Бессознательное существование реально лишь для других существ, представляющих его в своем сознании; реальность непосредственная обусловлена собственным сознанием. Таким образом, и индивидуальное реальное существование человека лежит прежде всего в его сознании. Но сознание, как таковое, неизбежно есть нечто представляющее, — следовательно, обусловливается интеллектом и сферою и материалом его деятельности. Поэтому степени ясности сознания, т. е. сознательности, можно рассматривать, как степени реальности бытия. Но и в самом человеческом роде эти степени сознательности, или отчетливого сознания собственного и чужого существования, опять-таки образует многоступенную градацию, смотря по прирожденным умственным силам, по развитию их и по досугу для размышления.
Что касается прирожденного различия духовных сил, различия по существу, то сравнение их мало возможно, покуда принимается в расчет общее, а не частности: это развитие неуловимо издали и в то же время не так заметно снаружи, как разница в образовании, досуге и занятиях. Но и судя лишь по последним, нужно сознаться, что иной человек обладает, по сравнению с другим, по крайней мере, в десять раз высшею степенью бытия, — он существует в десять раз больше.
И не хочу говорить здесь о дикарях, жизнь которых на одну только ступень выше жизни обезьян на их деревьях; но стоит лишь взглянуть на носильщика из Неаполя или Венеции (на севере забота о зиме делает человека рассудительнее и благодаря этому сознательнее) и сделать беглый обзор его жизни — с начала до конца. Гонимый нуждою, представленный собственным силам, он удовлетворяет работою потребностям дня, даже часа; крайнее напряжение, постоянная сутолока, часто нужда, без забот о завтрашнем дне, освежающий покой после утомления, частые ссоры с другими, ни минуты для размышления, чувственное наслаждение от мягкого климата и при сносной пище; наконец, в придачу, в виде метафизического элемента, немножко грубого суеверия, полученного из церкви: в общем очень смутно сознаваемое препровождение жизни, или, вернее, влачение ее. Этот беспокойный и смутный сон составляет жизнь многих миллионов людей. Они познают только то, что им нужно для желания данной минуты: они не размышляют о связи в их существовании, не говоря уже о смысле существования вообще; они, до некоторой степени, существуют, не отдавая себе ясного отчета в том, что существуют. Вследствие этого бытие бессознательно прозябающего пролетария или раба стоит значительно ближе к существованию животного, ограниченного исключительно настоящим, чем наше, — но именно поэтому оно также и менее мучительно. Ибо всякое наслаждение по природе своей отрицательно, т. е. состоит в освобождении от нужды или горя; поэтому неизбежная и быстрая смена минутной тяжести и облегчения от нее, которое неизменно сопровождает работу пролетария и наступает затем в большем размере при конечной замене работы отдыхом и удовлетворением потребностей, — эта смена является постоянным источником наслаждения, и верным доказательством его изобилия служит веселость, более частая на лицах бедняков, чем богатых.
Теперь посмотрите на благоразумного, рассудительного купца, который всю свою жизнь занят спекуляциями, осторожно выполняет очень обдуманные планы, устраивает дом, заботится о жене, ребенке и потомстве, также принимает участие и в общественной жизни. Очевидно, этот последний живет с несравненно большей сознательностью, чем первый: т. е. бытие его реально в большей степени.
Затем взгляните на ученого, который занимается, например, исследованием истории прошедших времен. Он сознает бытие в целом, за пределами своего существования, за пределами своей личности: он продумывает ход мировых событий.
Возьмем, наконец, поэта или философа, у которого вдумчивость достигает такой степени, что он, не прельщаясь исследованием какого-либо отдельного явления в бытии, останавливается в изумлении пред самым бытием, этим великим сфинксом, и обращает его в свою проблему. Сознание достигло в нем такой ступени отчетливости, что стало сознанием мира, в силу чего представление порвало в нем все связи со служением воле и предъявляет ему уже мир, вызывающий его гораздо более на исследование и размышление, чем на участие в мирских делах. Если, таким образом, степень сознания выражает степень реальности, то, назвав такого человека „наиреальнейшим существом“, мы не рискуем сказать фразу, лишенную смысла и значения.
Обозначенные выше пределы и промежуточные пункты дадут каждому возможность самостоятельно определить свое место в них.
Артур Шопенгауэр.