Это разорвало бы меня на куски, если бы я умел чувствовать боль.
Я ловец твоих снов. Я делаю тебе страшно.
Аккуратно собираю в мешочек твои хрупкие мечты. Они не успеют поломаться. Зыбкие радужные сновидения дрожат над подушкой, тянут ко мне призрачные пальцы — и тут же отдёргивают их. Больно.
Корчась, достаю баночку. Несколько дуновений — и сновидения в плену, за залитой бордовым сургучом крышкой. Теперь я могу любоваться ими вечно.
Бирюзовая ночь рассыпает золотую крошку, щедро украшая притихшее небо. Последний раз ты видела ночное небо семь месяцев назад, когда не могла заснуть и до рассвета просидела на подоконнике. Алое зарево вылизывало горизонт, нежно поджигая его края... сминая его своим наступлением, как огонь сминает лист бумаги. Ночь рассыпалась пеплом сумерек, который, в свою очередь, развеялся по ало-янтарному диску. Я наблюдал за тобой из-за занавески. Ты не поняла главного. Ночь — это жизнь.
Бережно вытягиваю из твоей головы цепочку воспоминаний. Постепенно, чтобы не оборвать... Я не тороплюсь. Спешка излишня. Они так прекрасны, эти маленькие миры, которые были_но_не_завершились. Руки немного дрожат, пальцы скользят по отполированным временем звеньям. Одеваю цепочку себе на шею. Теперь её никто не отнимет.
Сдираю липкую паутину лжи, недомолвок, обид и слёз, откладываю на пол тяжесть поражений и утрат. Ты улыбаешься во сне... пахнет персиками и полевыми цветами. Под потолком вспыхивает калейдоскоп, и комната преображается на глазах, раскрашенная сочной радугой.
Ловлю губами твоё тёплое дыхание. Выпиваю его до последней капельки; жадно, искренне.
Складываю ладони чашечкой и трепетно касаюсь души. Она обжигает, ослепляет, затмевает игру калейдоскопа. Вырываю её. Пока твоя душа ещё жива и конвульсирует, соединяю со своей. Грудь на минуту немеет, органы чувств зашкаливают по показателям. Адаптация. Души слились в одну. Перестаю отделять себя от тебя.
Беру твоё (моё?) тело за руку. Считаю пульс. Девять.. восемь.. семь.. шесть.. пять.. четыре.. три..
Всё.
Бисеринки выкатившегося пульса кладу в карман.
Оставляю твоё (моё?) тело на кровати. Калейдоскоп обиженно гаснет — он не понимает, что произошло. Ночь понимает. Она укрывает тело фиолетовым пологом и справляет траур, плача в окно и роняя золотую крошку на мокрую землю. Бирюза становится холодной и безжизненной. Небо покрывается корочкой льда.
Ухожу отсюда. Я взял всё, что мог, и больше, чем надеялся. Теперь у нас есть вечность, чтобы научиться жить друг с другом. И ещё один день. А потом Вселенной не станет.
последний абзац напоминает "Год невезения" ("Год окончания игры") Хайнлайна — мой любимый его рассказ.