Рыссси — аргентинское танго в кубике «Кровавой Мэри»

    На мгновение потеряв сознание, но потом, придя в себя, бакалейщик напрягся, глубокого вздохнул, липкая гробница кое-где треснула, в щели тяжёлым файлом загрузился воздух и потолок. Лицо потолка белело скорбью, ночные козявки оспинами изрыли девственно чистую кожу, отчего мел сахарной пудрой припорошил Фридриха вместе с фараоновой гробницей, словно сахарной пудрой эклер с заварным кремом.

    Потолок молчал, кожа скручивалась, обнажая серый бетон, а ночь не унималась. Люстра — третий глаз — не выдержала бомбёжки, отвалилась, рухнув в ярде от Фридриха. Потолок ослеп, потом начал роковое снижение, напомнив испытание в игре Форт Бойяр. Ночь ликовала — пули ложились ровно в цель. Бакалейщик страдал. Его любимый белый потолок сдавался. «Сколько ночей мы провели с ним вдвоём — дрожал в сахарной пудре Мирроу — ни одна из них не была такой коварной. Скоро он ляжет на меня безразличным монолитом, а соседи сверху станцуют аргентинское танго».

    Ночь читала Брайлевские мысли Фридриха, звучно ржала, покусывала ему ухо, вывалившееся из солоноватой скорлупы, впивалась в шею долгим остывшим поцелуем. «Как жаль, я его невыносимо люблю, он дарил мне свои точки, которые я так упорно считал. Иногда точки перемещались, у них были имена, они смотрели на меня, я — на них. Одни смеялись со мной, другие плакали, третьи шуршали под одеялом, было тепло, немного покалывало в груди» — слеза Фридриха нырнула в ночь.

    Бакалейщик почувствовал прикосновение холодного бетона. Гробница совершенно разрушилась, руины с глухим цоканьем повалились на пол. Точки крупными градинами впились в лысый потускневший череп, со скрипом, лёгким присвистом отдирая скальп Мирроу. Ночь, захохотала и тут же, вдохнув пудру, свернулась петлёй в приступе удушья. Потолок расплющил бакалейщика, точки утонули в черешневом вязком соке, потрескивая кубиками льда в коктейле «Кровавая Мэри».

    Петля расползлась на тонкие синтетические волокна, проскользнула под кровать, медленно окрашиваясь бурым сиропом. Наливаясь соком, хрустящий лёд набирал силу, скованно рос, едва заметно приподнимая потолок. К утру звуки танго жухлыми ростками пробудили Фридриха. Он встал, что-то тускло хрустнуло. Точки, ловко цепляясь, ползли по ногам, ломая арктическим холодом.