Юлия Рич — Одно лето

Юноша… На первый взгляд это был уверенный в себе стройный молодой человек со спокойным взглядом, гордым профилем и аристократической осанкой, одетый в модные дорогие кожаные куртку и брюки. Его можно было бы назвать нордическим красавцем, если бы не лицо, усыпанное омерзительными розовыми и красными язвочками от выдавленных прыщей, что выдавало неуравновешенный характер.

На расстоянии вытянутой руки, не сближаясь, но и не отдаляясь, шел человек. Шаги размашистые, но руки болтались безвольно, словно пришитые к истерзанной игрушке полуслепой бабушкой. Большие белые кисти с длинными тонкими пальцами пианиста. Возраст? Да кто его знает… Выражение лица менялось: то тень, то солнце. Менялось вслед за мыслями. Не мальчик, но ещё не старик. Словно время следует за ним и ждёт решения.

Вдруг раздался настойчивый, неуместный в этой утренней тишине звонок. Мужчина машинально приложил трубку к уху и, поморщившись, немного отодвинул от себя, пытаясь защититься. Звонила секретарь шефа и своим неприятным, высоким, даже скорее визгливым голосом сообщила, что совещание уже началось и директор с нетерпением ожидает отчет о проведенных исследованиях. А если он немедленно не явятся... Мужчина не стал дослушивать, какие кары ему приготовлены, и отключил телефон.

Он бросил взгляд на спутника, никак не решаясь начать разговор. В голове неслись мысли: «Что... Что я могу сказать?! Абсолютно чужие… Незнакомые… Надо что-то говорить… Наверное, нужно спросить, что с его мамой? А вдруг что-то плохое? Ведь зачем-то он нашел меня? А если плохое… Надо найти силы и изобразить грусть, грусть по человеку, о котором уже забыл. Сын… Так странно... Еще вчера вечером я не знал, что у меня есть сын...»

Мысли мужчины унеслись в прошлое.

Они встретились в этом же парке, ранней весной. Девушка сидела на скамейке, на её коленях лежала папка. Доставая листы, она рвала их и бросала под ноги. Вытирая глаза кулачком, размазывала тушь по щекам. Всхлипывала и брала следующий лист. Он подошел, и спросил, что случилось. Она подняла опухшие глаза и сказала, что ее зовут Вика.

А потом было лето. Они медленно прогуливались по аллеям тенистого парка, вдыхая тонкий аромат цветов. Розы притягивали взгляд. На солнечной стороне они казались волшебными. Можно было даже слышать нежный шёпот, таинственный и загадочный. Вика говорила. Говорила много, шумно, нервно. О редакторе, который ее тиранит, о своих героях, которые живут своей жизнью… Он ловил ее руки, она замолкала и поднимала к нему лицо. И он целовал, целовал ее глаза, щеки, губы...

Вечерами они сидели на кухне Раисы Антоновны. Эта кухня служила не только местом для приготовления пищи и столовой, но также гостиной, где она принимала гостей, и они обсуждали самые последние городские сплетни. Спальней — здесь стоял диван и телевизор, и можно было удобно расположиться после плотного обеда или ужина. Гардеробом — здесь вещи валялись на полу, лежали на холодильнике, висели на дверце шкафа. Ну, и наконец — ванной комнатой, где можно было умыться, почистить зубы, и даже принять душ, когда внезапно заливали соседи сверху.

Эта же кухня была их салоном, творческой мастерской. Раиса Антоновна любила окружать себя талантами. Каждого нового кандидата она отбирала очень тщательно, долго присматривалась и беседовала. И когда решала, что он талантлив, ему разрешалось все — спать на диване, курить, играть на гитаре и даже напиться. Кто-то приносил бутылку портвейна. Хозяйка ставила на стол большую кастрюлю вареной картошки, и вываливала в эмалированную миску, больше похожую на таз, крупные, в пупырышках, соленые огурцы. Гости до утра пили портвейн и ели картошку, вели светские беседы, почти всегда перерастающие в яростные споры.

Не обращая внимание на шум и дым сигарет, Вика сидела в кресле и отбивала на машинке, стоявшей на табуретке, боевую дробь. Выдергивала лист, нервно мяла, швыряла комок под ноги, и заправляла новый.

Он подошел к ней и спросил:

— Чем всё закончилось?

— Закончилось? Я ещё не знаю. Мысли бродят. Я хочу чтобы они были счастливы.

— Но ведь это вопреки… Тебя разорвут на клочки! Выкинут, растопчут, назовут графоманом. Осталось три дня...

— Они будут счастливы. Даже если один из них уйдет. Они будут жить мгновением.

— Ты сумасшедшая! Зачем! Никто не поверит, это вопреки правде. Жизнь жестока, а ты хочешь подсластить? Пойми, это все лишь сценарий!

— Я, кажется, люблю тебя.

— Что?

— Я все равно люблю тебя!

Лето закончилось, Вика уехала. Зачем, куда? Он уже и не помнил. Даже вроде писала ему. А о чем? Он скучал, а потом как-то все закрутилось…

Мужчина вернулся в реальность. Аллея закончилась. Его сын стоял, нервно дергая ремешок куртки, тоже не понимая, что делать дальше. Мужчина протянул руку и тронул спутника за плечо:

— Э-э-э… Владимир… Послушай… Сын… Как там Вика?.. Мама?..