Александр Саркисов — Ларёк

Солнце садилось за горизонт.

Было немного ветрено. Ну разве это ветер? Вот если бы я идти не мог против ветра, тогда да! А так, подумаешь, прижал к забору не давая двигаться, так мне и не надо никуда, постою. Главное, рот не открывать, что бы щёки не разорвало.

Мимо люди пролетают. Живут наверное, по ветру. Вышел из подъезда и аля-улю. А люди видимо противные. Нет, на вид вроде ничего, если брать скидку на ветер, но в душе чувствую — противные. Пролетают поматериваясь, и всё норовят за меня ухватиться. Так я им руку не подаю. Пусть вон за качели хватаются, зря, что ли, они попутно с ними пролетают.

   Ветер, в конце-концов, закончился. Да и как иначе? Он же не мог дуть вечно. Для ветра в нашем городе двое суток — это обычность. Почему-то чертовски захотелось есть. Я отделился от забора, с которым прожил последние двое суток, и с удовлетворением рассматривая симпатичное углубление, оставленное моим телом в профнастиле, отправился к ближайшему ларьку с шаурмой.

На том месте, где я надеялся утолить голод, вместо ларька стояли качели, и именно те, которые пролетели мимо меня в первые сутки. Стояли коряво и неровно... Ларёк, который был здесь до них, выглядел гораздо гармоничней и полезней.

   Я вздохнул, пытаясь вздохом утолить голод, и отчасти мне это удалось, ибо прилетевший запах упорхнувшего ларька не оставлял сомнений в выборе направления. Да и ингредиенты шаурмы, мозаично разбросанные по набережной, отчётливо указывали направление убытия искомой точки общепита. В преддверии шаурмового блаженства я чуть притормозил. У людей так бывает. В предвкушении чего-то желанного, и с твёрдой уверенностью, что это что-то уже у вас, вы оттягиваете момент. Ведь главное не результат, а предвкушение. Именно это слово, собственно, и есть желание. А само желание…

Пока рассуждал, дошёл до места новой дислокации искомого ларька.

Ларёк с шаурмой был! Правда то, что он с шаурмой, уверенности не было. Шёл то я не долго, около четырёх километров. С правильного направления сбиться было практически невозможно, так как везде встречал указатели. Где-то это были кусочки курицы, за которые происходили жестокие схватки представителей местной фауны и особо проворных бомжей, а где-то лаваша, причудливой пятнистостью украсившего набережную в стиле Энди Уорхола. Но если логично рассуждать, то четыре километра шаурмы... Тут фантастикой попахивает.

   Но коли я ларёк нашёл, счастья попытать было надо. Тот почему-то стоял вверх тормашками, и вся курица, с вертикального шампура, сгрудилась на одном из потолочных светильников, который, в отличии от курицы, упорно оставался на своём месте, то есть на потолке.

Сзади раздался приятный, чуть встревоженный женский голос:

— Простите, вы крайний?

Я обернулся. Голос принадлежал миловидной брюнетке, лет тридцати. Она смущённо пыталась поправить волосы, щедро посыпанные песком, и симпатично торчащими то тут, то там палками и мелкими обломанными веточками. Её плащ, когда-то несомненно безукоризненно красного цвета, хаотично покрывали жирные пятна, по запаху явно куриные, а прилипшие кусочки лаваша говорили об одном. Её путь к этому месту пролегал по набережной. И в данном случае, «по набережной», можно было принять дословно.

Мы познакомились.

— Я за шаурмой, — сказала она, неловко протягивая руку.

— А я крайний, — ответил я, осторожно пожимая протянутую ладошку.

У неё были красивые тонкие пальцы, заканчивающиеся ногтями, облачёнными в умопомрачительный френч непонятного цвета, с кое-где обломанными кончиками. Это не портило общую картину и даже наоборот. Дикий маникюр гармонично дополнял причёску, плащ и оставшийся лабутен с отломанным каблуком.

— У вас интересное имя, — улыбнулась она.

— Ваше тоже довольно не тривиальное, — ответил я любезностью на любезность.

— Скажите, — она явно хотела продолжения разговора. — Вы всегда берёте шаурму в этом ларьке?

— В этом, но не здесь.

Она посмотрела на меня вопросительно.

— Понимаете, до сегодняшнего дня я сам не знал, что мой любимый ларёк может поменять место стояния. И судя по всему, хозяин ларька тоже этого не знал, так как до сих пор его не нашёл.

Почувствовав, что мой ответ был всеобъемлющим, я задал ей встречный вопрос, такой же богатый на слова и кристально понятный:

— А вы?

— А я живу в другом районе. Это четыре остановки на трамвае отсюда. Когда меня выдуло из очереди, стоящей в такой же ларёк, я даже не успела сказать следующему за мной, за кем ему держаться. Пока меня несло и било о встречные скамейки, а судя по их обилию, это был парк или бульвар, меня грызло чувство вины. Потом, оставшийся на мне туфель, каблуком зацепился вон за ту ограду, да и ветер стих. Первое, что я увидела — вас и ларёк с надписью «амруаШ». А так как память была ещё свежа, я тут же встала в очередь, за вами.

Мы разговорились, и даже не заметили, как какие-то люди подняли ларёк, и унесли его туда, откуда он видимо и прибыл на место нашего знакомства.

— Скажите, — вдруг сказала она. — А есть у вас любимое место в этом городе?

Из любимых мест я помнил только забор из профнастила, с продавленным моей спиной отпечатком.

— Хотите туда?

— Да, — ответила она, и мечтательно закрыла глаза. — Вы мне понравились, и мне кажется, что там я смогу лучше вас понять.

— Я могу вас туда отвести.

Она грустно взглянула на свои ноги. Я всё понял, и включил свою смекалку на полную мощность. Мы подобрали два куска лаваша, из разбросанных вокруг. Они идеально подходили под тридцать восьмой размер. Она встала на них, а я закрепил их скотчем. Скотча, которым были заклеены подмышки моей куртки (шитьё, к сожалению, это не моё), как раз хватило на подобную операцию. Она осмотрела новинку на своих ногах и восхищённо произнесла:

— Да вы прямо Карло Пазолини!

Я не знал кто это, но в её устах это звучало как похвала.

   Уже к вечеру мы добрались до забора, с которого всё закрутилось. Как раз начал крепчать ветер. С трудом, но мы всё-таки прижались к забору. Я в свою нишу, а она рядом, пока ещё на ровный кусок профнастила. Но со следующим порывом ветра я услышал характерный звук. Это она, со счастливой улыбкой погружалась в металлические рёбра забора.

Я понял — это судьба. Наша встреча не могла быть случайной. Видимо, она тоже это почувствовала. Мы одновременно потянулись друг к другу в надежде на поцелуй. Ветер придавал нашим губам такие конфигурации, что спустя несколько секунд наши лица были мокрыми от безуспешных попыток воссоединения. Но наконец, это свершилось. Я схватил её зубами за ухо, а она меня за нижнюю губу. Женщины всегда ловчей в этих делах. Да, поцелуй был особенным в его традиционном понимании. Но это было не главным. В этот момент, мы как единое целое, представляли в головах одно и то же.

Ветер стих, и мы идём, держась за руки, на поиски нашего судьбоносного ларька, который, благодаря чудесной погоде нашего города, наверняка снова поменял место стояния. И мы найдём его, потому что уверены, он оставил подсказки. Это будет дорожка из цветов нашей любви с первого взгляда. И плевать, что эти цветы будут больше похожи на кусочки курицы и лаваша.

Любовь, как говорится, слепа.