Два путника шли тернистой тропой, их путь пролегал по равнине.
В туманной дали, что небом зовут, им виделись пики, вершины.
Один — молодой, второй уж седой, их дружба навечно связала.
К сосне молодой плечо прислонив, один обратился к другому:
«Постой-ка, мой брат, дай воздух вдохнуть, мне кажется, падаю наземь.
Мне тяжко дышать, последний мой путь — он мне оказался не властен,
Я чую, что все, кончина пришла, послушай последнюю басню…».
Старик говорил, а спутник молчал: он понял, что смерть уже близко.
И оба, присев на корни сосны, решили продолжить беседу.
Зажегся костер, трещал сухостой, и вроде бы все так прекрасно.
И путник седой, минуту молчав, продолжил свой говор неспешный:
«Я рад, что, мой брат, ты верен словам, не стал ты мне явно перечить.
Не стал ты болтать, что я молодой, что жизнь моя — раннее утро.
Вчера по утру увидел я сон. В нем вся моя жизнь отразилась.
Я будто юнец, бегу и пою, мне всюду открыты дороги!
В четырнадцать лет я маму убил, и это судьбу погубило…
И вот уж прошло полвека с тех пор, я вижу все ясно, как было!
Затменье нашло на душу мою, вся злоба мирская вселилась!
Я в горы бежал, в аулах бывал, страшась наказанья земного.
Не ведал тогда, что жизнь — это сон, и ждет меня кара иная!
В пороке погряз, стал черен, как зло, и смерть мне казалась отрадой.
Наемником стал отважнее всех, в сраженьях кичился бравадой.
А после тех битв в объятьях у дев я тратил бесценное время!
Оставшись один, я с совестью вел глухой разговор о злодействе.
И совесть моя, меня пощадив, на тропку лесную толкнула.
По этой тропе я в город пришел и сдался властям головою.
Схватили меня, на цепь посадив, в смолу окунув бородою.
А после был суд, там я, словно перст, не мог и не стал защищаться
Мгновенно судья меня обвинил, и сделался я осужденным.
Казнили меня, но Бог — есть Любовь, веревка на глотке порвалась!
Не стали гадать, как это стряслось, мне гибель тюрьмой заменили.
Трудился как раб. Всегда был неправ. И в холоде кости загнили.
Прошло двадцать лет. Я весь одичал, и выл на луну без рассудка.
Решили тогда меня погубить, не стали к суду обращаться.
И взяли меня, как пса повели, и в бурную реку швырнули.
В холодной воде мой разум ко мне вернулся, как не был я зверем.
Едва не погиб, уж начал тонуть, как вдруг оказался пред дверью.
Открылась та дверь, и кто-то родной толкнул меня теплой рукою
И на берегу, где я весь без сил лежал ни живой и ни мертвый,
Мне был дан приказ, идти в долгий путь, идти неширокой тропою.
Старела луна. Сквозь тучи, сверкнув, на землю пал розовый лучик —
То солнце взошло. Оно поднялось. Душе моей сделалось лучше.
Я молод еще, мне хочется жить, дарами я не был обижен.
Но чувствую я — пора на покой, и с этим нельзя разобраться,
Но тело в трудах, а сердце — в огне. Пришел я к родному порогу.
В горах посредь скал стоит милый Храм, я вижу его недалече.
Отрада он мне, он вечный привал, он раны мои все залечит.
Вчера я его услышал трезвон, от радости словно подпрыгнул!
Он был как мираж, блистал через мглу, казался чужим и холодным.
Я ел сухари, в чужбине блуждал, пока не дошел я до Бога.
Взметнулась душа, и сердце зашлось, мне исподволь хочется плакать —
Я долго ходил и много искал, теперь же мне можно остаться.
Ведь очень давно я начал свой путь, он полон был горя и боли.
Печаль и тоска, и ярость, и грусть меня провожали по жизни…
Я словно седой, нет силы в ногах, и кости мои одряхлели.
Я вижу тот Храм, он явь или сон, прекрасен, как все, что у Бога,
К нему я пойду, к свободе стремясь, и молча паду у порога.
Я словно воскрес, как будто лечу — нет радости этой прекрасней!
Мне совесть твердит: «Покайся в грехах!», я делаю это, стараюсь,
Ведь Бог был со мной, а я же — как бес — все тратил и все наживался.
Тропинка меня как пес доведет к ограде заветного Храма,
Там батюшка ждет, там чай мне налит, в притворе стоит моя мама.
Какой я глупец, что раньше не шел к исповеди и покаянью,
Я тратил всю жизнь, года и часы, купаясь в бездонном разврате,
Теперь я поник, как верба в лесу, и тело мне злом отвечает.
Дружище, сейчас меня подыми, ты видишь, как солнце восходит?
Боимся ль мы зла, идя той тропой, что смертной долиной проходит?
Вот ангел пришел, и я чую смерть, сейчас я начну восхождение.
Меня ты оставь, здесь похорони, а можешь отдать диким птицам.
Ведь тело мое — всего лишь земля, пусть в лоно оно возвратится».
Опершись в плечо старого друга, поднялся, привстал говоривший.
Он вдаль посмотрел. Горы сверкали. И славен был Бог, сотворивший
Всем грешным и злым, и милосердным такие красоты на радость.
И умер старик. Отмучался он. И лик его светел и ясен.
А спутник его голой рукою мерзлую землю начал долбить.
: Ох, меня упрекают за то, что я до чайника придрался...а сам? А ты то чего до Виталика пристал?
Все сообщения мини-чата
Регистрация
Забыли свой пароль?
(0)
. Соответственно, если альманах скрыт, то никто кроме Вас его не видит.