Алина Вельдж
Дом превратился в узенький пенал. Бежали в дали суетливо тени, cкрипели половицы и ступени, и ветер за окном ветлу пинал. И месяц крался меж ветвей, как тать. И звёзды побросали разом гнёзда. И мир померк... О, как душе непросто предательства науку постигать...
Всё начиналось много лет назад.
На девочку не знала мать управы... А у соседки, — доброй тёти Клавы, — дворняжка принесла троих щенят. И маму стала Мила умолять, взять в дом щенка. Она на всё готова: не драться впредь; и слушаться с пол слова; не убегать одной за Волчью Падь; и взрыв-пакеты вжисть не мастерить; до старости с зонтом не прыгать с крыши; не замечать отвертки, пассатижи; вовек детей соседских не лечить!! И не ловить ужей, ежей в кустах; не рисовать картины в доме сажей. И обещала, что меж рельс не ляжет, чтоб победить в себе противный страх!
Давала Мила клятвы на века, не слышалось в её словах сомненья. Зато такая сила убежденья! И разрешила мама взять щенка!!
Назвали Бимом, так же, как в кино. Глаза с хитринкой, вечно мокрый носик... Да оказался «девочкою» пёсик, но Миле это было всё равно! Не Бим — так Бимка! Каждый день вдвоём по ситцевой носились луговице, то подражали вдруг взлетевшей птице, а то ныряли вместе в водоём. Везде вдвоём: на край, за край земли! Делились и конфетой, и котлетой.
Когда ж поблёкли самоцветы лета — в больницу маму Милы увезли.
Она сказала:
— Скоро я вернусь. Ты взрослая. Вот деньги, вот продукты. В саду созрели овощи и фрукты. Надейся, и гони подальше грусть.
............
-
Мёд соевый из уст соседки льют:
— Ах, деточка ж ты наша, рыбка-птичка! Держись! Крепись! Ведь мамка — не жиличка. Тебя отправят вскорости в приют.
Они мораль марали много лет и педагогот их нравоучений — был для неё источником мучений. Безжалостен из жалости стилет.
Домой от них! В родимый уголок!! Там Бимка ей вылизывала щёки, и делали они потом уроки, и вместе ели, что послал им Бог. Им — в радость танцы, в салочки игра, дрессура самым вежливым манерам. И, Мила, в своего лишь зверя веря, — спала в обнимку с Бимкой до утра.
Так кануло три месяца.
И вот Господь дал шанс быть Миле рядом с мамой! Больница позади! Забыта драма! И снова сердце девочки поёт!
Но через день вдруг мама говорит:
— Дочушка, мне мешает лай собаки, и Бимкиных поклонников атаки. Покой мне нужен. Я же инвалид. И запахом отвратным полон дом. И лезть на рУки у неё привычка.
Мы рано утром, первой электричкой, собачку нашу из домУ свезём.....
Пришёл ребёнок в этот мир любить, чтоб каждый миг был для души отрадой! А тут, чтоб выжить, обучиться надо в друзья производить, да... изводить.
Казалось Миле, что душа в огне! И стол, и стул ей делали намёки, и раздували шёлковые щёки две шторки на расцвеченном окне. Лоб хмурил потолок, и образа не прятали ни боли, ни печали, а из угла — медовые глаза смотрели на неё и не моргали.
Пошёл с тех пор уже который год... Но всякий раз, коль встретится с дворнягой, — темнеет бархат глаз её под влагой, и ноги сами ускоряют ход.