Казаков Евгений — Преступники (неюмористический не детектив)

— Иван Офиногенов?

— Да, — ответил я — Иван Офиногенов — это я

— Я младший лейтенант полиции, отдел уголовного расследования Игорь Пугайкин — с чувством собственного достоинства произнёс хозяин представленного мне удостоверения — прошу вас проехать со мной в отделение полиции.

— А в чём собственно дело? — спросил я

— Всё объясним на месте — только и ответил господин Пугайкин и с видом исполненного долга указал мне рукой на дверь и добавил — сотовый телефон и паспорт прошу отдать сейчас нам, после вам вернём.

Та же самая история разыгрывалась и за соседним столом. Второй сотрудник с таким же важным видом вытащил удостоверение, быстренько повертел перед лицом моей ошарашенной коллеги и полностью повторил текст моего оппонента, но только с другими именами и фамилиями:

— Олеся Простова?

— Да, — ответила Олеся — это я

— Я младший лейтенант полиции, отдел уголовного расследования Савелий Борзов и также прошу вас проехать с нами в отделение полиции. Вам также всё объясним на месте. Сотовый телефон и паспорт прошу отдать сейчас нам, после вам вернём.

Слова, сказанные этим Савелием, вылетали с такой точностью, что, казалось, он всю ночь их заучивал, перед тем как лечь спать. Ну, просто не человек, а робот.

Мы были и удивлены и испуганы одновременно. Немного засуетившись, мы вышли из-за рабочих столов и пошли в направлении двери, к которой элегантно нас подталкивали два очаровательных сотрудника полиции. Дверь у начальника отдела было открыта и я хотел быстренько зайти и объяснить начальству, что мы уходим с работы, точнее, не уходим, а нас уводят. Но сотрудник полиции, увидев мои; намерения, не позволил мне пойти в этот кабинет и упорно показывал дорогу на выход. Делать нечего, пришлось покориться. Остаётся надеяться, что начальник отдела Глаша Козлова всё слышала и знает кто и куда нас поволок, благо наши кабинеты были напротив и двери весь день открыты настежь и разговор с молодыми людьми был слышен во всей опустевшей конторе. Очень странное чувство — я даже беспокоился не о себе и Олесе, а беспокоился о том, что подумает начальство, так как мы уходим с места работы на полтора часа раньше, пусть даже и не по своей воле. Рабская психология — промелькнуло в голове. Боковым зрением я видел, как господин Пугайкин настойчиво жестикулировал нам в направлении выхода и, решив не испытывать судьбу, мы направились по указанному направлению.

Выйдя на улицу и пройдя территорию двора нашего заведения, господа полицейские любезно усадили нас на задние сиденья видевшего жизнь УАЗика с мигалкой. Машина дёрнулась и тронулась в путь. В тот момент я подумал, если они ещё включат сейчас мигалку, то мы уже не просто какие-нибудь преступники, а уж как минимум рецидивисты, которых везут покаяться в совершённых грехах, а грехи найдутся, даже если мы их и не совершали.

Пока мы ехали, в моей голове прошла чередом вся моя жизнь — с момента рождения и до сегодняшней секунды. И после просмотра этой киноленты в голове, я вывел заключение, что тащить меня в полицию, а тем более в уголовный розыск незачем. Но всё в жизни бывает когда-то в первый раз и тем более жизнь одна и надо всё попробовать и уголовный розыск в этом списке не исключение. Как бы я ни был ошарашен, но мои инстинкты самосохранения не затупились. Всё происходящее я решил воспринять, как нелепую случайность и относится к этой ситуации с иронией, слава богу, что моё чувство юмора ещё не умерло, хотя может быть и следовало…

Отделение, куда нас привезли, ничем не отличалось от других участков полиции. Нас завели в холл отделения и усадили между проходом, которая была ограждена металлической решёткой от других людей и сотрудников, и напротив нас за разделительным стеклом сидел и в упор смотрел дежурный этого отделения. Вход или выход с нашего места открывался механическим способом и только дежурным. Самому покинуть это великолепное место было невозможно и всё, что нам оставалась, так это наслаждаться внутренними видами здания полиции.

Я повернулся к сотруднице и спросил:

— Ты что-нибудь понимаешь, что происходит?

— Ничего не понимаю, — ответила Олеся — да и не хочу понимать. Быстрей бы уже отпустили нас домой.

Прошло тридцать минут, мы сидели на стульях и лицезрели на проходящих мимо сотрудников полиции и их посетителей. Никто нас никуда не вызывал, мимо проходящие люди смотрели на нас как на зверей в клетке. И в глазах у каждого отражалось своё мнение о нас: у некоторых я видел удивление — типа, какого мы здесь делаем? У других людей я видел открытую злобность — типа попались голубчики! А у пару мимо проходящих людей, бывало, лицезрел непонятное к нам презрение. Разные бывают люди и разное у них бывает настроение. А мы-то тут при чём?

Прошло ещё тридцать минут. Что они там делали мы не знаем — чай пили? Обедали? Ужинали? Спать легли? А может быть, у них такая практика работы с преступниками — брать на измор…

В этот момент открылась окошко у дежурного, и он произнёс в нашу сторону:

— Офиногенов кто?

— Я Офиногенов, — ответил я

— Пройдите к следователю Пугайкину, на второй этаж по лестнице направо, кабинет номер тринадцать, — произнёс голос и в этот момент щёлкнула металлическая защёлка на решётке и она со скрипом открылась, пропуская меня на простор.

«Кабинет номер тринадцать, — пролетело у меня в голове — оригинально, оригинально».

Я добрался до указанного мне адресата и постучал, как бы это ни было мило с моей стороны. Услышал «Войдите» и зашёл в помещение.

Помещение, в котором я оказался, было маленькое. Всё что могло поместиться в нём так это два небольших маленьких стандартных стола, два стула, маленькая тумбочка и сейф, до того старый, что его можно было сдать в архив или продать в антикварную лавку. Окно в комнате было маленькое, и свет еле попадал в помещение, и для решения этой проблемы на столе была установленная включённая настольная лампа. За одним столом с вопросительным выражением лица восседал мой знакомый уже следователь Пугайкин. Вся эта картина напомнила мне кино-детектив а-ля 70-80 годов, только почему-то главным героем стал я. Город у нас был маленький, не более двадцать тысячи населения и в связи с этим практический каждый мог знать, кто и чем дышит и живёт. Культурная деятельность нашего городка была развита слабо и поэтому я не надеялся, что этот Пугайкин сейчас встанет, улыбнётся, поднесёт мне букет цветов, кучу разноцветных шариков и произнесёт: «Вас приветствует программа «Розыгрыш»!». Но вместо этой желанной для меня фразы я услышал следующее:

— Садитесь за стол.

Я сел, нет, я присел за свободный стол и взглядом полного внимания упёрся в лицо Пугайкина.

— Фамилия, имя, отчество, дата рождения, место работы и проживания, — заученные и наверно постоянно произносимые фразы вылетали как шелуха из-под семечек с уст господина следователя.

— А в чём собственно де… — это всё, что я смог произнести, но не успел окончить.

— Здесь вопросы задаю я! — рявкнул Пугайкин — и поэтому попрошу отвечать, а не задавать мне вопросы. Отвечать кратко, правдиво в соответствии с постановкой вопроса. Ясно!

Ни черта мне ничего не ясно. Как бы плохо ни было, я великолепно знал свои права. Пугайкин прежде чем начинать свою работу забыл мне прочитать мне свои права и обязанности, объяснить причину, так сказать, моего задержания, объяснить всякие там презумпции невиновности и довести до моего сведения, что сказанные мной слова могут быть использованы против меня. Господин Пугайкин, наверно, также случайно забыл, что я имею право на один телефонный звонок и говорить в присутствии адвоката. Но опустим эти мелочи, наверно они ничего не значат…

— Офиногенов Иван Григорьевич, 22 июня 1980 года рождения, специалист конторы, проживаю по ул. Гагарина, 17.

— Где вы находились и чем занимались с 14:00 и до 17:00 сегодня, — продолжил опрос следователь.

«Так, его не интересует детство, школьные годы, отрочество, — пролетели мои мысли — И надо этому человеку три часа жизни из сегодня и почему-то после обеда»

— Находился в конторе. Как присел за стол, так и не встал до вашего прихода всё указанное вами время.

— Кто это может подтвердить?

— Олеся Простова, — задумавшись, ответил я — она находилась в нашем кабинете и так же как и я присела в 14:00 и не вставала и не выходила никуда до вашего прихода. Ну, может быть ещё Глаша Козлова — начальник отдела, которая находилась, напротив в своём кабинете. Она выходила… Нет, даже выезжала на тридцать минут из здания конторы и в открытые двери должна была увидеть меня.

Минуты три стояла тишина. Он молчал и соответственно молчал и я. Мы тупо смотрели друг на друга и молчали. Ничего из нашего разговора на бумагу не записывалось и не стенографировалось. У меня в голове решался кроссворд, в котором горизонтали и вертикали были собраны из вопросов и ответов от 14:00 до 17:00 часов. Не найдя ответов, я перешёл на сбор «кубика-рубика»… Но… Нет… Грани, цвета кубика перепутались, ясного ответа и решения этой задачи у меня нет и причина, наверное, одна — я слишком мало знаю чем знает Пугайкин. Я снова весь был сам внимание и ждал следующего вопроса.

— Так прямо никуда не вставали, не ходили и ничем не занимались? — настойчиво спрашивал следователь.

— Не вставали, не ходили, — ответил я — а что? У нас на работе бывают такие дни, когда не встаёшь из-за стола и занимаешься бумажными делами. Конечно, под конец работы мы хотели уже заняться «ИБД», но тут помешали вы.

— Что за «ИБД»? — заинтересовался следователь.

Я думал он опять начнёт мне читать лекцию о краткости, правдивости ответов в соответствии с постановкой вопроса, но по его вопросу я понял он не был в курсе обычных терминов конторской обыденности.

— Имитация бурной деятельности, — ответил я — это когда хочешь домой, а нельзя. Не хочешь работать, а надо. «ИБД» — это искусственное решение проблемы по убийству рабочего времени.

Пугайкин посмотрел на меня широко открытыми глазами.

— Прошу вас выйти и ожидать… — он показал на дверь — я вас ещё вызову…

Я шёл по коридору и думал о произошедшем разговоре, но вдруг встретил поднимающую мне навстречу Олесю.

— Что им надо? — спросила она

— А я, знаешь, и не понял, — сказал я — спрашивали, что я делал после обеда. А я ничего особенного не делал, как и ты был в конторе на своём рабочем месте и копался в бумагах. Ты куда? К этому?

— Вызвал этот… как его… Попугайкин… в тринадцатый кабинет

— Пугайкин, — поправил я её и пошёл опять любоваться просторами внутреннего вида здания полиции.

На часах уже было семь вечера. В это время я должен быть дома. Но воля судьбы мешала этому исполниться. Так получилось, что даже позвонить не могу и предупредить семью, что задерживаюсь. И самое главное, что я даже не знаю правильно это или нет. Правильно ли что нас забрали сюда? Что-то у нас спрашивают? Правильно ли что забирали документы и сотовый телефон? Ох, и тяжёлая у них работа…

Олеси не было минут тридцать. Она прошла и села рядом со мной. Вид у неё был немного усталый.

— Я чего-то не понимаю, — промолвила она — больше чем, ты мне сказал в коридоре, я от них так и не узнала. Они спрашивали, что я и ты делал с двух до пяти часов сегодня. Больше мне сказать нечего…

— Офиногенов, — прозвучал знакомый голос из дежурки — пройдите к следователю Пугайкину, на второй этаж по лестнице направо, кабинет номер тринадцать.

— Спасибо за приглашение, — повернулся я к сотруднице — Помнишь как в фильме «Три мушкетёра» конферансье объявлял: «Вторая часть Марлезонского или какого-то там, не помню, балета». Пошёл я, мой выход…

Олеся слабо улыбнулась.

Как обычно я снова встретился с господином Пугайкиным, один на один в его кабинете. Сейчас я вёл себя более-менее спокойно и раскованно, так как за собой никакого греха не чувствовал. И было у меня странное шестое или седьмое чувство, что и они это великолепно понимают.

— Я не буду долго разговаривать — на;чал разговор Пугайкин — я прошу вас чистосердечно признаться в краже кошелька с документами и приличной суммой денег у Глафиры Козловой. Можете не отпираться, гражданка Простова только что дала показания, как вы покидали помещение кабинета на какое-то время и могли сделать эту кражу.

Наконец-то стало всё понятно. В этот момент я немного испугался от неожиданности и сразу же вздохнул облегчённо. Не знаю, какой эффект на меня возымел большее влияние, и я бы много отдал, чтобы посмотреть на своё лицо в момент моей внутренней борьбы. Жаль, что у них не было зеркала. Но надо отдать должное сотруднику полиции, он как истинный психолог не сводил с меня волчий взгляд, хватаясь за каждое движение мимики, вздохов, ну и всяких явлении душевной криминалистики. По его лицу я понял, что полного ответа на его вопрос у меня на лице не написано. Так как после проигрыша душевной борьбы у меня на лице было не скрытое истинное человеческое изумление, как будто я выиграл в лотерее «Джек-пот» в размере миллиарда рублей.

За доли секунды я понял, почему нас не пустили проститься с начальником отдела Козловой, также я понял, что непросто мы попали именно в кабинет следователя Пугайкина. Только что связывало Пугайкина или Борзова с Козловой? Также я понял что никто, никто — ни я, ни Олеся Простова не виноваты в этих дурацких необоснованных обвинениях. Оставалось неизвестным — было ли заявление и правомерны ли действия этого следователя. Я на сто процентов уверен, что никаких показании Олеся против меня не давала и этот ухарь работает, как у них говорится «ловля на живца». Я был стопроцентное алиби для Олеси, а Олеся была стопроцентным алиби для меня. Для них по отдельности мы были преступники, а вместе уже, ну, просто банда. Только он немного ошибся, я старше его и опыта в жизни в общении с людьми имею побольше, тем более у меня неоконченное высшее психологическое образование. Мой «кубик-рубик» немного собирался. Только вот одного я не знал. Я не знал, что мне ему сейчас ответить. Буду импровизировать.

— Никакой кражи я не совершал и вы это великолепно знаете. Если есть у вас какие-то неопровержимые доказательства, то прошу мне их предъявить. А теперь раз я слышу причину моего задержания, то прошу показать мне бумагу о моём аресте и предоставить мне все права, которые положены задержанным, вплоть до адвоката.

Конечно, тут наверно в этих словах я переборщил, ну совсем немного. Теперь я сидел и смотрел на него и его реакцию на мои слова. Но я не дал ему разговаривать и произнёс:

— Ладно, если вы хотите чистосердечного признания, то, наверно, признаюсь

— Вот это правильно, — обрадовался Пугайкин, подавая мне чистый листок бумаги и ручку — Я вас внимательно слушаю.

— Я, Иван Григорьевич Офиногенов, — на;чал я — чистосердечно признаюсь, что мне очень нравится детский мультсериал «Барбоскины». Стыдно, зато, правда. Не говорите, пожалуйста, об этом моей жене и детям...

Я великолепно знал, что может последовать за этим моим чистосердечным признанием. Но я отплатил той же картой, что играли они со мной.

Лицо Пугайкина за долю секунды покраснело и стало похоже на красный помидор. Всё что он мог произнести мне:

— Пошёл вооон! В коридор! Я…

Дальше я ничего не слышал или не хотел слышать и просто шёл в привычную клетку наблюдать за прохожими в коридоре отдела полиции.

Всё повторялось. Следующая очередь была за Олесей, которой не было около часа. Время летело с большой скоростью, и было уже около десяти часов вечера. Олеся появилась, и лицо у неё было ещё более удивлённое, чем раньше. Нам не дали поговорить и меня вызвали в комнату для проведения дактилоскопии, которую проводил Борзов. Процедура заняла; немного времени. Кабинет находился прямо напротив кабинета номер тринадцать. Я стоял спиной к кабинету, когда оттуда вышел Пугайкин. Когда он вышел, у него зазвонил телефон и он взял трубку, начал разговаривать с кем-то. Не знаю почему, но я стал прислушиваться к разговору, который был очень странным, если слушать его со стороны. Пугайкин говорил вопросительными предложениями и был явно обозлён каким-то моментом в его жизни: «Как?», «А почему раньше не позвонила?», «Да ты что, дура?». Не хотел бы я, видя его состояние, опять попасть к нему на приём. Но, судя по всему, мне опять светит рандеву в его кабинет и, наверное, очень скоро. Во время этого разговора он увидел меня, быстро зашёл в кабинет и закрыл дверь.

Они отобрали на память отпечатки моих пальцев. Такую же процедуру провели и с Олесей. Эта краска практически не отмывалась, хорошо, что у Олеси были влажные салфетки, и мы немного оттёрли чёрную маскировку и сидели молча, и каждый думал о своём.

Опять щёлкнула металлическая дверь и голос с дежурки промолвил, но уже кратко:

— Офиногенов, пройдите.

Куда идти я уже знал сам.

Общество в тринадцатом кабинете прибавилось. Вместе с Пугайкиным напротив меня занял место Борзов. Лица обоих сыщиков были серьёзны и сосредоточены. Такие сосредоточенные лица я видел в телепередаче «Что? Где? Когда?» у знатоков. Но не в тот момент, когда они слушали вопрос. А в тот момент, когда им говорили ответ и ответ их (знатоков) был неверный. «1—0» пронеслось у меня в голове, только в чью пользу?

— Так, господин Офиногенов. Я сегодня отпускаю вас и госпожу Простову. Но обещаю, если ещё раз поймаю вас за какое-нибудь преступление, то вы уже потом не избежите наказания и сядете за решётку. Телефон и паспорт заберёте у дежурного. Вопросы есть?

Я встал из-за стола:

— Вы? Меня? Сейчас поймали за преступление?

Дальше я не стал ничего говорить господину Пугайкину. Я посмотрел ему в глаза и через взгляд послал его на все три советские буквы. Я думаю, что он это понял. Вслух я не стал это говорить, так как городок у нас маленький, менее двадцати тысяч человек. И практический все знают, кто и чем дышит. Да мне и жить здесь ещё и тем более не раз встречаться с полицией. Мы забрали с Олесей документы, наши телефоны и вышли на крыльцо и вздохнули воздух свободы.

Одиннадцать часов вечера, на улице темно. Что о нас думают родственники? Мы сейчас это узнаем. Первым включил телефон я. Не успел телефон включиться, как известил, что у меня огромная куча непринятых звонков и сообщений. Я набрал телефон жены, которая сразу приняла; вызов. В разговоре я объяснил, что случайно задержался в полиции «по работе» и сейчас направляюсь домой.

Следующая по телефону звонила Олеся. Я знал, что характер у её мужа импульсивный. Голос я его слышал, как будто телефон был включён на громкую связь. После пару слов и объяснения ситуации муж попросил Олесю оставаться на месте, он сейчас придёт за ней и зайдёт в полицию и порвёт там всех как тузик грелку за то, что её обвиняли в краже. Такой расклад, конечно, мы не могли допустить, и потихоньку отправились в сторону её дома. Нам вполне хватило тех приключений, которые случились с нами, и новых искать не было никакого желания.

Вдалеке замаячил силуэт мужа Олеси. Как только он подошёл, мы поздоровались, и я пошёл домой, сказав напоследок Олесе:

— Вот и свалили мы с работы на полчаса раньше… Не говори гоп, пока не перепрыгнешь…

P.S.

Больше нас никто по этому вопросу никогда не тревожил. На следующий день, как обычно, мы пришли на работу. Гражданка Козлова, как ни в чём не бывало, зашла в кабинет и пригласила всех нас на планёрку через пять минут. Всё было как обычно. Было такое чувство, что всё, что вчера произошло, был какой-то странный сон. Сон на двоих.

Как я говорил, городок у нас маленький, не более двадцати тысяч. И каждый знает, кто и чем дышит… И я узнал…

До того злополучного дня Козлова провела очень бурный и полный приключений день. Принято было на грудь неограниченное количество горячительных напитков. Вставать утром было ломы. Но оно начальство, а начальство не должно падать в грязь лицом и должно быть впереди планеты всей и показывать, как должны работать «великие люди» в конторе, даже после бурной ночи. С горем пополам, отработав полдня, Козлова ушла на обед. После обеда она приехала на собственной машине и выходя с автомобиля, случайно уронила на сиденье кошелёк с деньга;ми и документами и не заметила. Просидев на работе с 14:00 до 16:00 она сбегала в уборную, вернулась в кабинет и подумала сходить в магазин, но кошелька не обнаружила. Обойдя здание, кроме меня и Олеси никого не нашла. Всё, что могло прийти ей на ум я думаю, долго объяснять не надо. И сделав недальновидные собственные умозаключения, вспомнила, что у неё есть очень замечательный и хороший друг и тем более ещё сосед по площадке, который может решить её проблему за пару минут, и выведет воро;в на чистую воду. Этим другом оказался господин Пугайкин. Всё остальное вы знаете. Не знаете только одно, что в то время, когда мы отдыхали за металлической дверью, Козлова в семь вечера поехала домой в своей машине и нашла этот кошелёк. Что было в её голове с семи до десяти вечера до сих пор остаётся загадкой… Но позвонила она только после десяти вечера своему знакомому и сказала, что проблему она решила.

Сколько цинизма и равнодушия в этом поступке. Равнодушия к людям, которые ничем не заслужили такого обращения. Как можно говорить хорошо о человеке, который даже не соизволил позвонить к знакомому и просить как-нибудь загладить эту проблему с нами и уничтожить ту кашу, которую заварила. А об извинении даже и речи нет. Они неправы, а извинятся, гордость не позволяет. Ума у них своего нет, а чужого не добавишь. Какое право эти люди имеют главенствовать над другими людьми и решать за нас как нам жить и что делать? Наказывать нас или принуждать к наказанью за несовершённые преступления? Если бы поднять этот вопрос снова и написать куда следует — сотрудник, который просто по звонку знакомой решает её несуществующие проблемы таким способом, был бы уже не сотрудником. А госпожу Козлову неплохо было бы встретить в тёмном переулке… Но город у нас маленький… Кто-нибудь да узнает…

В таких случаях всегда доверяй себе и оставайся всегда человеком, какие бы ситуации ни преподносила тебе эта жизнь. И никогда не теряй чувство юмора, оно помогает жить…

А самое страшное, то, что это было. И это правда…

20.08.2014