Homoscribens — Мы с Маруськой ходим парой

Как только мы с Маруськой познакомились, так сразу занялись исследованием близлежащих пространств: нами были оползаны все гаражи, стройки, сарайки, деревья, опробованы все горки, самой большой из которых была пятнадцатиметровая железнодорожная насыпь, и много чего еще. Нам несказанно повезло: наше детство выпало на те времена, когда родители еще не боялись отпускать своих чад гулять одних. Конечно, не всем свезло в таких условиях остаться целыми и невредимыми, но мы с Маруськой, хоть и были в душе пацанками, все же по-девичьи осторожничали, а потому шею себе не свернули.

Друзья у нас были сплошь мальчишки, а потому дресс-код у нас был один: джинсы, кросовки, футболка, куртка и кепка. Всяческие там рюши, оборки, бантики и прочая дребедень нами люто ненавиделась, и появилась в наших гардеробах только уже к старшим классам…

Несмотря на бешеную тучу в нашей жизни особей мужского полу, кавалеров у нас с Маруськой было раз-два и обчелся. То есть, точнее сказать — ни одного. Нас воспринимали как «своих в доску», но не как барышень, за которыми можно было ухлестывать. И вот, время шло, а женихов все не прибавлялось. Когда соседка тетя Тамара узнала, что мы на втором курсе еще замуж не собираемся, она еще только в ладоши злорадно не хлопала: «Вот доскакались по гаражам! Ежели на первом курсе замуж не вышли, то все — привет! Кому вы потом нужны-то будете? Старые девы, да и только. Правильных-то парней всех на первом курсе разбирают».

Когда мы закончили универ, а штампа в паспорте все еще не было, к обсуждению наших «проблем» подключились родственники. Родственники играют в нашей жизни очень значительную роль, вмешиваясь, когда их не просят, и, оставаясь индифферентными, когда в них нуждаются. «Какой ужас! Если в институте девочка не вышла замуж, то она уже не выйдет замуж никогда!! Все женихи давно разобраны! Девочки, как же так?». Пожалуй, именно этих переживаний родственников нам тогда с Маруськой и не хватало! Мы в тот момент были заняты карьерными перспективами, полны амбиций переделать мир. Мы вообще находились тогда в центре бурлящего развеселого жизненного котла, и штампы в паспорте и орущие дети никак не вписывались в эту нашу картину мира.

Годы шли, и прежний разудалый наш с Маруськой настрой слегка подсбился, карьера вышла на незавидную, стагнационную прямую, а подружки начали подбешивать бесконечно рождающимися карапузами и разговорами о том, почему детские шмотки такие дорогие, какой садик лучше и в какой кружок они записали своих маленьких гениев. В такой обстановке полнейшего недружелюбия мы с Маруськой решили, наконец, присесть и подумать: что, в конце концов, нам делать дальше? Или мы продолжаем плыть contra-flow, или вливаемся в общий поток… Решено было таки заняться личной жизнью, чтобы как минимум иметь моральное право потом сказать, что «ничего хорошего в вашем замужестве нет, я уже туда ходила». При этом подсознательно мы все-таки надеялись, что с нашей-то красотой и сообразительностью, женихов мы найдем себе без проблем.

К вопросу о замужестве мы подошли очень ответственно: изучили все места, где могут находиться потенциальные женихи, очертили круг тех, кто нам более всего подходит, и начали отлов. Звери нам попадались всякие. Мы, конечно, сразу отмели всех женатых мужиков, всех товарищей с вредными привычками, неадекватных, жлобов, и… Решили, что, пожалуй, установили слишком жесткие фильтры.

В виду сложности задачи мы решили, что сначала, пожалуй, спихнем замуж Маруську (ибо она была меня старше на полгода), а потом уж через знакомых Маруськиного мужа пристроим и меня.

Первого Маруськиного свидания мы ждали в нетерпеливой дрожи. Тем удивительнее оказался итог всей этой кутерьмы: Маруська до жениха даже не дошла. Они договорились встретиться в парке, и она, как порядочная барышня, пришла с опозданием в десять минут.

— Ты представляешь: он был в резиновых сапогах!!! В драных джинсах и резиновых сапогах! Ты только подумай! На первом свидании! А что же он нацепит потом? — кипела Маруська.

— И что с того? При чем тут сапоги?

— Куда я с таким позорищем пойду? В сапогах этих… Мы ж в кино собирались!

— Ну, переоденешь его потом.

— Я? Это я должна его потом еще и одевать? Да он мне кто?

— Дура ты, Маруська! Это ж хорошо, что он не пижон! Прикинь, все время бы торчал около зеркала и пылинки с костюмчика сдувал. А тут единственной королевой ты будешь! А он при тебе… Рядом. Рядом, я сказала! — скопировала я кинолога.

Второго жениха Маруська высмотрела в Интернете. Месяц она потратила на он-лайн беседы, пытаясь проникнуть в святая святых — душу человеческую. Проникла. Довела своими душещипательными беседами…

— Прикинь, он признался, что хочет четверых детей!! Он совсем, что ли? Какие в наше время четверо детей? Это как он себе представляет, что я буду обвешана всем этим колхозом? Нет… Нет и еще раз нет! Этого мне еще не хватало. Достаточно вполне одного ребенка… Ну, два. Это и так уже край!

— Дура ты, Маруська! Мало ли чего он говорит! Это ж не значит, что вы сразу побежите стругать этих четверых детей! Сначала одного, может, потом второго, а дальше, скорее всего остановитесь. С другой стороны, я в первый раз слышу, чтобы мужчина признавался в том, что хочет много детей. Мужики обычно при упоминании об одном-то ребенке в «оморок» глубокий падают, гоняют потом неделю, и в результате сбегают, а тут — вон какой смелый попался! Надо брать!

— Вот тебе надо — ты и бери!

Третий претендент был одет комильфо, становиться отцом-героиней не собирался, и работал в крупной компании системным администратором. Маруська выдержала его ровно две недели.

— Он женат уже. На своих компьютерах. Вперится в монитор и сидит, балдеет. Я ему вообще ни к селу, ни к городу. Разве что только пиво с орешками подавать к очередной игре.

Четвертый избранник был лишен всех предыдущих недостатков, равно как и не обладал особыми достоинствами. Работал в офисе, приходил домой ровно в семь, разогревал ужин, смотрел телевизор… Маруське элементарно было не о чем с ним поговорить, хотя, видит Бог, она старалась изо всех сил.

Ряд Маруськиных кавалеров в поле моего зрения так и не попал из-за частых командировок. Знаю только одно: никому так и не удалось растопить лед в Маруськином сердце. Была ли Маруська слишком требовательна и разборчива, или просто не пришло ее время, сказать сложно. Я знала Маруську с незапамятных времен и была уверена в том, что, в принципе, она была способна ужиться хоть с чертом, но подсознательно она отметала тех, кто не зацепил ее, не вызвал чувства, которое могло бы со временем перерасти в любовь, а потому привередничала. И даже эта история с резиновыми сапогами вовсе не была показателем Маруськиной избалованности.

В очередную командировку я собиралась с чувством некоторой тревоги. Мой привычный для таких конференций напарник, переводчик-синхронист, взял отпуск. Все мои знакомые ребята были заняты, и в пару мне поставили незнакомого переводчика. Я не люблю менять коней на переправе, не люблю неожиданных замен, я вообще консерватор. А тут еще напарник попался, мягко выражаясь, нетипичный. Он был широко известен в нашей среде, но за четыре года работы мы с ним ни разу не пересекались. Иван был хорошим синхронистом. Он был слепым синхронистом.

В аэропорту, даже в обстановке вечно спешащих, бурлящих людских потоков, мне казалось нетрудным разыскать такого нестандартного напарника, но даже зная примерно, где Иван может меня ожидать, идентифицировать я его смогла далеко не с первого раза. Мой взгляд выцеплял заведомо серых, несчастных, жавшихся к стене, поэтому брутального вида черноволосый, представительный пареньв наушниках и с ноутбуком был замечен мною в последнюю очередь. И то не как потенциальный напарник, а скорее как возможный жених. Но тут меня заметил его спутник, тронул за плечо и спросил:

— Даша?

— Она самая. А Вы, собственно…

— Я— Володя, а это — Иван, переводчик-синхронист.

Глазки у меня бегали с одного товарища на другого, и выглядело это все настолько смешно, что Владимир не сдержался и хмыкнул.

— Ладно, ребята, Вы знакомьтесь, а я побежал. Дарья, я на Вас надеюсь!

— Постараюсь соответствовать. Ну что… Очень приятно познакомиться, Иван! Я — Дарья.

Он протянул мне свою руку — теплую, большую, и сказал:

— И мне приятно. Мне кажется, мы с Вами споемся.

— Вы это определили по рукопожатию?

— Нет, по голосу. К сожалению, я вынужден по большей части опираться на слух. Тембр, интонация… Я Вас тоже вижу, но, конечно, не так, как Вы видите меня.

— Интересно. Мне кажется, у вас с этой конференцией и так будет очень много дел, но я вам подкину еще — я совершенно не понимаю, как Вам удается справляться с работой переводчика.

— Я обязательно Вам все расскажу, а пока предлагаю выпить по чашечке капучино.

— Пойдёт!

Последующие дни стали для меня днями открытий. Никак не могло в моей голове уложиться то, что люди, которых большинство из нас называют инвалидами, могут на самом деле представлять собой не несчастных, обиженных жизнью затворников, а жизнелюбивых, открытых, общительных интеллектуалов!

Никогда не видевший этот мир, Иван не чувствовал себя лишенным чего-либо, и все благодаря его маме — женщине, которая создала для особенного ребенка особенную среду, подготовила его к жизни самостоятельной, дав необходимые навыки выживания. Она обучила его языкам, отвела в музыкальную школу на классы «фортепьяно» и «классической гитары» (а вдруг ребенок станет «Битлом»?) отправила на курсы массажа. По ее мнению эти умения должны были, как минимум, обеспечить ему самостоятельное существование, и оказалась права. Своей основной профессией Иван выбрал переводы. Друзья помогли ему установить на ноуте все необходимые программы, и теперь он свободно мог «читать» все, что приходило ему на ящик. Он переводил все в голосовой формат, распечатывал на спецпринтере и потом читал, быстро бегая пальцами по шероховатой поверхности отпечатанного листа. Так он готовился к очередным семинарам, конференциям, встречам. Так он зарабатывал на жизнь.

Ни разу за неделю работы не слышала я от Ивана ни одной жалобы. Он был предельно сосредоточен, стараясь максимально приблизить перевод к оригиналу. Работал Иван виртуозно, тщательно подбирая каждое слово, выстраивая каждое предложение, и речь его текла спокойно, уверенно, будто не переводил он далекого, невидимого докладчика, а рассказывал сам. Голос его — четкий, звонкий, мелодичный — завораживал аудиторию, и мне из нашей будочки было видно, как люди согласно кивают головами в ответ на сказанное.

… Прощаясь в аэропорту, я решилась пригласить Ивана в гости. У меня в доме всегда куча разного народу бродит — так уж исторически сложилось. У всех друзей семьи, дети, а у меня пустая квартира — плацдарм для вечеринок-посиделок. Порой меня и не спрашивают, могу ли, хочу ли я в пятницу вечером готовить на всю эту ораву хороших знакомых, и просто приходят, общаются, почему-то считая мою территорию своей. Здесь они отдыхают от бытовухи, от детей. Я не обижаюсь. Мне так легче переносить реальность, одиночество пятничных-субботних вечеров, и я с улыбкой встречаю, кормлю, все же надеясь, что когда-нибудь появится в моей жизни мужчина, который прекратит все эти безобразия, разгонит всех моих пусть и любимых друзей, превратив, наконец, «общественное пространство» в дом.

Иван пришел. И встретил в моем доме свою судьбу. Встретил «свой» голос. Я очень люблю их с Маруськой. Они — счастливые…

А я… В моей семье исторически так сложилось, что раньше тридцати никто замуж не выходил, зато уж если выходили, то раз и навсегда. Как говорила моя бабушка: «Раньше выйдешь — раньше разведешься. Неча торопиться-то!»