Дарин — История Одного Племени

-

Она рискует. — мрачно произнес Роса.

— Она всегда рискует. — уточнила Йорх, стоя у двери.

У двери, за которой Урх принимала решение…

За которой темноволосая ворона раскачивалась на стуле..

За которой..

Оглесс резко проснулся и вытер вспотевший лоб. С тех пор как он побывал на казни Янтаря, его мучили кошмары, подобные этим.

Кошмары, оживающие потом.

Собственно, после первого он и сделал К’Хатум рассадником зла.

При этой мысли он усмехнулся.

— Я, великий справедливый Алькон, научил варх’гонов воровать!

Резкий смех сотряс его худое тело и запрыгал по бревенчатой комнате точно маленький ребенок.

Он следил за своим смехом, как завороженный, дожидаясь, пока тот угомонится и умрет. И как только конвульсии прекратились и замерло последнее движение его смеха, пересохшие губы исторгли слова, внезапно озарившего его понимания…

— Я хотел жить, но Великий подарил мне вечность..

И зеленые глаза Оглесса поблекли, вернув голубую муть глаз Алькона.

На целое мгновение.

история Оглесса или то, что бывает при нарушении Моратория

— Эй, парень!

Дохлый номер оглянулся. За столиком сидел длинный, как будто высохший человек со светлыми волосами до пояса. Его лицо кого-то неуловимо напоминало.

Незнакомец продолжил:

— Привет. Давно не виделись.

Ворон остановился.

— Мы знакомы?

Тот подозвал его поближе. Дохлый Номер послушно сел за столик и, разглядев его повнимательнее, понял. Все, от длинных волос и тощего тела до обтянутого кожей удлиненного лица и светло-зеленых, как будто горящих глаз, до ужаса напоминало Чешуйчатокрылого. И все же было ощущение, что он видел это лицо где-то еще.

— Ты хочешь знать, что случилось? Так я тебе объясню. Ты просто мелкая жалкая душонка, судорожно цепляющаяся за свою жалкую жизнь и дурацкие удовольствия. Гнить тебе в земле, детка!

И Оглесс приложился к бутылке. Дохлый номер смотрел на него, хлопая глазами.

— Что уставился, как баран на новые ворота? –хмуро поинтересовался Оглесс. Так, как будто и не пил до этого.

— Да так.. — медленно начал Дохлый Номер.— а у тебя нет брата.. или сына.. с длинными черными волосами.. и кожистыми крыльями? — осторожно спросил Номер.

Оглесс сделал еще один глоток.

— Ну.. у меня был сын.. но где этот ублюдок, понятия не имею… он вообще нечаянно… меня заставили..

Это походило на пьяный бред. Оглесс замолчал, но внезапно поднял голову и спросил:

— Я похож на человека, который добровольно переспит с Ящерицей?

Дохлый Номер покачал головой.

— Нет.

— Вот и я про тоже. — сказал Оглесс и глотнул из бутылки.

— Ненавижу я вашего брата. Одному, такому же как ты, я оставил шрам на щеке. — и он рукой скользнул от скулы вниз, к челюсти, показывая, какой шрам остался у противника. — Он хотел доказать мне, что он крут. Ха! Я навел тут свои порядки еще тогда, когда тебя не было у раба! Я знаю всех этих варх’гонов как облупленных! А вы, вороны, вообще молодежь зеленая, ничего не понимаете.

Дохлый Номер хмыкнул.

— Нашли чем гордиться.— проворчал он.

Потемневшие зеленые глаза вскинулись вверх и уставились с нечеловеческой мудростью и знанием, плескавшимся в них, прямо в глаза дохлому Номеру. Тому стало слегка не по себе.

— А ты можешь гордиться хоть чем-нибудь помимо убитых варх’гонов?

— Ну.. я это я. Я этим горжусь.

— Вот и я горжусь.— прошелестел Оглесс, а Дохлый Номер ясно ощутил, что все его мысли как на ладони у Оглесса. Более того — мысли, чувства, воспоминания прошлого проникли в его голову, заполняя сознание. Мелькнула смутная мысль, что нужно оглянуться и посмотреть, скоро ли вернется Стрела, но погасла, засыпанная и задавленная.

Никто не знал, сколько ему лет и где он появился на свет. Просто однажды он вышел из предрассветного тумана к воротам к ‘Хатума и огляделся по сторонам — высокий стройный человек с длинными светлыми волосами до плеч, перехваченными тонкой тесьмой, хрупкий в кости, как девушка. Худое лицо исказила сардоническая усмешка и он подумал: «Неплохо. С этого и начнем.», после чего он вошел в город, критически окинув взглядом стражу у ворот. «В этом городе есть где развернуться,» — удовлетворенно подумал он и злая ухмылка вольготно расположилась на его длинном худощавом лице. Незнакомца звали Оглесс.

-Я слишком стар, чтобы хранить свою молодость, — размеренно говорил сидевший перед собранным и серьезным светловолосым подростком — Великим — старый человек, не выглядевший старше сорока пяти лет. Серьезный подросток — на вид ему было лет семнадцать — шестнадцать — кивнул. Легкая морщинка пролегала между его сведенных вместе светлых бровей.

-Всю жизнь я был судьей. Помнишь — еще у твоего папы.

Легкая усмешка показала себя в едва заметном прыжке уголка губ.

-Вы же знаете, что я не могу сделать того, что вы хотите.

Старик улыбнулся.

-Девяносто лет что-то значат для понимания устройства мира.

Великий резко отвернулся к окну. За прозрачным стеклом расстилался широкой ладонью его город, призрачный и невесомый. Его название означало Город Сна. Внимательно вглядываясь в свое едва уловимое отражение в оконной раме, Великий размеренно произнес:

-Я не имею ни малейшего понятия о том, как оно на вас подействует. Вы можете погибнуть.

-Ну, мне и так это грозит. — позволил старик себе шутку.

-Судья Алькон… Я не хочу грубить, но я не сделаю того, что вы ожидаете. На вас нельзя действовать такими методами.

Судья молчал,

«И маленький спектакль напоследок.»

-Мне бы не хотелось потерять такого судью, как вы, раньше времени.

Алькон встал и, сдержанно поклонившись, вышел, всколыхнув воздух своими поблеклыми волосами.

Великий едва заметно улыбнулся.

Открылась промасленная дверь и, пригнувшись, в помещение зашел незнакомый трактирщику-мора’йвеку инородец. Легко плюхнулся на жалобно заскрипевший под его тяжестью табурет, и, по-хозяйски облокотившись на стойку, посмотрел прямо в глаза бармена своими холодными зелеными глазами.

— Уважаемый, — прозвучало как удар хлыста или как оскорбление. Трактирщик дернулся, как от хорошей пощечины. — У тебя есть свободная комната? — бармен испуганно сглотнул. Он не сразу нашелся, что ответить.

Внимательные холодные глаза следили за каждым движением бармена. Тот, пытаясь унять внезапную дрожь, сохранял невозмутимую маску и вытирал висящим на плече полотенцем и без того чистый стакан. Когда когти перестали стукаться друг об друга чаще, чем надо, бармен изрек своим слегка запинающимся мелодичным голосом:

— Да, но постоялый двор немножко дальше по улице. Будете что-нибудь заказывать?

— Да. У вас есть вода?

Брови бармена удивленно поползли вверх.

— Меня ограбили на входе в город. Какой-то воришка украл мой кошелек. — а длинные пальцы путешественника, который врал ему прямо в лицо, выбивали легкую дробь по стенке стакана, который невозмутимо поставил перед ним бармен.

— В нашем городе такого быть не может. Вы хорошо смотрели по своим карманам? Вдруг завалился куда-нибудь.

Цепкие глаза бармена следили за незнакомцем, пока тот проверял свои карманы с самым что ни на есть сосредоточенным выражением лица. Вскоре лицо странника посветлело и он радостно достал кошелек.

— Вы были правы! Он просто завалился в дыру в моем кармане. Спасибо, а то бы я думал, что я его потерял!

«Не знаю, кто он, но идиота из себя изображает мастерски.» — мелькнула мысль в голове у бармена, когда он ставил перед гостем стакан с вином.

«Интересно, он поверил?» — подумал сидящий перед ним иноземец, пряча за маской простака свой пытливый взгляд.

— Ну и сколько мне еще так мучиться?

Говоривший был бледен и тяжело, с хрипом, дышал. Обезумевшие глаза смотрели на нахмуренное лицо стоящего перед ним подростка.

— Еще чуть-чуть — и ты лишишься своего судьи.

— Циник. — слегка усмехнулся Великий, продолжая хмуриться. — Я попробую что-нибудь сделать. Но идеальный результат не гарантирую.

А про себя добавил: «Если ты вообще жив останешься, лицемер».

Год спустя бармен уже не раз слышал о кражах. И неоднократно наблюдал их. Но никто никогда не мог поймать вора за руку. Все списывали на духов. А откуда у его постояльца берутся деньги, он не знал. И даже не задумывался над этим.

За год волосы у бывшего путешественника отросли прилично, до середины спины. За год они с барменом — трактирщиком стали друзьями. За год бармен привык к его металлическому голосу и странной манере говорить, к его шуточкам и фразе: «Да знаю я ваших варх’гонов», произнесенной так, как будто ему три тысячи лет и он был очевидцем прибытия трех серебристых кораблей… привык бармен и к тому, что он никогда не рассказывал о себе. Лишь давал понять, что он из старого знатного рода.

Двери распахнулись и из покоев императора вылетел пулей ошалевший юноша лет двадцати пяти. Светлые волосы летели за ним языками пламени. Юноша промчался по коридору и прилип к зеркалу. Нервными движениями он ощупал свое лицо.

— Что.. что ты сделал? — едва вырвалось с непослушных губ.

— То, что ты просил. — холодно ответил великий. –теперь мы с тобой одной крови, ты да я.

Ярхе слегка поклонился и вернулся в свои покои.

— Однажды я вышел в поле и встретил там растерянного мальчика. Мы были с ним одного рода. Больше я таких не видел.

Бармен не подал вида, что удивился. Его скрытный постоялец — единственный постоялец в «Двуличии» — никогда больше не заговаривал о себе.

Оглесс пил. И нажирался, бросаясь воспоминаниями в лицо мора’йвеку.

— Мы дружили, долго, долго дружили. Я знал его, он знал меня. Мы были якорями.. друг для друга. А потом.. потом.. он сошел с ума.

Он докончил бутылку одним глотком.

— А я перестал стареть. — тихо шепнул он и, покачнувшись, встал из-за стола.

— Довести? — осторожно спросил бармен, слегка обеспокоенный его словами.

— Нет, я сам, — наотрез отказался Оглесс.

Утром бармен сделал вид, что ничего не слышал.

-Вы вернули мне молодость, сир.

Алькон низко поклонился. Неимоверно старые молодые глаза таили на дне радость.

-Я всего лишь сделал то, о чем вы просили.

Алькон почтительно склонился.

-Оставьте нас наедине.

Повелительный взмах рукой и Великий ловит вопросительный взгляд молодого вельможи. Великий заходил по комнате.

-Давайте договоримся. Я хочу, чтобы никто не знал о моем позоре. — юноша остановился и посмотрел на вопросительно глядящего вельможу.

-Я рад, что вы остались живы.

Вопрос в глазах сменился на изумление.

-Но я хочу чтобы вы умерли.

Пауза.

-Для всех. Не для меня.

И Алькон понял.

-Что надо сделать? — спросил он дрогнувшим голосом, не смея поднять глаза.

-Вам нужно иное имя. — сказал Великий. И Алькон, девяностолетний старик в юном теле, вскинул на своего повелителя изумленные глаза.

Тот стоял, крепко задумавшись.

-Я думаю, что Оглесс вполне подойдет. А теперь вы свободны.

Алькон молчал, ошеломленно хлопая глазами.

-Идите. Завтра Город Сгна узнает о смерти судьи Алькона.

Алькон, а ныне Оглесс, низко поклонился и, не сумев выдавить ни слова, бросился прочь из дворца.

Ему льстило, что мальчишки оборачиваются ему вслед, показывая пальцами и возбужденно перешептываются. Ему льстило, что граждане, словно что-то почуяв, хватаются за кошельки, когда он проходит мимо.

— Я бы хотел построить большой хрустальный замок и жить в нем, — сказал ранним утром Величайший. Патриарх с недоверием на него посмотрел и отозвался скрипучим голосом птицы:

— Это напоминает мне клетку. — проговорил он.

— Неприятные воспоминания пора класть в сундук, — сказал Ярхе, потрепав Асхила по перьям, покрывавшим его человеческую голову. — Начинается новая жизнь, для наших обоих народов.

Но лицо Величайшего почему-то помрачнело.

— Я ощущаю себя рыбой, бьющейся об лед. Головой не пробить…

Оглесс отхлебнул из бутылки.

— Я понимаю, нажираться в моем положении глупо, но все же..

— Да ладно, — хмыкнул бармен.

— Спасибо, — усмехнулся Оглесс.

— Я строил хрустальные замки испокон веков.

Сморщенный старик, похожий на юного гнома, одарил Величайшего внимательным взглядом темно-синих ясных глаз.

— Но никогда Ярхе не приходил ко мне за секретом. Чем обязан такой честью?

— Я вижу, что ты не рад моему визиту, Фитлон. Но я хочу знать то, как ты это делаешь. — спокойно ответил молодой Величайший, внимательно оглядывая хрустальную комнату, в которой он оказался.

С минуту Башмачник смотрел на невозмутимого юношу, а потом произнес, не отрывая от него взгляда:

— Слово Ярхе закон..

Учение продолжалось полтора месяца, за которые Фитлон обучил своего царственного ученика всем премудростям своего искусства.

А спустя еще три месяца Ярхе исчез.

— Я не верю.. я не верю, что он мог так со мной поступить..

Оглесс откинулся на стуле, уставившись застывшим взглядом в противоположную стену. 90 летняя мудрость не помогала.

— Я не верю..

— Разговор окончен, — и Оглесс повернулся к нему спиной, намереваясь уходить.

Мальчишка вскричал:

— Но!..

Вор обернулся:

— Подрасти немного. Тебе не хватает опыта.

Мальчишка застыл с открытым ртом.

Тавра встретила его у входа.

— Ну как? — спросила она, не отрываясь от дверного косяка. Оглесс зло усмехнулся.

— Я дал ему испытательный срок.

В своей жизни он занимался разными вещами, перепробовал все занятия… был богачом, любовником, палачом, разбойником, торговцем, судьей, врачом. Солдатом, художником, поэтом и актером. Но воровать получалось лучше всего.

Глухой гул сотряс воздух и Оглесс увидел как сверху, откровением небес, медленно и величественно опустился огромный серебристый корабль.

Оглесс лениво откинулся на спинку кресла.

— Я вижу, у тебя очень ушлый раб, — кубок дорогого вина прикрыл злую улыбку.

— Ты наблюдателен. — губы варх’гона не шевелились. Оглесс наслаждался напряженностью. Он обожал этот запах опасности.

— Так ты сделаешь то, что я хочу? — бесстрастный голос варх’гона напомнил о себе.

Оглесс потянулся и грациозно поднялся на ноги.

— Нет, мы с Таврой скромные воры, а не наемные убийцы.

— Тогда у тебя никогда не будет своей банды.

Смех Оглесса нарушил тишину.

— Скорее твой слуга станет главарем воровской банды, чем мы станем наемными убийцами. До встречи на том свете, Тьяр. — Оглесс едва заметно улыбнулся и удалился, оставив Тьяра, высоко поставленного варх’гона города Дитум, напряженно смотреть ему вслед. Безэмоциональные глаза застывшего у стены раба не выражали ничего.

Смятенный, он бродил по переполненным улицам Города сна, проталкиваясь сквозь толпы магов, торговцев и жрецов. Старый, как лунь, мудрый памятью своих предков, он не знал, чем унять эту выматывающую, ноющую тоску в глубине себя. Что-то происходило с ним, в глубине его тела, но он не знал, что это было. Странствие по городу, беспорядочное метание туда-сюда заняло около двух часов. А потом молодое тело взяло верх.

— И ты не согласился?

Оглесс лениво растянулся во весь свой рост.

— да, не согласился. Пускай сам разбирается. Или.. — глаза Оглесса уставились прямо в ее лицо, высасывая все ее страхи. Тавра вздрогнула. — Ты хочешь стать убийцей? — Тавра отрицательно покачала головой.

«Все идет по плану. Я был прав,» — удовлетворенно подумал Оглесс, пока руки Тавры перебирали его волосы.

Тавра присоединилась к нему раньше, где-то через год после его появления в городе. Их познакомил то самый бармен и она быстро стала его помощницей. Иногда он сам не мог понять, какие же отношения их связывали. Понятно было только одно— она не была его любовницей, она была хорошей воровкой и умела постоять за себя.

Мимо Оглесса прошлепала пара ботинков. Оглесс вытянул руку и втащил в открытую дверь пробегавшего мимо мальчишку. Тот задыхался так, словно за ним гнались черти.

— Гонятся? — шепот Оглесса прозвучал странно в звенящей тишине. Мальчишка помотал головой, задыхаясь от быстрого бега. Оглесс отвесил ему затрещину.

— Идиот, — процедил он сквозь зубы. — Никогда не убегай после проделанной работы.

Мальчишка задохнулся от внезапной догадки.

— Так я принят?

Оглесс едва заметно улыбнулся угольками глаз.

— Что-то вроде того. Если тебя не поймают в ближайшие три дня.

Но новобранца не поймали. К концу же третьего года жизни Оглесса среди варх’гонов раб убил Тьяра и ушел жить на улицу.

Стражники часто заходили в таверну. В какой-то момент он решил, что это за ним.

Они вошли с каким-то невзрачным мужичком, похожим на крысу. Тот сразу же ткнул пальцем прямо в Оглесса. Тавра отступила в темноту и, уловив удобное мгновение, скользнула за занавеску. Голос крысеныша заглушил гомон постояльцев. Стража двинулась прямо к столику, за которым сидел Оглесс.

Оглесс сохранял невозмутимость, хотя внутри у него ужом свернулся старый добрый запах опасности. Он дышал и наслаждался им.

— Вот он! — визгливо пискнул крысеныш. — Это его я видел выходящим из дома покойника!

Варх’гоны не решались называть имена своих покойников.

Оглесс спокойно посмотрел в глаза крысенышу и тот резко осекся.

— Господа, я могу вам чем-нибудь помочь? — произнес он.

Стража переглянулась. Один из них приподнял фонарь так, чтобы свет падал прямо на лицо Оглесса. Тавра сжалась за занавеской, одной рукой нащупывая кинжал.

Стража изумленно ахнула.

— Да это же!.. — восхищенно воскликнул правый.

Левый схватил жалко пискнувшего крысеныша за шиворот.

— Простите нас, о великодушный сэр! Мы.. нас обманули! — затараторил правый, пока левый с достоинством прокладывал им путь к отступлению. — Мы искренне просим прощения! Замолвите за нас словечко перед.. — последние слова утонули в гомоне зала.

Оглесс вернулся к трапезе, полный достоинства.

К четвертому году пребывания в К’Хатуме Оглесс начал наметанным взглядом вычислять новоявленных воров и смеяться с их неуклюжих первых краж. Лучше всего получалось у Безымянной воровки. Еще выделялся Танцующее Крыло — полукровка-раб, если судить по слухам. Воры множились, становились все агрессивнее… но два десятка хорошо вышколенных воров Оглесса вполне могли дать им отпор. Но только не Тавра..

— Пока я был мечтателем, мир казался мне очень простым. Вот это — есть на самом деле, а вон то — я придумал. Так мне казалось. Я в тебя не верю — значит, ты не существуешь. Все было просто..Но на деле все оказалось наоборот. То, что казалось мне реальностью, оказалось сказкой, бредом, выдумкой. То, что я, как мне казалось. Придумал — было просто одним из законов мира. Вот так.

Бармен слушал молча, не перебивая.

Но Оглесс замолчал, задумавшись.

Оглессу было 94 года. Спустя 4 года спустились варх’гоны. Великий исчез. Варх'гоны захватили большую часть планеты, а от всего народа, которым правил Великий, осталась жалкая горстка человек в 100, большая часть которых дала начало мора’йвекскому племени. Остальные же заняли некие посты или разбрелись по всему материку. Среди них был Янтарь — его казнили за неповиновение властям публично на площади, а он хохотал, когда его вешали. Его брат, слегка помешавшийся, исчез в пустыне. Гонения на этот народ продолжались около 100 лет. Потом они окончательно рассеялись по материку. Варх’гонам не нравились колдуны, а большая часть этого народа была именно ими. С течением времени магов стало все меньше, а варх’гоны ассимилировались и стали вести захватнические войны, драки между собой и борьбу за власть. Все это Оглесс вкусил в полной мере. А потом он встретил в поле растерянного мальчика, так напомнившего ему Великого, сделавшего его таким, каким он стал. (Всякого, к кому из этого народа, оставившего пустые города, применялась магия, ожидала очень-очень долгая жизнь. Как Животворящего Огня, например. Брат М’ьеры был чистокровным, а сам М’ьера — полукровкой. ) Оглесс привел его домой, а жил он тогда в к’Хатуме. Но все варх’гоны падали перед мальчишкой на колени, называя его Величайшим Ярхе. При упоминании этого имени Оглесс слегка побледнел — у его Великого было тоже имя — но, ничего не сумев поделать с этим, он стал его придворным поэтом и судьей. Он оберегал Ярхе, присматривая за ним, втайне не веря в то, что это его Великий. Но к концу года правления Ярхе он уже начал в это верить. Да, это был его Великий с варх’гоновскими наклонностями.

А когда был разрушен Город Сна и в мгновение ока возникла Аметистовая Башня. Он низко поклонился ей и улыбнулся. После чего отправился в к’Хатум.

Резкий оклик заставил ее обернуться.

— Эй, ты кто?

Она обернулась. Рыжеватые волосы упали на лицо — пришлось откинуть их резким жестом.

— Ты что делаешь на нашей территории?

Язык не слушался. Все, что она смогла издать — это глупое пьяное хихиканье.

«Не надо было так нажираться..» — мелькнуло в замутненном сознании и заглушило резкие оскорбительные слова в ее адрес.

А потом что-то острое вонзилось ей в живот и она не смогла даже вскрикнуть.

— Тавра. — сказал Оглесс, внезапно остановившись. И посмотрел направо. Там, в арке, лежало тело.

Оглесс провел пальцами по немому, застывшему лицу и поднялся, не обращая внимания на столпившуюся вокруг него воровскую банду, ошеломленную этой находкой.

— Тавра. — повторил он и поднял взгляд.

Объяснять ворам то, что надо делать дальше, ему не пришлось.

Толпа сдавливала его со всех сторон, вынуждая двигаться с ней в такт. Покачиваясь на ее волнах, Оглесс несколько раз замечал отрешенное лицо того, кого он знал как Мартина. Отшельник безучастно стоял в толпе варх’гонов и зарождающихся морай’веков, беснующихся в ожидании зрелища. В какой-то момент у юного старца мелькнула мысль. Все как-то поменялось местами — толпа беснуется, волнуется, а некоторые страдают так, как будто это волнует их больше всего. А Мартину… Мартину все равно. Хоть вешать будут его брата.

Оглесс криво ухмыльнулся и порадовался тому, что его родственников давным-давно нет.

Нет в обоих из миров.

В этот же вечер Оглесс встретился с главарем тех, кто убил его помощницу.

Они встретились в заброшенном поместье Тьяра. Оглесс сидел все в том же кресле, потягивая из все того же кубка все то же дорогое вино. Только напротив него сидел не Тьяр, а его раб.

— Когда-то ты навел меня на мысль — сказал раб Тьяра, чье лицо было покрыто зеленым узором татуировки.

— Ну и что? — осторожно издал Оглесс.

— Ничего. Спасибо. — сказал полукровка. — Мое имя Танцующее Крыло. Запомни его, незнакомец.

Оглесс скептически улыбнулся.

— Твое спасибо сводилось к убийству моей женщины?

Танцующее Крыло бросил быстрый взгляд на стоящего у двери ворона-полукровку.

— Когда вы ее нашли, она была цела? — осторожно произнес он, не отрывая от непонимающего ворона вой взгляд.

— Ее прикончили ударом в живот. Ножом. — уточнил Оглесс и отхлебнул из кубка, ощущая, как в нем опять пробуждается жизнь. Ему бы этого полукровку у двери.. достойная замена ушедшей.

— Ты что-то знаешь об этом? — спросил Танцующее Крыло у ворона, который заметно нервничал.

— Да, это те, кого вы вчера не приняли.. я их вчера видел.. они хвастались, что стали убийцами.

Оглесс поморщился. Из всего молодняка, которому он открыл эту дорогу, не болела алчностью только безымянная воровка. Ее звали все просто — варх’гонка. Все прочие ее ненавидели, а в К’Хатуме она была второй после Оглесса. Убийцам платили хорошо, знать не решалась пачкать свои руки, и многие вороны не гнушались этим.

— Ты был с ним? — резко спросил Оглесс, не обращая внимания на оклик Танцующего Крыла.

— Я с ними? Только бухал! — резко ответил ворон.

Оглесс едва заметно улыбнулся и поднялся на ноги.

— Я заберу его как виру. — произнес он, не отрывая взгляда от нахмурившегося ворона.

Танцующее Крыло окончательно растерялся.

— Если он захочет. — сказал он, как бы дав понять, что тут не властен.

Оглесс повернулся к ворону.

— Никуда я не пойду! Я не намерен расплачиваться за то, что они натворили только из-за того, что я с ними пил! — хмуро ответил он.

Оглесс пожал плечами.

— Это уже твое дело. У тебя времени — три недели, чтобы ты подумал. Спроси у кого хочешь — банда Оглесса самая старая.

Пока он говорил, злая усмешка играла у него на губах.

Три недели спустя Оглесс ждал полукровку в назначенном месте.

Полукровка не пришел.

Позже ему передали, что ворон заявил во всеуслышание:

— Я тот орешек, который ему не по зубам.

И у Оглесса на губах заиграла улыбка.

Противостояние длилось два года.

Смерть Безымянной воровки поломала все доверие Оглесса к бывшему рабу.

Совершенно потеряв счет проведенным на площади часам, он вдруг ощутил, как толпа единым существом, единой глоткой издала противоречивый вопль, полный возмущения и восторга одновременно, и подалась вперед, к едва видному за головами эшафоту. Оглесс сам не заметил, как его вынесло живым прибоем к этим деревянным доскам.

— Когда-то давно я знал одного парня, звали его Энтони.

— Странное имя. –хмыкнул бармен.

— Этот Энтони говорил, что ни в одном городе варх’гонов нет рабства. Я говорил, что это неправда. Он заявил, что нет и воровства. Я ответил: «Мы же не белые вороны». Тогда он заявил, что я ничего не понимаю в этой жизни. — Оглесс отхлебнул из бутылки.— Теперь я доказываю ему, что это он ничего не понимает в этой жизни.

Он судорожно огляделся по сторонам. Напротив белело лицо Отшельника, на котором даже глаза казались пустыми. Слева же… слева толпа образовывала проход. В груди у Оглесса что-то сжалось, заполнив льдом его грудную клетку. Он не в первый раз присутствовал на казни соплеменников, но… смерть Янтаря… смерть, казнь этого столпа империи… в это просто невозможно поверить! Чтобы этот гений колдовства, этот маниакальный безжалостный тип, растоптавший мечту брата ради чести семьи вот так взял и умер? Действительно, Ярхе исчез с этой земли.

— Организм ворона так несовершенен.. — покачал головой Оглесс, наблюдая за потешными попытками молодого ворона пройти по тоненькому козырьку крыши невысокого здания. Светлые спутанные двуцветные волосы все время падали на лицо с правильными чертами, закрывая полукровке обзор.

По толпе волной прокатился шепот и все стихло. Мерной поступью по проходу шли трое: два невозмутимых варх’гона и тот, кого должны были казнить. Оглесс мгновенно узнал копну этих темных волос с красным отливом, этот плащ, сшитый по мерке, эту уверенную поступь… эти скулы.. тонкие пальцы.. кривоватый шрам, пересекающий красивое, точеное лицо… только улыбка была неестественным напоминанием о действительности, которая маячила вокруг Янтаря. Его красноватые глаза шевельнулись, внимательно ощупывая каждого человека в толпе. Оглесс вздрогнул, как будто ощутив прикосновения этих глаз, и зажмурился, сам того не осознавая. Мгновением спустя он услышал ЭТО.

Банда Танцующего Крыла крепла. Оглесс подозревал, что к этому имеет отношение тот ворон, тот полукровка. Танцующее Крыло выжил из города воровку без имени. Его воры превзошли числом даже банду Оглесса. Вскоре воры стали по одному покидать Оглесса. Тот не препятствовал — даже способствовал. Спустя неделю он распустил банду.

— Пора рвать когти из этого дурацкого места, — мрачно пробормотал Оглесс, проводив взглядом банду Танцующего Крыла.

Резкий нереальный смех терзал воздух , вырываясь из искривленных красивых губ приговоренного. Оглесс открыл глаза и почувствовал вкус ломающихся устоев. Вид хохочущего чистейшим смехом Янтаря наводил на мысли о полной нереальности происходящего. Все сломалось, разлетелось на куски… выпало из реальности… Оглесс поймал себя на дурацкой уверенности в том, что когда все кончится, не будет никого, кто бы точно сказал, что казнь состоялась. Янтарь приблизился к нему и обдал волной ледяного хохота.

-Старик в юном теле! Славная шутка и славный подарок на мою бесславную смерть!

Оглесс вздрогнул, как от пощечины.

-Он точно свихнулся, — покачал головой стоящий рядом с ним.

А Янтарь хохотал, буквально заливался смехом.

-Хрусталь твоих глаз покроется инеем через три тысячи лет! Один закопает свою память на заднем дворе, другой будет порядочным до воровства! Вами будет править полоумный, а два юнца построят солнце!

-Заткнись! — прошипел стражник и ткнул Янтаря в бок, заставляя торопиться.

Тяжелые ботинки прогрохотали по деревянным доскам, соперничая в громкости со смехом.

Когда в городе осталась только одна огромная воровская банда, что-то в голове Оглесса щелкнуло. Вся слава досталась им, он оказался не у дел. А вечером, на базаре, он ощутил, что у него нет кошелька. Почувствовал что-то неладное и схватил чью-то руку, оглянулся и встретился со смеющимися глазами того ворона, который чуть было не заменил Тавру. Рука выскользнула из тисков его пальцев легко, как рыба из рук торговки. Оглесс равнодушно отвернулся и усмехнулся: кошелька при нем больше не было.

Тем же вечером он исчез из города.

Оглесс оторвал глаза от земли и посмотрел на Мартина. Лицо его сковала маска обреченности. Новый взрыв хохота долетел до Оглесса и тот вздрогнул, поднимая взгляд на эшафот.

Янтарь величественно стоял на помосте, не обращая никакого внимания ни на веревку на собственной шее, ни на приближающуюся собственную смерть. Краем глаза Оглесс отметил, как Отшельник повернулся и пошел прочь. Толпа молча расступалась перед ним. Видимо, Янтарь тоже это заметил.

-Я унесу память о чистоте твоих хрустальных глаз, драгоценность моя! Вспомни меня, когда пернатой тварью будет сломана вечность!

Мартин вздрогнул, но пошел дальше. Который раз Оглесс подумал о том, что за могущество величайшего мага обычно платят своим разумом.

-Глупец, скорбящий о помоях! — донеслось с эшафота. Несколько тактов рассыпчатого смеха… и тишина нависла над площадью. Янтаря не стало.

Оглесс медленно повернул голову в сторону эшафота… и тут же рукой прикрыл глаза, защищаясь от невесть откуда взявшихся темных птиц. А когда их резкие крики и хлопанье бесчестных крыльев затихли вдалеке, тела Янтаря уже не было.

-Колдун! — благоговейно произнес какой-то варх’гон над ухом Оглесса. Тот стоял, ошеломленный словами Янтаря.

Все было кончено. Последний слуга империи рассыпался в стаю птиц.

Интересно, что все это значило..

— Ну как, доказал? — хмыкнул бармен, увидев Оглесса вновь, спустя 5 лет после его ухода. Тот, едва переступив порог «Двуличия», прошел к стойке и сел на табурет. Неподалеку пил какой-то полукровка.

— Если бы .. — махнул рукой Оглесс. — Варх’гонам — да, Энтони — нет.

— Он так ничего и не узнал? — сочувственно покачал головой бармен.

— Нет, он так и не вылез из своей скорлупы посмотреть на мир!

И оба рассмеялись.

Дохлый Номер резко очнулся и оторвал взгляд от светло-зеленых глаз. Оглесс молчал.

— Мда. Я не знал, что был таким глупым. — пробормотал Дохлый Номер и искоса глянул на Оглесса, помрачневшего и задумавшегося. В руке у Оглесса была бутылка. Дохлый Номер взял ее из безвольно обвисшей руки и произнес:

— За Тавру!— после чего выпил.

Оглесс удивленно вскинул голову. С момента прихода его в варх’гоновский город его лицо нисколько не изменилось. Возраст остался все тем же.

— Эй, ты скоро?— крикнул Стрела.

Дохлый Номер опустошил бутылку, поставил на стол, отвесил Оглессу поклон — у Стрелы отвисла челюсть. Вороны кланялись лишь Патриархам, а последнего из них не видели уже лет сто. — и пошел к выходу. Стрела покосился на Оглесса и вышел, крепко сжимая в руках мешок с продуктами.

На улице их ожидал Чешуйчатокрылый.

— Хороший у тебя папа. — сказал Дохлый Номер, проходя мимо.

— Ты о чем? — не понял Чешуйчатокрылый.

— Забей. — ответил за Дохлого Номера Стрела.