Дневник: neyz

Не знает, что знает, и не хочет ничего хотеть; не верит, что можно верить, и не любит любить кого бы то ни было; не делает дел, не пьет питье, не ест еду, не говорит говор. Кто он? Да ясен пень, штопор. Штопор штопал носки, хоть ему не с руки это делать (ведь рук-то нет). Но он штопал и што... и заштопал, потом вскрыл бутылку одной ногой.

Штопор был, вроде как, живой.

Одноногий не стойкий солдатик.

Ничего не умеющий дать и

не умеющий брать, вестимо –

рук-то нет. Сука, пантомима.

 

Самолет отправлялся в штопор.

Словно сайт улетал из топа.

Штопор хмыкал и мял носок.

Мял носок и чесал висок.

И височную кость сверля,

делал это не счастья для,

и не радости даже ради.

Просто делал то, что умел.

И еще было много дел.

Я пока еще не подсел.

Даже вроде еще не вмазан.

Растекаюсь мысью по тазу.

 

И загадки сверлят мозги.

Почему он закручен так,

а не в сторону, не в другую?

Все внутри меня негодует,

и особенно нервный тракт.

С упорством, достойным корейской драмы, бандюги громят дома.

В домах нет того, что они там ищут, и факт этот злит весьма.

 

Приходишь домой, там поломана мебель, разбросано барахло,

все ящики вырваны, все комоды открыты, как перелом.

 

Одежда клочками, побита посуда, расколоты зеркала,

обои ободраны и свисают испуганно по углам,

 

и, как подпись мастера всей картины, бычок посреди ковра –

дымится, дымится, и тлеет, тлеет в узорах дыра, дыра.

 

Вот так ты приходишь в мое пространство, приходишь в мой сонный дом.

Ты ищешь в нем то, чего быть не может, по ходу верша разгром.

 

И после, оставив бычок дымиться, спешишь по другим делам.

А я и не думаю о ремонте. Я*

                                                       просто

                                                       выбрасываю

                                          *хлам.

В Акнеле всегда шел дождь. И не было счастливых людей. Не бывало начала отношений – только расставания. Люди не рождались – только умирали. И время тянулось мучительно долго, когда Михоэл стоял под мостом, ловя затылком капельки с металлической решетки, натянутой, видимо, для того, чтобы мост крепче стоял (что помогало слабо – мост явно доживал свои последние месяцы; скрипели канаты, кое-где вываливались металлические пластины, ржа покрывала все). Как всегда (и как у всех в этом городе), у Михоэла не осталось ничего в жизни, и он просто стоял. У него кончились сигареты, и купить их было негде – все магазины закрылись, и, естественно, не собирались никогда открыться. Да и на что покупать – во всем Акнеле ни у кого никогда не было денег, и Михоэл не отличался от других.

Он стоял, а по шее катились капли, попадали за шиворот, неприятно скользили по позвоночнику.

Михоэл пытался вспомнить, как звали его последнюю жену, но не мог. Более того, он не мог вспомнить – была ли вообще у него последняя жена. Не в силах сдвинуться с места по причине полнейшего безразличия, Михоэл шептал имена, надеясь вспомнить нужное, но все, произнесенное им, было чужим, незнакомым, и не оставляло ничего, полностью стираясь из мира после произнесения.

На мосту раздался неприятный скрип, и какой-то человек свесился вниз, цепляясь белыми пальцами за решетки. «Будь оно все проклято», – сказал человек, и бросился вниз вперед головой. Тело его сделало неуклюжий переворот в воздухе, а потом с мягким шлепком упало на гору других тел, выросшую здесь за последнее время. Река, несмотря на бесконечный дождь, мельчала, и тела оставались там, куда падали. Михоэл пощупал внутренний карман куртки, надеясь найти в нем фляжку коньяка – и не нашел. Конечно же, не нашел – там никогда не бывало коньяка. Алкоголь в городе кончался сразу, как появлялся; а не появлялся он никогда.

Упавший с моста встал, слез с кучи, пересиливая зловоние. Он не умер. Конечно же, не умер – в Акнеле невозможно было покончить с собой. И все эти тела просто скидывали родственники умирающих от чумы и голода людей. Человек прошлепал по мелководью, махнул рукой Михоэлу – привет, мол – и снова пошел вверх, на мост. Михоэл остался неподвижен, только имена продолжали выпадать из его рта.

Неожиданно сквозь шум дождя пришел другой шум – как будто работал мотор. Невероятный звук, заставивший Михоэла вздрогнуть. Этого не могло быть – все моторы в Акнеле сломались уже давно. И починить их было невозможно – что-то происходило с ними такое, из-за чего никто не мог ничего исправить. Да и некому было править. Невозможный звук нарастал, приближался к мосту. Михоэл задрал голову, отчего капли с волос особо интенсивно устремились ему за шиворот. Мороз пробрал и так закоченевшее тело. Сделав несколько шагов в сторону, Михоэл уставился в сторону звука. С той стороны реки на дороге показалась машина – блестящий черный джип, тяжелый, ревущий и с окровавленным передним бампером. За ним бежали люди, били палками и кидали камнями. Молча.

Все внутри Михоэла задрожало, и он сорвался с места. Взбежав наверх, он встал около выезда с моста. Джип приближался.

«Только бы суметь запрыгнуть на крышу, – шептал себе Михоэл. – Я уеду из этого города. Уеду».

Люди, преследовавшие джип, отстали, и он, потрепанный, но уцелевший, на большой скорости приближался к Михоэлу. Напружинившись, Михоэл ждал; человек посреди моста ждал тоже, но, похоже, не собирался осуществлять попыток к бегству. Вот джип одолел треть моста, и уже стал различим водитель. Женщина. Выражение ее лица пока не читалось, но было видно, что она подалась вперед, и сильно напряжена. Вот середина моста...

Мост не выдержал тяжести машины. Проржавевший железный лист заскрежетал, и джип, издав сигнал клаксоном, рухнул вниз. Михоэл постоял еще несколько минут, бессмысленно глядя на образовавшийся провал, а потом медленно спустился под мост.

Встал. Пошарил по внутренним карманам в поисках коньяка. Как всегда, не нашел.

Как всегда, страшно хотелось курить. Было видно. Я посмотрел на него еще пару минут, а потом развернул коляску, чтоб не видеть – надоело за все эти годы. В разбитом лобовом стекле упавшего с моста джипа на окровавленном лице мутно блестели твои мертвые, открытые глаза. Как же долго я тебя ждал.

На сайте добавлено несколько новых записей. В рамках проекта "Sun Oak" (солнечный дуб, кстати, да): "Pochka", "Botti Nock" (лучшая тема, кстати, рекомендую), "Chee Whole" и "Как может столкновение белой копейки с пожарной машиной отвлечь мужиков с монтировкой от Гоши".

Так же добавлена песня "Тянет" (в качестве эпиграфа использован кусок эпилога из "Мастера и Маргариты").

Приятного прослушивания.

Бывают события, находящиеся за рамками осознаваемого мира. Не то, чтобы они, эти события, были невозможны. Нет, они вполне возможны и вероятны. Просто их возникновение настолько несовместимо с устоявшейся картиной мира, что мозг отказывается воспринимать их адекватно. Более того, когда происходит такое событие, мозг пытается сформировать понимание оного. Сформировать не получается, и вся иррациональность происходящего постепенно впиливается в ощущаемый мир, становится его частью, и все то, во что ранее верил, все, что считал ценным – разваливается, как паззл, в котором слишком много деталей, но который, тем не менее, почему-то необходимо собрать.

В итоге изможденное адскими муками сознание запускает механизм защиты. Возникает локальное помешательство – возможно, приступы паранойи, неожиданные решения, внезапные несвойственные желания и порывы. Пытаясь собрать несобираемый паззл, субъект ломает паззл существующий, выбрасывает часть старых кусочков и молотком вбивает неподходящие детали, изгибая и деформируя то, что было им ранее.

И невероятно повезет тому, кто при этом будет не один.

ах как устала область мозга

что отвечает на вопрос

как быть что делать кто виновен

и почему такой пиздец

ко сну лосю ли это утро

когда он въябывал всю ночь

и день тяжелый понедельник

спешит веселою гурьбой

Добавил на сайт песню "Sala Ta", записанную в рамках моего типа проекта "Sun Oak". Слушайте здесь.

Я проснулся и даже встал.

Отработанный материал.

Пыль отвалов из шахты сна

как весь шлак на земле, честна,

 

как весь шлак на земле, чиста.

И такая же хуета.

И такой же бесцельный мрак.

Мне тебя не понять никак:

 

то я нужен тебе во всем,

тут я истинный чернозем,

то не нужен тебе никак,

тут я шлак, настоящий шлак.

 

Оживающий бур с утра

говорит мне, что я дурак,

но ему-то что до меня,

так что гон это, и херня;

 

и циничен природный газ,

в нем иронии до фига,

вместе с нефтью смеются вслед.

Я сажусь на велосипед.

 

Буду долго его я гнать

через мертвую тундру дня,

догонять тебя, догонять,

не догнать.

                         Прыгнуть из окна.

 

1. Поворот! И меняются декорации:
2. вот принц датский идет, бормочет,
3. что не хочет понять, не хочет,
4. что слова – это ассигнации.

 

1. А с деньгами легко у принцев:
2. надо тратить пока имеешь.
3. Слуги пусть подставляют шею,
4. если вдруг опустела казна.

 

Кто-то падает из окна.

На отвалы из шахты сна.

 

Почему он не вниз летит,

неужели не по пути

с притяженьем земли ему –

не хочу понять.

                             Не пойму.

 

Надрывается мой металл.

Механический бог с креста

создает для меня портал.

Я проснулся. И даже встал.

Время неподконтрольно.

Радость неподконтрольна.

Счастье неподконтрольно.

Да, говнюк, тебе больно.

 

Утро, гомоном дерзким,

дергает занавески,

падает на пол фреской.

Да, говнюк, тебе мерзко.

 

Нет на душе осадка.

Пусто, но для порядка

смотришь вовнутрь украдкой.

Да, говнюк, тебе гадко.

 

Осенью все тупое.

Осенью все глухое.

Осенью нет покоя.

Ты наебан собою.

 

Ты – говорю себе я –

скоро сломаешь шею,

нос задирать не смея.

И не твоя ль затея

 

все раздолбать мотыгой,

класть по карманам фиги.

Счастье отдать барыге.

Выкинь надежду, выкинь.

Согласие —— знак молчания.

Нет тупиков тупиковей чем тупик тупости.

Шланг, когда по нему проезжают машины, вздрагивает, как мертвая змея, которую перерезают садовыми ножницами.

учил цирюльник церители

и даже вроде научил

с тех пор художник стриг повсюду

купоны бронзу и гранит

Алкоголь ударил в голову. Бутылка разбилась.