Все дуэли / ...

Шум, выстрел, гильза на пол
Но снова мимо, не попал
Целился в тьму и пот мой капал
А где противник мой пропал?
Ты так скрываешься проворно
Что, не увидеть мне тебя?
Но выстрелю во тьму упорно
И снова заряжаю я.

Опять пальба: стреляют ночи напролёт.
Кто целится в Луну, кто — в звёзды, просто в тени
за пулей пулю сладострастно шлёт
стрелок неведомый.
А я вчера поленья
в поленницу сложил на заднем на дворе,
да подлатал забор, закрыл прореху в крыше.
Теперь бы выспаться: вставать мне на заре,
а я мелодию ловлю высоких сфер —
лишь канонаду в отдаленьи слышу.

Так вот чем ты занимался
Не плохо, вижу, постарался
Дрова готовы, дом починен
А я палю здесь без причины
Мол, надоело скучно жить
И что могу я предложить
Взамен твоим высоким целям
Латать заборы, классно в целом
Да только это не по мне
Я ветер, я обязан мчаться
Лететь вперед и удивляться
Обыденности наших дел
Лишь отчий дом не надоел.

"Летать" и "задувать", должно быть, смысл есть, хотя природе человеческой противно,
но мы в любом отыщем "позитив", но
непонятным восхитимся: "Жесть!"
Летать возможно, коль здоров отец
и ладит двор, кряхтя, живёт мечтаньем,
что втуне не пропасть его стараньям,
и сын домой вернётся, наконец.
Для "горних мыслей" существует ночь,
когда на мозг наш ниспадает Космос:
"парад" планет, комет седые космы, —
непостижимое готовы превозмочь
в своих виденьях...
Пусть наступит день:
"взрастить", "построить" — вот его задача.
Сынок полётом тешится, не плачет,
и, хоть мозги его, конечно, набекрень,
но время лечит: всё расставит по местам.
Сынам — летать, а "отчий дом" — отцам.

Лет пять прошло, как я покинул дом.
Отчаянье и скука приходили
«Летать» и «задувать» смысл не в том
А в том любили их иль не любили
И трудно позитив искать тогда
Когда отец ушел с земного царства
Он ладил, жил мечтаньем иногда
Но наша жизнь, увы, полна коварства
И не успел сынок к последней встрече
И остается тешиться виденьем
Что был прощен, и путь его намечен
А тот полет казался сновиденьем
Но жизнь, не жалеет слабаков
Не для того отец прожил в мечтанье
Чтоб слушал я несчастных дураков
Лети вперед, его последние желанье.

Прошу прощенья за игривость там,
где эта "поза" вовсе неуместна.
У каждого в стремленьях — "высота",
у каждого с рожденья — свой "замес", но
не совместить возможности с мечтой
и идеальное для нас недостижимо,
а сердце слабо,
и душа — ранима,
и истекает век наш золотой.
Я пережил паденье, как полёт,
и то, что жив, не счёл я за удачу,
но, жизнь спустя, опять труба зовёт, —
летишь, хоть вряд ли сбудется иначе!
И ныне женщины в затворе слёз не льют,
а обустраивают жизнь свою по-новой
и "нищим духом" тела не дают,
как раз-дают заезжим казановам.
Прошу прощенья! Вымолить своё
мы научаемся, как щупать вещь — с изнанки.
Заела зависть: в небе — пацаньё! —
осУжденных на плен земли подранков.

Возможность это лишь оценка знаньем
Мечта она ведь, сила и стремленье
Все чудеса, заветы, предписанья
Для мозга лишь не внятные явленья
И вправду век уйдет, сменившись новым
Но люд как «грешным» жил так и умрет
Лишь единицы мир увидят голым
Поэт не лечит души, он их рвет
Нет нечего святого в наших байках
Мы лишь пытаемся сыграть в игру
И высохшая кровь на наших майках…
Я стойкий но, в конце концов, умру.
А женщины они не виноваты
Что жизнь желают подарить мечте
Мы люди не какие-то приматы
Ну, не охота жить нам в нищете!

Сложил поленницу незавершённых дел:
даст Бог мне время — все переберу.
Забор подправить вкруг души успел,
а то, бывало, глянешь поутру,

ан, наследили! В грязных сапогах
прошлись нарочно вдоль и поперёк.
Пока отмоешься! — улыбки на устах
змеиные и — в спину шепоток.

И в "крыше" наспех залатал дыру:
гулял там ветер своевольный всласть,
навязывал рисковую игру,
мол, будешь пан, коль сможешь не пропасть.

Но в паны лезть — пустая заматня,
коль панычем родиться не пришлось.
Покудова судьба хранит меня,
и жизни той осталось — полна горсть.

Вот так, в согласии с собой, живу
и тешусь тем, что далеко "не вечер".
Смерть регулярно назначает рандеву —
я избегаю, , но готовлюсь к встрече.