Дневник: Nattvandrer

Мухи, очнувшиеся весной, в панцирях пыльных, сто зим небриты, за стойкой посасывают, двойной он — Лагавулин, она — Маргариту. Вот, — произносит одна. И вот, — вторит другая. Молчат, друг дружке, залипнув, смотрят в пунцовый рот, морщинки исследуют, ранки-мушки. "Отрываю лапки, твои, мои! Ты не дёргайся, жизнь это — только повод. Корочка высохшая любви зубами содрана, сердца провод шарахает, схемы дымят в груди. Вот оно тебе надо — схемы эти? Сгорайте ржавые бигуди, накрученные на вербальный петтинг!" Мухи под мухой в бутылке дней, фасеточны блюдца, стакан гранёный, за гранью лукавый свербит Линней, влюблённый в переучёт учёный.

(комментариев: 0)

Шнобель римский, овал рязанца, август вылез отлить с крыльца, морда наглая, и в багрянце, от раздавленного винца Аве, он теперь император! в термах душных июль хрипит, доорался...любви оратор, край попутал, ты-дых! убит... Достаю коробок заветный, пожелтевший "Крестьянки" лист, Упокойся, срединнолетний, Аве, Август, антагонист! Раскурился косяк не сразу, Машинист, ты, давай, не спать! О... по трубам пошла, зараза, и пошла, и пошла гулять... Опостылевший шум столицы струйкой кверху из косяка, в дымке синей знакомых лица, где-то очень издалека громыхнуло, и снова хлещет, как из лопнувшей дыни слизь липнет дождь, голышом помещик в поле носится. З-а-ш-и-б-и-сь! Безволосый, как у индейца, подбородок безвольный, бел член, не принятый в иудейство, смотрит ввысь, невредим и цел, На глазах поволока, в льдинках перезревшие вишни, МЛЯ!!!... рубанулся, слетев с тропинки, в копья ржавые ковыля. А ковыль молодой, колючий!... как помещик, ему под стать, ржёт над сценкой мужик из тучи,         а упавший не может встать. То ли ноги сломал, везунчик, то ли спину. Пойду-ка спать. Утром, рано, ещё костюмчик гладить, завтра в Москву опять.

(комментариев: 0)

Из портов отплывают, один за другим, в никуда корабли, вслед за ветром ночным, и в сирени чернеющей тают, горизонт огибая по краю. Завтра будут они далеко-далеко, Там, где небо на палубы льёт молоко из тумана, из пряного дыма, из горючей слезы серафима. Там, над морем бессильны земные слова, Проясняясь, звенит хрусталём голова, и под облаком тень альбатроса, будто жизни иной отголосок. А на мачтах, в тельняшках, сидят моряки, и на звёзды глядят, и смолят косяки, Там и луны красней апельсина, Шире тёмных зрачков ассасина. Мужики тянут ром, с моря тянет костром, гром грохочет рубиново-синий, Снова станешь небрит, ни в кого не влюблён, сердцем чист, Словно пляски дельфиньи. Оживает вода, В ней горит борода солнцем белым, соломой солёной, Без руля, без ветрил, и любая звезда вновь послужит тебе путеводной.

(комментариев: 3)