magalnik — В наши дни

И вот приняли на работу нового руководителя малочисленного коллектива киповцев, не считая балласта, который, как и повсюду, тоже имелся. Новый руководитель был чернявым и очень даже серьёзным низкорослым человеком, кандидатом технических наук, участником ВОВ. На шутки обижался и сам не шутил. Запасные релюшки, сопротивления, конденсаторы, шурупы, гайки и другие нужные в работе части были насыпаны в нескольких ящиках гамузом. При необходимости руками перегребали часами содержимое в поисках нужной гайки или конденсатора. Фёдор Иванович Пауков около месяца занимался созданием кассетника упорядоченного хранения запчастей, параллельно вникая в жизнь лаборатории. По его кропотливой работе с частичками элементов автоматики и грамотным репликам ребята поняли, что дело он знает и фуфло не пройдёт. Пауков попросил людей соблюдать распорядок дня, притом он всегда знать должен, где находится специалист. Просил всех в рабочее время заниматься только делом, перейдя плавно на прибориста Попова, который целую неделю занимался лишь заводской газетой, как её редактор. «Впредь такое недопустимо на работе, понять должен», — пояснил Фёдор Иванович. Но Попов Алексей Петрович возмущённо огрызался и пытался парткомом прикрыться, добавив, что как коммунист выполняет задание... и т.д. Короче, Попову запретили общественной работой заниматься в лаборатории и закрепили его за первым цехом, где станки с ЧПУ постоянно барахлили. Партком, конечно, вмешался, под защиту Попова взял. Паукову мозги пытались прочистить, но все напрасно. Главреду просто прогулы поставили в табеле и зарплату не начислили полную. В итоге «балласт» был переведен к метрологам на должность наладчика с хорошим окладом. Паукова же, естественно, на заметку взяли, биографией его занялись в поисках «интересного», но пока не трогали, как участника войны.

Никину, принявшему Паукова на работу, позвонили из парткома с вопросом ехидным, что мол кандидат от наук доверия почему-то не вызывает у них, пора, наверное, нового подыскать. Никин дипломатично промолчал и положил трубку. Лично ему, руководителю технических служб, нравились сдвиги в работе лаборатории. Прибористов пустили по кругу, чтоб они освоили работу практически всей автоматики и приборов, которые обслуживались лабораторией, т.е. монополию ликвидировали, уровень квалификации расширили. Ребята сначала артачились, бойкотировали, но со временем втянулись. Взамен же активиста Попова на работу был принят дяденька солидных лет с института, коллега Федора Ивановича — Метлов Петр, который, не отлучаясь из лаборатории, восстанавливал приборы, узлы бракованные, параллельно имея информацию о местонахождении всех спецов в течении рабочего дня. Производственники, конечно, оценили более оперативную работу лаборатории, так как уменьшились простои оборудования, дисциплина наладилась.

Людские же страсти также не обошли стороной прибористов, профессия тут не причем, думаю. В партком завода поступило громкое заявление от Наталии Никифоровны, заместителя начальника отдела труда и заработной платы, ОТЗ сокращенно. Это была видная женщина в многотысячным коллективе завода. Она прославилась умением экономить заработную плату в целом за счет минимальных выплат сотрудникам. Только указующая резолюция генерального или личное расположение дамы могли повлиять на добавление в окладе. Наталья и по части личной жизни завоевала популярность своими откровениями относительно мужа Петра Локтева. В окружении молодых женщин-мамаш Локтева куражилась своей терпимостью к бесплодному мужу своему, а то давно бы детишек заимела, восемь лет замужем за «этим». Да у него и сестра бездетна, семейственность у них, видимо, такая, а Петя еще ее к врачам посылает на проверку, вот чудак… Молиться на нее должен муженек и благодарить, что не бросила. В общем, страдалицей себя выставляла, а его на посмешище. А тут, весной это было, такое событие неординарное случилось: приборист Петр Локтев радостным криком всех оповещал по заводу, что у него сын родился от Елены Бунеску, технолога девятого цеха, и он очень счастлив поэтому. Да, да счастлив, и не бесплодный он вовсе пень, как выставляли... Как жить будет далее? Петр обещал в ближайшее время это решить, с учетом сына, конечно.

Наталья Никифоровна, как верный коммунист, в партком за помощью обратилась, чтоб вернули ей заблудшего мужа. «Побаловался там маленько на стороне, дурачина, хватит. А с дитем девица, понятно, шантаж сварганила, неспособный Петр детей делать, все знают». На обсуждении в парткоме член партии Локтев с достоинством держался, к жене категорически отказался вернуться, пообещав одинокой женщине Бунеску Елене сына помочь вырастить под своей фамилией. Никакие увещевания и запугивания Петра не поколебали, выглядел он счастливым даже на судилище. Паукову же указали на аморалку его сотрудника, что является следствием низкой воспитательной работе в лаборатории, где даже не осудили поведение сотоварища, а лишь поздравили его с новой ролью отца. Короче, Федора Ивановича строго предупредили за такое поведение киповца, приведшее к распаду семьи, и посоветовали политико-воспитательной работой заняться серьезно, в противном случае поставят вопрос иначе.

Закон подлости срабатывает часто неожиданно и не вовремя, так в жизни бывает часто. Буквально через несколько дней после описываемых событий Мишка рыжий, спец по гидравлическим приборам, в драку полез с начальником седьмого цеха Филоненко Игорем Степановичем, которому два зуба передних выбил и синяков по морде понаставил. Сам Миша также был изрядно побит, но зачинщиком он был. Огласку по заводу драчка солидную получила, не было такого сроду на производстве. Споры, скандалы бывали, но до драчек... Медпункт длительно обоих пострадавших обрабатывал и, естественно, шум также поднял, генеральному в подробностях все изложили, об агрессивности прибориста рассказали. И, конечно, порешили драчуна с завода прогнать с соответствующей записью в трудовой, нечего руки распускать на работе. В лаборатории зашевелились, кто-то высказался, что разобраться бы надо, а не так в яму пихнуть, искать его стали. Не нашли.

Пауков сам напросился домой к драчуну сходить и разобраться с ним досконально. Супруга рыжего, Людмила Мартынова была вся заплаканная от беспокойства за мужа, который вторые сутки пропадал где-то-то, с дочуркой истерика. Людмила добавила, что муж замечательной у нее, но с ним обращаться необходимо осторожно, чтоб не задеть за больное. И она Федору Ивановичу рассказала о тех ужасах, которые пришлось супругу испытать. Пауков пообещал матери с дочуркой, что завод примет срочные меры по розыску пропавшего. Утром же он попросил Мартынову на завод подойти, побеседовать надобно с Филоненко, пострадавшим, его позицию узнать. И он их свел утром, на скамейку посадив у остановки, повелев женщине об испытаниях мужа рассказать побитому Филоненко и досконально узнать о причинах драки. Минут через тридцать Пауков к скамеечке быстрым шагом вернулся и выпалил, что Михаил в вытрезвителе нашелся, извещение пришло на завод. Мартынова затряслась вся, вскочила, спросив лишь хрипло адрес заведения.

Начальник вытрезвителя приказал привести к нему алкаша рыжего, который в депрессии себе голову об стенку разбил, поэтому связанным лежит в одиночной. Был доставлен верзила со страшно окровавленным лицом и диким взглядом больших зеленных глаз, наголо постриженный, упрямо твердивший, что не помнит ничего и никого, документов нет, утопил их самолично. «Нет никаких родичей, — твердил он, — и не нужный никому я, давно понял».

— Прекрати комедию ломать, Гальперин, тебя сосед признал твой, старшина милиции Сомов Семен, да и родственнички нашлись, тебя повидать пришли. Им чушь пори свою, понял? Жену пригласите алкаша, так. Сами разберитесь меж собой, я выйду ненадолго...

Пауков и Филоненко уговаривали в курилке майора отпустить их бедолагу домой, срыв, мол, случился с их товарищем, всем видно. Вы знаете, тогда люди чаще общий язык находили меж собой, ибо войну всенародную совместно прошли, победу общую добывали заветную, сочувствие более преобладало меж людей, может кто помнит.

Что касается нашего героя, то он на коленях стоял, уткнув свою побитую морду в грудь маленькой женщины, которая гладила и целовала постриженную под ноль голову, приговаривая: «Я же орала тогда ненормально, потому что ты дочурку чуть не уронил, помнишь? Да, кричала, что видеть тебя более не хочу… Может быть, не помню. Мишенька, как подумать мог такое…»

— Хватит гражданочка, нечего мужа доводить скандалом... Что, ты тоже руку приложил к срыву мужика? Да вы что... договорились...

— Прости, Михаил, не думал тогда о таком. Ну, назови меня хохлом упрямым или еще как, отвечу — сам дурак, а у тебя это реакция болезненная, фашисты привили. Ну что, рыжий, мир, руку дай, так-то лучше. Шатались они, зубы те, нет их больше... Есть — убраться всем, начальник.

*

Прошло время, все утряслось, болячки зажили, завод годовой план успешно выполнил, премиальные дали. Петр Локтев сына поехал навестить в Единцах, отпуск взял. А тут объявление повесили, как всегда на проходной, что на заседании парткома вопрос рассматриваться будет о соответствии коммуниста Паукова Ф. И. занимаемой должности в связи с низкой дисциплиной, драками, аморалкой в лаборатории. Нет, не промолчали заводчане. Никин Борис к генеральному помчался, просил содействия по снятию вопроса, киповцы коллективное заявление написали, что в случае чего с их начальником — все уйдут. И генеральный, представьте, добился своего, объявление сняли где-то в районе восемнадцати, после рабочего дня. Никин ближе к семи вечера позвонил домой Федору Ивановичу, с женой поздоровался и бодрым голосом мужа пригласил, представившись. Она ответили, что у мужа приступ сердечный случился, скорая у него сейчас, и заплакала вовсю, слышно было.

После планерки на следующее утро, которая к девяти закончилась, Никин Борис Матвеевич на улицу Пловдива отправился сразу, к пятиэтажке за почтой. Ему дверь открыла женщина в черном, опрятная очень, в квартиру впустила, попросив тихо головной убор снять.

— Ночью это случилось, — делилась женщина, — мучился страшно, в атаку рвался напоследок. В спальне покойник, — указала она, — снарядила в путь последний, безвозвратный, так Богу было угодно, а может... партии, которой верно служил...

В спальне с зашторенными окнами коптила лампадка из снарядной гильзы и патефон приглушенно крутил песни войны. Пауков Федор Иванович лежал прилично одетым на кровати. На подушечке рядом множество наград аккуратно расположились, папка с незащищенной докторской на соседней подушке устроилась опечаленной, хозяина лишившись. Такое вот случается, когда не думают о последствиях.

Вот и все, пожалуй, что о Паукове и киповцах рассказать хотел, потревожив память. А так, прикрыв глаза, ожившими своих увидел рядом, но дотронуться побоялся. Локтев Петр, вот рядом сидит. Еще годик, помню, у нас проработал, затем с Еленой Бунеску и сыном Сашей в родные края подался, в Пензенскую область. Писал изредка, с праздниками поздравлял, дочь еще родилась у него чернявая. «Прямо молдованочка!» — хвастался папаня. Мишу Гальперина помню послевоенного, тощего очень и прожорливого страшно, никак наесться не мог. Обедом ему тогда служил батон целехонький, иногда с добавкой, и кефира пакет. Зимой в сандалиях щеголял, ему жарко было, говорил, а когда заболел воспалением легких сильно, то фармацевт Мартынова Люда выходила, к которой еле живой клиент за аспирином в аптеку обратился. У Людки, кажется, еще две дочери родились, и тоже рыженькие... Пауков Федор Иванович в сорок втором семью потерял в Ленинграде, умерли жена и дочка в блокаде. После тяжелого ранения длительно в госпитале лечился, где и сошелся с хирургом своим Маданой. В сорок пятом сын родился, у бабули в Таджикистане часто проживал, здоровье чтоб поправить, как теща мотивировала. Наталья начальником ОТЗ долго и успешно трудилась, одинокой жила в трехкомнатной квартире, но как-то, случайно, через несколько лет, встретил ее с мужичком хилым, мужем его представила печально.

С развалом Союза эпоха жизни нашей рассыпалась, исчезла, и разбросало нас по всему свету земному зачем-то. Лишь память часто тревожит, знаете ли, годами прожитыми, где жизнь бурлила и была, была, конечно... любовь.