— Ты знаешь, я устал, а она…она больна. Приходи завтра, приноси свои чертовы счета, приводи хоть весь штат сотрудников: все эти гладковыбритые рожи с цепкими руками — но только завтра!
Да я устал. От молчания — ведь я, по сути, ничто — обычное воспоминание, оставленное кем-то на стене в минуту вдохновения или отчаяния. Я… но полно об этом.
Я ничем не мог ей помочь.
Но попробую начать с самого начала. Эта комната когда-то принадлежала мне. Мои родители были удачливыми коммерсантами, и мое будущее казалось светлым и безоблачным. Таким оно казалось всем (и эти все не без зависти смотрели мне в спину, а порой и не упускали случая плюнуть) кроме меня. К сожалению, я был так же далек от дела предков своих, как они, скажем, от мыслей о голодных обитателях ночлежек. Их сухой, рафинированный взгляд на жизнь, четкие правила и пошлая деловитость — все это мне претило, я искал что-то иное, живое, трепетно дышащее…это была любовь.
Я был юн, только поступил. Конечно же, на юриста — ведь это мечта каждых благочестивых родителей, чтобы их сын стал адвокатом, или, дай Бог милости, самим судьей! И, само собой разумеется, на пары я не ходил.
Вечера в нашем городе проходили ярко и празднично. Сюда съезжались ребята из близлежащих сел, привозили с собой бочонки с вином, зажигали огни, зазывали цыганок, завязывали кулачные бои — я любил их, как если бы это были не люди, а персонажи книги. Моей книги; еще не начатой, но постепенно растущей и прибавляющей в весе изо дня в день в моей голове.
Самое трудное в деле писателей (а эту истину я открыл для себя как только открыл записную тетрадь) — это преодолеть пугающую чистоту листа; она словно щит отражает все атаки мысли, и пока не сделаешь на ней пару бессмысленных клякс — никак не дается.
Чуть позже мне открылась еще одна тайна: искусство письма — это такая болезнь. Ты ее не замечаешь, пока не станет поздно, но как только ты полностью в ее власти — пиши пропало: ты ничего не хочешь так в этой жизни, как писать и быть прочитанным, услышанным, одобренным, начинаешь выжимать из сердца чувства, буквально «доить» его, словно безумный хозяин дряхлую корову. И чем больше ты их выжимаешь, тем менее понятными они становятся, скуднея и теряя краски. Это новая стадия — начинается ломка, тебе всегда чего-то не хватает: еды, секса, любви, выпивки. Вечное недовольство, грызущее себя, плюющее в других.
Кого-то это доводит до опиума. Меня же привело к петле. Нужен был только один толчок. Один— единственный. И он не заставил себя ждать: опьяненный чувством собственного ничтожества, я поднял глаза к небу, но встретил не холодный взгляд горних вершин, а голубизну глаз пробегающей мимо незнакомки в белом, словно облако, платьице. Да что там говорить, разве я мог не влюбиться?