Сюжет " Сделка" " Орден Хохочущего Патрикея" 2 Часть

--------------------------------------------------------------------—

                    «Как она вообще могла додуматься до такого? За какую-то железную кошку, такие бабки. Нет чтоб осчастливить заезжих хлопцев подарком, от души, от сердца. Так нет! Зелёные рубли ей вынай, по прейскуранту. Не-е-е! Ни в какие ворота не лезет эта наглость благоприобретенная. Службы всякие натравить на неё надо. Депутатов или правозащитников. Или ещё похлеще. Гринпис. Эти во все щели лезут, как тараканы. Придавят они ей её бизнес. Пустят по ветру!» — с такими новаторскими мыслями и набивал свои карманы чужим добром, небрежно раскиданным на отделившейся от всего цивилизованного мира,помойке, Зуля.

        Как только карманы, ввиду своей наполненности, отказались принимать очередную порцию, ни пойми каких, транзисторов и тиристоров, он быстрым шагом пошел прочь. По пути, непонятно за каким лядом, дернул приколоченный к пожарному щиту огнетушитель. Тем самым вызвал обрушение всей конструкции, включая сарай, где проживал управляющий свалкой. Ворота, которые эту свалку закрывали, и ведро с гудроном которое на этих воротах стояло.

    — Ну что принес? Ага. Вижу. А чего в гудроне то весь? Опять залез куда-то? Я же тебя просил любезный, выгляди почище. Ну как сейчас с тобой дела делать? Что за грохот там на помойке был? Полгорода в догадках. Может война началась, — не скрывая улыбки, и в тоже самое время очи-щая карманы Зули от радиоприборов, с ехидцей говорил Эд.

   — Огнетушитель. Сволочь! — промычал Зуля, и от негодования и обиды на противопожарные принадлежности, прищёлкнул языком.

    — Ладно, любезный! Не надо пены! Делаем дело. У нас два часа. Твои обязанности я тебе рассказал. Свои задачи я знаю без тебя. Всё, друг апачей. Вперед. Труба зовет.

    — Ай-й-й! Я-я-я-й-й-й! Я готов целовать... песок... по которому ты... бродишь ... (О том, чтобы вспомнить, что должно было происходить после поцелуев песка, и нужно ли это пляжному покрытию, запевала мозг не напрягал. Ввиду того, что ещё окромя декламации песенки был занят более совершенным делом, протиркой от пыли огурцов, бананов, и прочей игривой продукции сельхозугодий). Вот к нему-то, стремясь разрушить спокойный быт и мирное течение жизни и торговли, не горбясь и в меру пованивая гудроном, подходил улыбающийся Зуля.

​     — Привет брат! Как торговля? Как жена? Как дети? А что, правда, говорят, что     острова Курильской гряды имеют в своих недрах неисчислимые запасы углеводородов? И что если Йеллустоун рванет, то на его месте произойдут сдвиги тектонических плит и Америка полностью уйдет под воду? Ну как Атлантида. А если все подписчики «Жеминь жибао» выстроятся друг за другом, то они на три километра обойдут подписчиков «Нью-Йорк таймс»? И... Информации и вопросов было на удивление так много, что солист забыл, что огурец который он протирал из папье-маше, дабы с годами не портился на витрине, и от негодования откусив половину, попытался его разжевать. Не получилось, что вызвало скорейшую реакцию и ответные вопросы.

​     — А что тебе за проблема, переживать, уйдет или не уйдет. Обойдут или не обойдут? Покупаешь, покупай. Нет. Иди куда шёл. А то стал мне тут рассказывать всякое. Я ведь не лыком шит. Я стреляный воробей, и тертый калач. Я ведь могу и это... то... А то вон весь в гудроне стоит, а пальцы гнет как в смокинге. Давай говори чего надо?

​         — Понимаешь, брат, проездом я здесь. На конференции. Ну, сам понимаешь ресторан, девчонки, и прочее. Поиздержался, мал-мал. Домой депешу отбил, но сам понимаешь, пока то да сё, время идёт. А мне край уезжать надо. На другую конференцию. Ну, короче деньги нужны. Немного, на билет. В один конец. Может, возьмешь? Есть у меня немного ценных приборов. С космонавтикой связанных. Даже не с космонавтикой, а рядышком. Для радиолюбителей. Кто сам Попов. Может кто

машины времени собирает? По пятьсот отдам все. Три. А? По окончании речи, которую сам-то и не понял, Зуля вытащил из кармана три радио транзистора, и торжественно бухнул их перед недоуменным взглядом продавца исскуственных даров природы. Да. По взгляду торговца было сразу и не определить кто же здесь дурак. То ли он, внезапно— вспомнивший, зачем и когда надо целовать песок, то ли пассажир, стоявший по ту сторону прилавка, и пытавшийся впарить пёс знает чего. Но определятся, как то было надо.

​     — Куда они мне? Не люблю я радио собирать. Тем более машины времени. Ты чего дикий? Ладно, я понимаю, золото. Ну платина на худой конец. А это то что? Принесу домой, выну и скажу. Вот купил не пойми чего. Жрите. Вспоминайте папку. Не-е-е! Иди. Вон бабка пирогами торгует. Предложи ей. Может, она тебе за них корзинку понюхать даст. Во идиот!

​            — Ну ладно. За налик брать не хочешь. В этом ты прав. Возьми хоть на реализацию. Чего тебе стоит. Поставь вон рядом с бананом. Пусть стоят. Может и купит кто. А я потом зайду. Попозжей. А?

​        — Ладно. Оставляй. Пятьсот говоришь. Во придурок! — и поглядев с усмешкой вслед удаляющемуся Зули, сладостно покрутил пальцем у лба, и с удивлением заметил что опять позабыл, зачем надо целовать песок.

​         Нарезав круг по рынку, где проворные продавцы с профессиональной наглостью обвешивали и обсчитывали добропорядоч-ных обывателей и гостей городка, Адриян вышел к Эдварду, мирно сидевшему за магазином на ящиках.

​         — Чем порадуешь, друг красно-рыжих, тьфу, краснокожих.?

​         — Всё отдал. Как на рынок зайдешь, вправо ларь. Там всё из пластмассы кажется. Продавец чернявый такой. Не наш. Как и говорили. Отдал на реализацию. По пятьсот. Деньги то у нас есть выкупать их? Ой, попадем мы! Ой, попадем!

​     — Всё! Сиди здесь и не дрыгайся! А то взвыл. Можно подумать мы твои средства терять будем. Пошел я. Жди с победой. Верю!

​

       ​–Ай-й-й-й-я-я-я, я-я-й-й-й! Я готов целовать песок... по которому... ты-ы... Тьфу! Забыл!

​        — Привет уважаемый. Как торговля? О-о-о! Какие прекрасные фрукты. Вижу. Свежак. Откуда привоз? Никак из солнечной Гренландии? Только там я видел такие сорта. Морозостойкие, и неподдающиеся гниению. Их только мухи иногда засиживают. Да солнце вид товарный портит. Вы их в тени держите. А то не дай Боже, попортятся. В накладе будете.

        ​— Да вы сюда и не смотрите. Здесь не настоящие. Здесь для витрины. Что повыбираете, я вам там насыплю и обвешу, — и продавец махнул рукой, не пойми в какую, сторону. Эдвард в ответ кивнул головой и пристально стал разглядывать, витрину ища, именно то, что ему было нужно. На десятой минуте поиска он стал сомневаться в правдивости информации предоставленной ему Зулей, и даже уже почти убедил себя в этом, как за какой-то мохнатой ягодой обнаружил цель своего поиска. Вот тут его уже никто остановить не мог. Вернее не его, а его эмоции. Станиславский отдыхал. — Постой, постой. Брат это что? Дай это сюда. Где ты это взял. Ой, мама. Да неужели. Да ну. Быть не может. Во пруха! Да я... Ох ты повезло! Продаёшь? Ну, давай же. Ох ты. Мать моя женщина. При этих словах Гасан вспомнил всю песню. И не только песню про песок, по которому бродят. Он вспомнил еще три песни. «Взвейтесь кострами», «Гуадеамус», и «Нежность» Марка Фрадкина.

​         — Продаю. Забирай! По штуке отдам. От сердца отрываю. Не продал бы. Да детям ботинки в школу купить надо.

​             Эдвард залез в карман, достал три бумаги, протянул их торговцу, получил транзисторы и спросил. — А больше нету? Всего три? Плохо. Ой как плохо! Я штук сто взял бы. Сходу. Ты просто не представляешь, что это за ценная вещь в тех работах, какими я занимаюсь. Если у тебя появится возможность ещё где-нибудь их раздобыть, ты мне обязательно сообщи. Я сразу штук двести возьму. По два косаря. Нет по три. Триста штук. Неужели нету. Ты посмотри дома. Я подойду вечером. Четыреста штук. По три. Опа. Сильный кэш. Я вечером — у тебя. Дать наверное предоплату? Нет. Вижу не надо. Ну ладно я пошел. Давай.— Облегчив свои карманы, и утяжелив и так полузагруженный ум растерявшегося торговца дивными продуктами, Эдвард растворился в толпе, оставив после себя счастливые впечатления, сдобренные хрустящими купюрами.

​        — Вижу, продал всё? — раздался счастливый возглас внезапно появившегося, как чёрта из табакерки и пахнущего гудроном Зули.

​            — Да, — ответил продавец искусственных яблок, — еле-еле спихнул по четыреста. Может пододвинешься на сотню? Мне ж тоже чего-то наварить надо. А я за это ещё у тебя приму партию. Пусть лежит. Есть не просит. Или может, и нет, у тебя ничего? Покричал просто?

​             — Да есть еще маленько.

​             — Ну, сколько маленько? Сто? Двести? Одна? Две?

​             — Ну, с собой есть штук сто, но видишь ли дело в чём. Я на билет деньги нашел уже. Друга встретил здесь. Он дал. Потом пришлю ему. Поезд у меня через двадцать минут. Поэтому на реализацию не отдам тебе ничего. Домой с собой заберу. Они у меня там влет по семьсот уйдут. Так что давай брат. Приятно было с тобой дело иметь.

​         — Не-не-не! Ты подожди, дорогой. Куда ты с ними поедешь? А вдруг по дороге уворуют? И что? Оставляй у меня. Адрес оставь свой или друга назови своего, я ему отдам.

​     — Нет! Всё! Давай брат руку. Приятный ты человек. Жаль, что уезжаю. Посидели б, песни попели, водки попили. Поехал я. Давай брат…

​         — Да куда ты поехал? Подожди. Хорошо! Чего хочешь за эти... как их там?

​         — Сколько? Как и хотел: пятьсот за штуку. Ну тебе — скидка. Триста, но за нал. Потому что уезжаю.

​         — Ой, дорогой! Ой, много! Давай по двести. Я ж тоже поднять чего-то должен. Сам понимаешь. Ну, по рукам?

​         — Ладно, режь без ножа! Забирай. Сто пятьдесят штук здесь. С тебя тридцать косарей. Бери разоритель.— И разошлись как в море корабли. Зуля пошел к Эдварду. Торговец гренландским товаром ушел в радужные мечты, а торговка кроликами и попугаями Зина-барбекю, ушла к местному сапожнику и по совместительству ди-джею Гопе, от своего моложавого, но немощного мужа, испортившего себе карьеру и здоровье, просмотром эротических фильмов.