Старушка жила на обрыве реки
В кривой, покосившейся, ветхой избушке.
Придёт в магазин, достаёт пятаки —
Хватает на чёрного хлеба горбушку.
В деревне шептались — мол, ведьма она.
Её сторонились, детишек пугали,
Повсюду встречала её тишина,
А люди, завидев, глаза опускали...
Вокруг говорили, что каждую ночь
Ползли от реки в её дом черепахи.
Тут, как ни старайся, ну разве поймёшь,
Где правда была, а где слухи и враки...
Бродила старушка по лесу одна,
И словно никто даже не был ей нужен.
И всё же тоскливо понять — никогда
Покой в её доме не будет нарушен...
А как было больно, когда кто-то вслед
Возьмёт да и кинет ей глупое слово...
Она лишь пригнется, прошепчет в ответ:
"Храни тебя Бог", — да посмотрит сурово.
В избе ее трудно дышать из-за трав –
Она их всё сушит — а вдруг пригодятся?
И слёзы в душе еле-еле сдержав,
Старушка надеется — к ней обратятся…
Всё реже и реже заходит она
В деревню, где каждый её ненавидит.
Её от людей отделяет стена
Жестокости той, что любого обидит.
И вот как-то раз приключилась беда –
В деревне вдруг кроха-малыш заболел.
Врач должен приехать, да только когда?
Мальчишка в жару всё метался, горел.
И нет уж румянца на впалых щеках,
Хоть тельце горячее, словно огонь.
У матери слёзы застыли в глазах,
Сынишке ко лбу прижимает ладонь.
И вдруг распахнулась скрипучая дверь,
Старушка с клюкою несмело вошла,
Сказала: «Уйди, не мешай мне теперь»,
Достала траву, что в дубраве росла,
Смешала её с родниковой водой,
Добавила горсточку ягод лесных,
Какой-то отвар, золотисто-густой,
И почек зелёных, совсем молодых.
Как только малыш сделал первый глоток,
Он вдруг улыбнулся ей, словно ожив.
«Напиток скорей допивай-ка, дружок» —
Сказала старушка, ладони сложив.
А сзади, стыдливо глаза опустив,
Стояли все те, кто старушку ругал.
Она же, мальчишку в кровать положив,
Сказала: «Поспит пусть. Он сильно устал».
Старушка тихонько к двери побрела,
Малыш сладко спал, улыбаясь во сне.
На щёчках — румянец, вот это дела!
А жар уходил, словно снег по весне.
Неделю деревня гудела, как рой:
«Вот это колдунья! Спасла малыша!»
И вот уже шумной и пёстрой толпой
Несутся к обрыву, толкаясь, спеша.
Несут ей почтенье своё и дары,
Жестокость в их душах сгорела дотла,
А как тяжело осознанье вины!
Да только всё поздно… она умерла…
Её хоронили деревнею всей,
И плакали горько, раскаявшись, люди.
Всё было не зря — они стали добрей,
Да только старушке уж легче не будет…
P.S. Так будьте добрее сегодня, сейчас,
А то всё ругаетесь, смотрите грозно.
Потом ведь наступит прозрения час,
А только не нужно, уже слишком поздно...