жить вообще без невесомости?

Такие вопросы стали перед Школьниковым и теперь, с Божьей помощью, ему было над чем поразмыслить и провести следующие два часа.

В уме он отметил, что будет делать эти испытывающие его на прочность два часа, и подумал, что ничего фиксировать на бумаге не будет.

Итак…

Любомудрие вот-вот должно было политься из мозгов Ва-лерия Школьникова. Ему было, что предложить на разжиже-ние этим двум часам.

Итак…

Однако продолжить ему не удалось. Наступили более ин-тересные события.

В дверь постучали.

Школьников соскочил с кровати, обул тапочки, подошел к двери и прислонил ухо.

«Кто это»?

В дверь снова постучали. Он услышал этот живой стук, требовательный и настоящий, исходивший от жил какого-то настойчивого и сильного человека.

Тишина и НЕВЕСОМОСТЬ, от которой кружится голова. Только сейчас тут нельзя повалиться на пол, иначе его услышат и зайдут.

В замочную скважину был просунут предмет, который во-шел легко и плотно. Неведомый предмет безвозбранно чувст-вовал себя в замочной скважине, он стал там выделывать такие кренделя, что ручка замка с внутренней стороны двери заходи-ла туда-сюда. Завертелась словно вертел.

«Взломщик!»

В подъезде, где-то на верхней площадке открылась дверь, и заговорили голосно люди. Грабитель остановил свои дейст-вия, притих.

Люди говорили голосно долго. Слышались мужские спо-койные голоса и женский голос, хриплый с надрывом. Женщи-на все время прикрывала рот платком и глухо о чем-то требо-вала от мужчин. Потом Школьников услышал слово «выкра-ли» и он понял, что в подъезде, очевидно, работает Взломщик-псих, или возможно, тот, с которым он еще тогда встретился в лестничном пролете.

«Маньяк!»

Маньяк удачно рассчитал время. Он узнал, что квартиру оставили, и что теперь можно поживиться еще чем-то от инва-лида Школьникова, что теперь-то он беззащитен.

«А может и самим Школьниковым!»

Школьникова рванулся на кухню искать нож. Он загремел ящиками, уронил ящик полный столовых приборов.

«Какой грохот!»

В голове пискнула АЛЛОИВАНОВСКАЯ НЕВЕСОМОСТЬ, и установилась дурацкой постоянной мелодией. Вроде Джиперс-Криперс.

Услышав же грохот, произведенный Школьниковым сто-ловыми приборами, маньяк стал орудовать куда энергичнее. Теперь его не пугали даже голоса людей, находящихся сверху. Впрочем, голоса скоро утихли, двери на верхнем этаже захлоп-нулись, и Школьников с ножом по эту сторону, и маньяком по ту сторону двери остался наедине.

Маньяк еще и еще раз пытался просунуть свою отмычку и прокрутить замок.

«Триллер!»

В душе Школьникова все сомкнулось: и невесомость, и свобода, и слепота, и возникшее тупое желание чего-нибудь пожрать.

«Проснулся! Последний бой!»

Школьников побежал на кухню и, нащупав рукой крошеч-ный сухой ванильный бублик, сунул его в рот.

Маньяк стал плечом бить в дверь, да так искусно, что в подъезде этого можно было и не услышать.

Школьников, пробегая мимо двери, размахивая по-Чапаевски ножиком рванул к телефону и поднял трубку. Зум-мер исчез.

«По закону подлости!»

           Он потряс трубку, стал размахивать ею и вдруг обнаружил, что провод телефонной трубки отчленен от самого аппарата.

«Как»? — возникло.

Потом он обратился вниманием на то, что в руках-то его был острый нож и именно этим ножом ОН САМ ненароком пе-ререзал провод телефона.

Школьников тупо посмотрел на нож. Если б он мог его ви-деть!

Маньяк сбивал последние гвозди. Дверь уже поддалась.

Школьников не представлял, куда бить бандита, если ему ни хрена не видать.

«Разве что…»

Необходимо находиться возле двери и нанести удар В ЯВ-НОЕ ПРИСУТСТВИЕ ТЕЛА. Школьников бросился снова к двери и, придерживая ее от рывков, держал нож в руке до си-невы, перебирая пальцами.

9

Когда дверь сдалась, у Школьникова в одно мгновение ус-тановилось такое чувство, что ТОТ, КТО ЛОМАЛ ДВЕРЬ, при-шел сам к себе домой.

«Странное чувство…»

Валерий Юрьевич размахнулся, что было сил, и ударил ру-кояткой ножа по чему-то мягкому, склизкому.

Маньяк взвыл. И отстранился на секунду, но потом по все-му жанру триллера, сунулся снова и с еще большей силой. Маньяк теперь знал, где находится жертва, и, ввалив в щель двери (которой размеры инвалид пытался сократить) свою ог-ромную руку, схватил Школьникова за лицо.

Школьников тут же завертел головой да прытко так, чтобы наверняка вырваться из клешней бандита. Это удалось, но тут же снова маньяк взял его за голову.

«Что за дурь!»

И что-то нечеловеческим голосом стал реветь.

Наконец, бандит применил прием окончательного вылома дверей, — он треснул ногой по ней в каком-то месте, что дверь просто раскололась.

Школьников же, не желая больше попадать в объятия маньяка, стоял, тяжело дыша, переступая с ноги на ногу, держа и помахивая перед собой ножом.

Установилась тишина.

Школьников вздрагивал каждой мышцей, чтобы вовремя нанести удар, вслушивался во всякое шевеление воздуха.

Постояв так, он вдруг услышал, что бандит вовсе отошел от него, и что-то делает в соседней комнате.

«Роется в вещах, подлец!»

Школьников направился туда. Два-три шага, и он переце-пляется через какую-то палку и падает с грохотом, так, что да-же находившийся к нему спиной противник (роющийся в ве-щах), приник головой. Но сделал это НЕ В НУЖНОЕ ВРЕМЯ.

В НУЖНОЕ ВРЕМЯ уже над его головой возникла палка Школьникова, и на слух обронилась со всей инвалидной си-лой на тело бандита.

Маньяк сник, повалился на бок.

10

Валерий Юрьевич обвязал бандита всем, что нашел под руками. Тот, придя в себя, не мог даже вздохнуть.

Школьников сидел над телом и говорил разное:

— Что, сукин сынок, думал старого вояку побороть, а дули!

Валерий Юрьевич тыкал комбинацию с пальцев, как ему казалось в самую рожу маньяка.

На душе Школьникова было весело.

«Хоть что-то сделал».

— Думали обобрать последнее, гады! А я не дался! Сейчас прикручу телефон и вызову кого надо, так и разберемся. Я, го-лубь мой, еще отсужу у своей бывшей все назад. Не на того на-пали! Грязь, что слепой, ни..че..го. Я за свои два часа всех тут вас, чужеродных уложу!

Маньяк мычал. В горле у него стоял кляп.

— Светка, я убью тебя! — прошептал Школьников и поднял голову, как— будто прислушиваясь, как звучали слова.

— Да будьте вы прокляты, женщины! Проститутки!

Школьников рванул к разбитой двери и заорал туда со всей мочи тоже самое и еще:

— Чтоб вас черт забрал, суки! Как вы над мужиками изде-ваетесь, шлюхи проклятые!

И еще разных ругательств, на которые память Школьнико-ву еще не изменила.

В это же время сверху и снизу посыпал народ, затопотали ноги и закричали.

Школьников обхватил заветную палку руками и держал ее крепко, перебирая пальцами острые углы. Он готов был снова вступить в бой. И сражаться до последних сил, не покладая рук, — все два часа.

11

Капитан милиции Трещоткин, стоял по-военному с вы-правкой перед полковником. Молодой Трещоткин недавно получил повышение по званию и готов был еще на многое, на многое. И всемерно благодарен.

Полковник с мохнатыми белыми бровями и сталинской иронией в поблескивающих глазах, спросил томным голосом:

— И где вы его нашли?

— Этажом ниже, товарищ полковник.

— Чего он там делал? Двое суток пропадал инвалид?

— Двое суток, так точно, в чужой квартире.

Капитан аккуратно подставил себе под нос маленький ку-лачок и хмыкнул себе туда.

— Он, этот Школьников…, — капитан мотнул головой, сме-ясь.

— Юрий…э-э…

— Валерий Юрьевич, военный в отставке, слепой и припа-дочный, то есть имеющий кантузию…

— Ну?

— Этот Школьников, видимо, потерял сознание и случился с ним припадок на межлестничной площадке. Вышел де по-мочь жене вынести мусор. А тут — припадок. Этажом же ниже живут глухонемые. Все разъехались по отпускам, а один — ста-рик их, отец семейства остался. Вот он и оттарабанил больного военного в свою квартиру, дал отлежаться. На свою голову. А тот, придя в себя отлупил спасителя.

-Мотивы?

Новоиспеченный капитан посерзьенел, пожал плечами.

— В общем, давай, одна нога там… Выясни все, дело закры-вай.

Капитан развернулся, цокнул каблуками, и пошел. Но по-том обернулся и добавил:

— И жена Светлана Анатольевна благодарность хочет свою э-э выразить. Каким образом оформить?

— В адрес начальника ГУВД по области пускай пишет, иди.

В коридоре Трещоткин встретил Светлану Анатольевну. Жена Школьникова была заплакана, немедленно подошла к капитану.

— Все будет нормально. Все будем жить. — Пообщал Трещот-кин. — Как потерпевший?

— Немой?

— И тот, и этот.

— Немого только вывели из шока, а дурачок мой матерится на чем свет, и истерика.

— Как бы худа не было. Травмирован же был…

— Нет, уже лучше. Когда я выходила этот раз, он сидел на кровати и глядел на меня почти осмысленно, только твердит, что ему нужно ДВА ЧАСА.

— Два часа?

— Два часа.

— Не сбежать ли? И не пришибить ли еще кого? — капитан вспомнил о предупреждениях мотива полковника.

— Не знаю. Я вышла за дверь и оттуда на него долго гляде-ла. Он как-будто терпел. Потом из его глаз потекли слезы. Знаете такие…,— Светлана Анатольевна подняла руку.

— Скупые?

Она кивнула.

— И славненько. — Капитан гордо тряхнул своими погона-ми, прикоснулся мягко к плечу женщины и, отдав честь, пошел по своим неотложным делам.

Но потом остановился, повернулся и сказал, улыбаясь че-му-то счастливо: «Все будем жить!»