Блоги

СКАЗКА ПРО ФОНАРЬ Жил-был на свете человек. Жил — не тужил, плыл по жизни не торопясь, не оглядываясь и вперед не заглядывая. Почти как все. И все бы ничего, да приключилась с ним такая вот история. Вышел Человек как-то раз из дому ночью. «Батюшки! — всполошились садовые деревья — уж не заболел ли? Ничего ж не видно!» И были неправы. Человек шел по темной аллее очень уверенно, потому что впереди блестел маяком яркий свет старого Фонаря Человек шел, и под ритм шагов рождался гимн миру. Человек шел по темной улице, ощущая себя поэтом, а Фонарь задорно подмигивал ему из своего далёкого Далека. Так они встречались всю осень. Но однажды ночью человек вышел из дома и не увидел куда ему идти. Он попал в яму, которую всегда перешагивал, но это было привычно и потому — не осознанно. Чуть не угодил под колеса, Сдающего на права. «Что, что это с ним? — шелестели озабоченно деревья — может он ослеп?» А Человек метался по знакомому месту, словно фантик, подхваченный ветром: то зацепится за бордюр, то кувыркнется обратно. Так и закончились в стране патриотические песни. А просто потому, что Фонарь погас.                                                                                                                                                                         Написано 20 авг 2011.

ЯКОВ ЕСЕПКИН НАЗИДАНИЕ МИДАСУ Восемнадцатый фрагмент Всё поют золотые кимвалы Над гранитом летейской волны, Юровые орут зазывалы, Сукровично мы сами темны. И за что убивали невинных, Мало ль вретищ царям, Антиох, Жабьей кожи на рылах кувшинных, Терневым ли не чаять подвох. Ах, никчёмное это веселье, Эта патина лилий желтей, Божедревка венчает похмелье, Просят милостынь дети детей. Где вы, райские маковки, где вы, Здесь бушует огонь ледяной, В смерть списались всецарские девы, Гробы их под яркою стеной. Отмерли золотыя во цвети Одуванчики бойных судеб, Хоть увидят беззвездные нети Сей пурпурный точащийся хлеб.

почему бы нам не влюбиться друг в друга отравленной спицей в полете до священного рифа? и сбитыми той стрелою растаять в солоноватой полосе прибоя сахарной ватой мы станем после смерти, растаяв у берега вместе.

Кончен, кончен дальний путь, вижу край родимый... Кончен, кончен дальний путь, Вижу край родимый, Сладко будет отдохнуть. Мне с подружкой милой. Долго в грусти ты ждала Казака младого. Чуть забрезжила луна С неба голубого, Вот веселый Дон течет Тихою струею, С нетерпенья конь мой ржет,— Чует пред собою Он траву родных брегов, Где в счастливой доле, Средь знакомых табунов, Конь гулял на воле. Так казак спешил домой, Понукал гнедого; Борзый конь летит стрелой Kо селу родному. Вот приблизился донец К своему селенью. „Стой, товарищ: нам конец— Нашему стремленью." Видит он не весел Дон, Входит во светлицу И объяту крепким сном Будит он девицу: „Встань, коханочка моя, Встань и улыбнися, Поцелуй скорей меня И к груди прижмися." Ст. Сакмарская Оренбургского казачьего войска, 1904 г., нестр. стар. разр. Л. Брынцев. cossackssong.ru/... Эта старая казачья песня всюду проходит как "украинская народная". В этой связи не может не интересовать ворос, кто у кого сдул...

под косыми струями дождя, исхлеставшего спину моего нежаркого лета, я начинаю писать с конца, о том, что происходило с кем-то и где-то. под порывами ветра, вспенившего темные волны, я бреду, повинуясь чужому зову, не закончив одно, начинаю другое, позабыв, как дышать, как бывать мне тобою? я видел сегодня золотой город. он был похож на выпотрошенный труп черепахи, той, которую выбросило на берег. я как будто живу под прицелом тысячеглазого неба в городе, что вырос на кишках великолепного А'Туинна. я должен признаться, ведь это перестало быть шуткой, я хочу подружиться с линейкой-убийцей, что дала жизнь многим таким как я. но я не вырабатываю количество алкоголя в своей крови за этот месяц и десять тысяч последующих.

Моя душа свербит опять, опять и плачет и хохочет и ищет в каждом свою... свою родную душу, себя частицу... частицу ту..ведь без которой прожить нам трудно на яву... явись, явись родная половинка..ведь ибо вместе легче жить...

Будь самим собой, ни чья плоть тебе не заменит твою! Каков ты-такова и жизнь!!! Жизнь — это река, значит плыви против ее течения!!!

можно мне вон тот ломтик ясного неба? того, что с краю? да позажаристей, позажаристей. выбираю.

мой приятель кричит— у него началась ломка, бьется рыба об лед— информационный голод, информацию некуда деть, она гнить начинает, того и гляди, все затопит и все захватит. как оказалось, я сильнейше зависим от возможности говорить и быть услышанным, от возможности написать и быть прочитанным, информационные каналы вспять— едва дышат. вырываю из себя провода и все штекеры, перед зеркалом жизнь проведу, как отмеченный печатью-проклятием, беспроводной жизнедеятельности, разговаривая сам с собой, буду честным я. мой приятель визжит— у него началась ломка, пора катастроф, пора становится на ноги, мой приятель кричит— да так ловко, что все корабли потерялись в своей и чужой гаванях.

БОСХ В ЦОКОЛЕ • Волнует ли «Манифестъ» Никиты Михалкова миллионную интернет-аудиторию «Космополиса архаики»             В очередной раз интернет-сообщество подвергается некой искусственной маргинализации, а из собственно Интернета делают жупел. Никита Михалков сочинил «Манифестъ» на шестидесяти трех страницах, с невысохшими еше чернилами рукопись была мгновенно издана, растиражирована. И это замечательно. Хуже иное. Пиар-акцию мгновенно же индульгировали якобы случившимся в Интернете ажиотажем. Действительно, подобная прецедентность в наличии имеется, чем «Манифестъ» интеллектуально уступает «Тру-лу-лу» Хиля? И все же. Помимо широкой публики Интернетом пользуются интеллектуалы, люди с образованием, к образованщине относящиеся с объяснимым скепсисом. В распоряжении Михалкова едва ли не все культурозависимые каналы информирования, по сути он (и не он один) всевластен. Есть что предъявить — ждем-с, никаких проблем возникнуть не может априори. Другое дело Перельман, воспользовавшийся Интернетом как соломинкой. Питерский отшельник не только доказал гипотезу, а и выявил его (Интернета) латентную возможность именно поверх барьеров транспарировать гениальность. Снобистские научные журналы отвергали, Интернет принял. Никита Сергеевич, разумеется, Перельману вовсе не чета, в данном эпизоде всемирная паутина понадобилась просто в качестве фона: труд обсуждают, Михалкова любит народ. Кто обсуждает и что, разве имелись у кого— либо сомнения в любви манифестного автора ко власти любой и монархической, консервативной в частности (консерватизм здесь подразумевает несменяемость элиты)? Вряд ли. Коленопреклоненный и, вероятно, сочиненный на левом колене документ тут же стал обсуждаем, к Владимиру Соловьеву сразу по написании поспешили Михалков и содуэлянт его Дима Быков (Димитрий — в артикуляции Н. С.). Это есть безобидные игры, один жаждет большего, другой — хотя бы малого. Быков умеет, буде репортер, при надобности растечься мыслию по древу, пристрастие его к «Тилю Уленшпигелю» выдает искреннего ценителя площадного искусства. Спощики разошлись миром, из безответной сетевой ноосферы соорудили котурны. Можно ажиотажно реагировать на фразу «Сан-Франциско — красивый город», можно и не быть в толпе, свидетельством чему стало андеграундное шествие по интернет-порталам «Космополиса архаики».                                                                     На бульваре славистов праздник, пожалуй, после «Хазарского словаря» и «Бессмертия» произведения, значимее «Космополиса архаики», не появлялось. Однако чтение книги Якова Есепкина возможно пока лишь в Интернете. «Космополис архаики» столь нетрадиционен, неординарен, сложен, что клишированное сознание издательских селекционеров попросту не в состоянии адекватно восприять великий литературный труд. Его и прочесть без определённой подготовки практически невозможно, язык архаического полотна революционно-новаторский, лексика утяжелена до предела, в то же самое время о её воздушности, эфемерности не пишет разве ленивый. И здесь, блюдя и соблюдая правду по Тютчеву (вполне логично публикация «Средневековый Тютчев» о Есепкине стала знаковой), следует сказать: сравнение, параллелизация «Космополиса архаики» с иными художественными сочинениями, в том числе вышеупомянутыми, не только некорректны — абсурдны. Масштабность книги диктует «правила поведения» и тональность. Если у современных литературоведов достанет силы духовной «Космополис архаики» (весь) изучить, уже в ближайшие годы могут начать издаваться системные исследовательские монографии, первые словари, возникнут специализированные гуманитарные центры, академические школы. Когда не достанет, процессы замедлятся и панславистское доминирование архаического фолианта станет очевидным для потомков. Подобная очевидность губительна сегодня.    По свидетельству биографа Л. Осипова Есепкин не хотел публиковать «Космополис архаики», в основном работа над книгой была завершена несколькими годами ранее, никак не предполагалась её публикация в Интернете. Теперь ситуацию нельзя изменить, «Космополис архаики» разбирают на цитаты, благо, письмо Есепкина подобно цитатнику. Улыбки ради, вспомним Гоголя-птицу, бедного Франца Кафку, один сжёг несовершенную рукопись вкупе с жизнью, другой умолял секретаря уничтожить свои писания. Это честность, Есепкин честен и, надо предполагать, честен патологически. Иначе трудно объяснить его первоначальное нежелание передачи рукописи зарубежным издателям. А ведь такой выход апробирован, закономерен (Пастернак, Солженицын, Бродский). Вероятно, автор «Космополиса архаики» теперь недоумевает, буде ему не чуждо человеческое, он-то знает, какая «часть речи» обращена к городу и миру. Единственное гипотетическое объяснение возможности сочинения «Космополиса архаики» вновь очевидно: его автор должен был находиться в полной, абсолютной изоляции от внешней литературной среды, что косвенным образом подтверждал сам Есепкин в одном из интервью начала нулевых, характеризуя природу творчества. «Римский проспект» интервьюировал нового классика в связи с андеграундным выходом его очередного культового сборника «Перстень» (до «Перстня» ценители поэзии передавали из рук в руки самиздатовские желтопергаментные книжки «Готика в подземке», «Классика», «Марс», «Пир Алекто», «Патины»). «Космополис архаики» сублимировал эсхатологический вековой мрак в бледный жертвенный огонь, метаморфоза удивительная. Тёмное, истекающее из Хаоса, обращается цветовым праздником, пиршеством высочайшей духовности. Потрясают воображение композиция, строение книги, её внутренняя симметрия сродни вселенскому надмирному средоточению. Создаётся впечатление: «Космополис архаики» сооружён по чертежам, он геометрически, детально точен.    Ну и как же могли грандиозные картины адов (у Есепкина Ад состоит из десятков областей, полисов, пространство Аида структурировано), некое подобие босховского сумрачного мира не шокировать доморощенных постсоветских исправных поставщиков книжного эрзаца на родной отечественный рынок? Не от сего ль симметрично расходятся на четыре стороны света современные славистские бульвары? Молчащие, осознанно молчащие сегодня входят в касту, Есепкин приговорил таковое «истленное братство» в «Потире», завещая немолчным «гореть и гореть краской славы на битом сосуде». Великого русского писателя современники тщатся спрятать, утаить в андеграундном цоколе, сокрыть хотя бы мрамором. Античная ли это трагедия, евангелическая? Не предрёк ли её Есепкин, открывая книгу вечных нисхождений в ад пророческими строками: «В наших веждах высотных давно Отражаются разве подвалы»? Марсий без кожи извлёк всего две строки из полного ожиданий и веры в отмщение, возмездие «Марса». Красная планета ушла из-под ног и певец ощутил бездонность пустоты внизу.                                                         Сабрина ВАСНЕЦОВА

В моё окно, распахнув створки, ворвался ветер. Он позвал меня выйти на улицу подышать сырым воздухом. И я вышел. Шёл и думал о том, как медленно и верно окружающая действительность погружается в осень. В нос проникают знакомые запахи, заполняя всё существо, растягивая губы в блаженную улыбку. Всё засыпает и умирает, впадает в летаргию и плачет. А я проснулся. Осень — моё время. Пора метаний, мечтаний и безумных порывов. Пора нестись по жухлой траве с радостными воплями о том, что появились новые сумасшедшие идеи. Одна из таких идей — вернуться домой. Я на другом конце страны от Моей Земли. И сейчас она зовёт меня в мою Хабаровскую осень. В мой золотистый сентябрь, душный, полный насекомых и несбывшихся надежд. Тот, где я мог бы быть прославленным экономистом, или известным бухгалтером, спортсменом, хорошим семьянином... Но кто я сейчас? Неизвестный музыкант без работы и смысла жизни в огромном чужом городе, пусть душевном, но... но это не Хабаровск. Завершился какой-то цикл, очередной виток жизни. И я вдруг ясно осознал, что сделал здесь всё, что мог. Увидел, узнал, прочувствовал всё, что требовалось моей беспокойной душе. Так и не подожжённая сигарета полетела в урну. И вот я иду по лужам, кроссовки начинают хлюпать, а сердце переполняет глупая радость. Я понял! Я понял, что мне нужно делать! Осознал во всей смехотворной простоте момента, что нужно просто вернуться домой! Вернуться и начать с начала. С чистого листа. Меня ждёт моя муза, топчется нерешительно, стоя на пороге... не смея торопить, но сгорая от нетерпения. И я протягиваю ей руку. И делаю шаг. И теперь ничто не сможет нас остановить. Мы полетим домой.

скачать мп3 www.sunhome.ru/... Ляг на спину, закрой глаза и слушай мой голос и пусть каждое моё слово станет реальностью. Твоей реальностью. Просто внимательно слушай мой голос и следуй за ним своим сознанием. Ты можешь слышать только мой голос или отвлекаться изредка на посторонние мысли и снова мысленно возвращаться и слышать только мой голос или даже уснуть и если ты всё же случайно уснёшь, то просто проснёшься в нужное тебе время бодрым и отдохнувшим. Ты лежишь спокойно. Твоё тело постепенно расслабляется. Ты чувствуешь пальцы ног. Пальцы ног расслабляются. Ты чувствуешь икры ног. Икры ног расслабляются. Ты чувствуешь свои бёдра. Твои бёдра расслабляются. Ты чувствуешь ягодицы. Ягодицы расслабляются. Ты чувствуешь пальцы рук. Пальцы рук расслабляются. Ты чувствуешь кисти рук. Кисти рук расслабляются. Ты чувствуешь свои предплечья. Твои предплечья расслабляются. Ты чувствуешь плечи. Плечи расслабляются. Ты чувствуешь мышцы спины. Твоя спина расслабляется. Ты чувствуешь мышцы живота. Твой живот расслабляется. Ты чувствуешь свою грудь. Мышцы груди расслабляются. Ты чувствуешь свою шею. Твоя шея расслабляется. Ты чувствуешь своё лицо. Твоё лицо разглаживается. Твоё лицо расслабляется. Ты чувствуешь свой язык. Язык расслабляется. Ты лежишь спокойно. Твоё тело расслаблено. Ты чувствуешь пальцы ног. Пальцы ног расслаблены. Ты чувствуешь икры ног. Икры ног расслаблены. Ты чувствуешь свои бёдра. Твои бёдра расслаблены. Ты чувствуешь ягодицы. Ягодицы расслаблены. Ты чувствуешь пальцы рук. Пальцы рук расслаблены. Ты чувствуешь кисти рук. Кисти рук расслаблены. Ты чувствуешь свои предплечья. Твои предплечья расслаблены. Ты чувствуешь плечи. Плечи расслаблены. Ты чувствуешь мышцы спины. Твоя спина расслаблена. Ты чувствуешь мышцы живота. Твой живот расслаблен. Ты чувствуешь свою грудь. Мышцы груди расслаблены. Ты чувствуешь свою шею. Твоя шея расслаблена. Ты чувствуешь своё лицо.. Твоё лицо расслаблено. Ты чувствуешь свой язык. Язык расслаблен. Ты лежишь спокойно. Твоё тело отдыхает. Ты чувствуешь пальцы ног. Пальцы ног отдыхают. Ты чувствуешь икры ног. Икры ног отдыхают. Ты чувствуешь свои бёдра. Твои бёдра отдыхают. Ты чувствуешь ягодицы. Твои ягодицы отдыхают. Ты чувствуешь пальцы рук. Пальцы рук отдыхают. Ты чувствуешь кисти рук. Кисти рук отдыхают. Ты чувствуешь свои предплечья. Твои предплечья отдыхают. Ты чувствуешь плечи. Твои плечи отдыхают. Ты чувствуешь мышцы спины. Твоя спина отдыхает. Ты чувствуешь мышцы живота. Мышцы живота отдыхают. Ты чувствуешь свою грудь. Мышцы груди отдыхают. Ты чувствуешь свою шею. Мышцы шеи отдыхают. Ты чувствуешь своё лицо. Мышцы лица отдыхают. Ты чувствуешь свой язык. Твой язык отдыхает. Ты чувствуешь своё тело. Твоё тело наполняется лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь пальцы ног. Пальцы ног наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь икры ног. Икры ног наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь свои бёдра. Твои бёдра наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь ягодицы. Твои ягодицы наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь пальцы рук. Пальцы рук наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь кисти рук. Кисти рук наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь свои предплечья. Твои предплечья наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь плечи. Твои плечи наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь мышцы спины. Мышцы спины наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь мышцы живота. Мышцы живота наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь свою грудь. Мышцы груди наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь свою шею. Мышцы шеи наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь своё лицо. Мышцы лица наполняются лёгкостью и покоем. Ты чувствуешь свой язык. Твой язык наполняется лёгкостью и покоем. Ты лежишь спокойно. Твоё тело засыпает. Ты чувствуешь пальцы ног. Пальцы ног засыпают. Ты чувствуешь икры ног. Икры ног засыпают. Ты чувствуешь свои бёдра. Твои бёдра засыпают. Ты чувствуешь ягодицы. Твои ягодицы засыпают. Ты чувствуешь пальцы рук. Пальцы рук засыпают. Ты чувствуешь кисти рук. Кисти рук засыпают. Ты чувствуешь свои предплечья. Твои предплечья засыпают. Ты чувствуешь плечи. Твои плечи засыпают. Ты чувствуешь мышцы спины. Мышцы спины засыпают. Ты чувствуешь мышцы живота. Мышцы живота засыпают. Ты чувствуешь свою грудь. Мышцы груди засыпают. Ты чувствуешь свою шею. Мышцы шеи засыпают. Ты чувствуешь своё лицо. Мышцы лица засыпают. Ты чувствуешь свой язык. Твой язык засыпает. Ты лежишь спокойно. Ты чувствуешь своё тело. Твое тело спит. Ты чувствуешь своё тело. Твоё тело отдыхает. Ты чувствуешь своё тело. Твое тело расслаблено. Полежи спокойно ещё немного! Полежи так ещё чуть-чуть, а потом можешь встать. Встать бодрым и отдохнувшим или продолжать свой отдых столько, сколько тебе будет нужно, а потом спокойно встать, встать бодрым и отдохнувшим.

Никогда не утопят себя океаны, Ночь не согреет огни фонарей, Холод зимы уходит в дальние страны, Лишь бы он там не коснулся людей. От слова до слова, мои города Не сравнить с чистотой всех империй, Утро в день, и опять пустота, Как иглой продливать цвет мгновений. Рассказать бы тебе, душа, Как от грусти солнце сгорает, Как уходили корабли неспеша, Их веру море в пути съедает. Я расскажу, если хочешь, напомни. Я не забуду про огни в нашем доме. Всё, что сказано, слышишь, запомни. А вдруг пригодятся и ночи, и море.

ПРИЗРАК ОДЕОНА, или ПЛАТИНОВАЯ ИНТЕЛЛЕКТ-КАРТА                         (Яков ЕСЕПКИН до «Скорбей» и «Опер по четвергам»)                                                                                                                                                                                         «Глорийные, прощайте, зеркала,                                                                                     Сребрите мертвых панночек невзрачность»                                                                                         «Космополис архаики», 2.2. Кровь     Появление в Интернете современной «Божественной комедии» сопровождают мистические знамения. В истории мировой литературы периодически происходили подобные вещи. Вспомним, чтобы не удаляться от отеческих пенатов, едва не серийные знаки, подаваемые некими метафизическими силами при попытках первоначального издания «Мастера и Маргариты». В данном случае наблюдается приблизительно то же самое. Интересные детали припоминает Лев Осипов, в своих «Записках литературного секретаря» он рассказывает, в частности, об уникальном случае. Когда одна из крупнейших российских типографий осуществляла андеграундное издание книги Якова Есепкина «Перстень», её рабочие прекрасным ноябрьским утром обнаружили, что с сотен пластин исчез гигантский текст, накануне вечером текст на пластинах присутствовал и, в качестве доказательства необычного явления, на потайных полках (от цензуры) остались готовые бумажные экземпляры снятого текстового материала. Осипов рассматривает случаи такого рода десятками. Так Божественная либо Готическая комедия «Космополис архаики»? Может, gottическая? Не суть важно. Михаил Булгаков жестоко поплатился за написание романа века, ранее за словесность, чернила для материализации коей были темнее возможного и разрешённого цвета, платили и жизнями, и по гамбургскому счёту Гоголь, Ал. Толстой (за «Упыря» и «Семью вурдалаков»), лжеромантический Гриневский (Грин). Впрочем, российские камены мистическую линию никогда особо не приветствовали, не благоволили её апологам. Иные авторы романов века, в их числе Джойс, темноты избегли. Традиция, пусть и не яркая, историческою волею всё же возникла и в России. Ну, естественно, не такая мощная, как на Западе, в США, Латинской Америке, Индии и даже в Африке. Европа здесь явно преуспела. Есепкин не мог не учитывать опыт предшественников, в его «Космополисе архаики» содержится огромное количество мнимых обозначений Тьмы со всеми её обитателями, адские армады превентивно помещаются в условное иллюзорное пространство, выход из сих зацементированных подвалов делается мало возможным, между тем частично «стражники тьмы» (небольшими отрядами) время от времени прорываются хоть и к горящим зданиям, к нижним и верхним их этажам.     Великий мистик и мистификатор всячески избегает прямых обращений к смертельно опасным визави, конкретных обозначений и названий. Вероятно, поэтому в книге изменены практически все географические названия, имена, более того, изменены трафаретные слова. Если продолжить опосредованную творческую аллегорию, можно допустить, что и неканоническая расстановка ударений в словах также взята Есепкиным на вооружение с прозрачной целью — уберечься от «адников», «черемных», замаскировать, зашифровать всё и вся. В итоге на художественном выходе мы имеем фантастическое по мощи античное полотно. Волшебное воздействие книги обусловлено её целостностью, гармоничностью. Представьте: Булгаков зарифмовал «Мастера и Маргариту» и зарифмовал безупречно, это невозможное действие. Есепкин свой труд зарифмовать сумел, в чём и потрясение для читателя. Великий булгаковский роман обвиняли в определённом инфантилизме, действительно, Майринк и Белькампо куда более естественны в ипостаси мистических проповедников слова, нежели наш гениальный классик постгоголевского призыва. В чём, в чём, а в инфантилизме ни Есепкина, ни «Космополис архаики» обвинить, думаю, никто не решится и не вознамерится. Скорее наоборот: решатся обвинить автора в намеренном затемнении сюжетных линий, излишней метафоризации, усложнении ирреалий. И здесь, не исключено, критики будут отчасти объективны. Правда, в расчёт следует брать иные категории, иные авторские категорические императивы.     Пусть русская литература гордится архисложным творением, примитива, «святой» простоты у нас хватает. Позволим себе пиршественную роскошь — вкусить «царских яств» с трапезных стольниц античной сервировки. Есепкин совершил невозможное, как художник он недосягаем, как мученик, жертвоприноситель — абсолютно досягаем и доступен. Современные недержатели лживого, вялого, воистину тёмного слова уже заготовили и дюжины кривых ножей, и камни. Отдельный предмет для раздражения, побивания гения мраморными каменьями — общая мистико-религиозная заданность «Космополиса архаики». Догмат об отсутствии в русской литературе линейного классического и неоклассического мистицизма, о бесперспективности ухода в андеграундные подвалы разрушен. Есепкин стал родоначальником и могильщиком, завершителем академической школы русского рифмованного мистического письма. Тысячи зеркал «Космополиса архаики» перманентно отражают мёртвых панночек и сапфирных князей в перманентных же сиреневых, жёлтых, розовых шелках и закреплённом на дурной крови макияже.                                                                                                        Леда АСТАХОВА

настанет черный день однажды, из тех, от коих скрыться сложно, с порывом черных ветров капля влаги на кожу упадет и клеем обернется и станет маской мне лицо. и где же те, что лик мой опознают под этой мордой "кирпичом"?

ЯКОВ ЕСЕПКИН ПОСЛЕДНЕЕ ИСКУШЕНИЕ АППОЛИОНА Ночь пустынна, молчит Одеон, Лишь сильфиды над вервием плачут И летает во мгле Аваддон, Сех ли, Пирр, в гальских розах упрячут. Небеса умираньем своим Неживые заполнили братья, Где Господний почил херувим, Ангелки раскрывают объятья. На трапезе потайной тебя Вспоминали, один и остался Царь-заика, елику скорбя Вымыть ноги Его воспытался. Ждем почто понапрасну, с земель Замогильных на свет не выходят, Да и сами забыли ужель —- Наши души в чистилище бродят. Как пойдут перед светом дожди, Изольются над спящей царевной, И антонов огонь позади Возгорится из черни поддревной. Нам и сумрак садовый тяжел, Поелику не легче неволи, Источился трапезный помол —- Во слезах не останется соли. Очи кровью промыв, не засни, Никогда невозможно приметить, Где призорные гаснут огни, Где и нечего смерти ответить. Претерпели одни бытие, А иные —— успенье и Бога, Полной грудью вдохнув забытье, Отошли от родного порога. Храм кому, а кому и барак Отворят за привратной лозою. Господь явит свой огненный зрак, Изукрашенный мертвой слезою. Ну а мы не одвинемся с мест, Не позбавимся гипсовой комы, Потому, соглядая невест, Дозабыли навечно псаломы. Все забыли, сойдяши с ума, Камнетесы нас будут читати, Со слезами испрахнет сума, Подберут ея нищие тати. Разве древа крестов и точат Ко бессмертью и смерти привычны. Что же Божии люди кричат: «Он сокрал эти розы темничны!» Воскричат и умолкнут, прощай, Боже святый, удел наш потешен В Ершалаиме был, отвращай Очеса от капрейских черешен. Как спокойны еще и темны Лики здесь, перед ангельской лядой, Как оне безвозвратно полны Излиенной во очи охладой. Ах, блаженно сияла Звезда, Мы на верную вышли дорогу, И по ней забрели не туда —- И всеблагодарение Богу. В Христиании нас заждались Рыжевласые девы-нимфеи, Под осенней звездою сошлись На иные века Лорелеи. И томительно ж меркло века Несоклонное это светило, И горенье в изломе зрачка О величии мук говорило. Начищали до блеска его То слезами, а то сукровицей. Мертвым сном во скорбей торжество Спят вповалку царевич с царицей. От любови мы стали черны, Подавились холодною чаркой, Призаждавшись законной жены, Обвенчалися с мертвой сударкой. Догорают обрывки письма —- Откровение юности давней. Ты его прочитаешь сама, Буде станешь покойниц бесправней. Поманила юдоль за собой, Ну а юность с другими осталась. Помнишь, плакал метельный гобой И листва над гранитом взметалась. Даже имени в памяти нет, Нина разве, а то ли Марина Меж хоров замогильных планет Пусть испьет негу роз и жасмина. А и сам я —— горящий овин, Как поведал поэт оточенью, Изо уст излиенный кармин Вас позвездно обучит реченью. Посреди юродивых пою И зову на погосты скитальцев, Украшая и лиру свою Уголями серебряных пальцев. Вот мой рот, вопиявший во мгле, Хоть известкой его дозабейте, Расплетая венец на челе, Оберег ненавистный извейте. Каждый штоф за любовь поднимал Кто в младенчестве не был удушен, Упокойных невест обнимал Провидению благопослушен. И прекрасны одни со крестов Богом снятые днесь ангелочки, В закровавленных розах перстов Предержащие лишь узелочки. В сказках разве вольно уцелеть, Где заосеньский свете избыли, Милый брат, поостались белеть Наши снежные кости во были. Мы ошиблись позорным столбом, Труть не спили, точились по узам, Раздарили не строфы в альбом, А двуострые лезвия музам. Близу кривских ревучих озер Позабудем о чермных земелях, Родовой вековечный позор С ликов смоем в полынных купелях. Время правду изречь не придет И у входа в сады апрометной, Где голубок несмертных полет Оборвется во мгле дозаветной. Вопросит как распятый Христос: «Где вы были, прекрасные чада?» —- Не ответствуем вновь на вопрос, Отвернемся опять от погляда. И Его закровавится взор, Низойдет гробовое молчанье, Господь смрад гефсиманский в призор Привнесет —— вот со смертью венчанье. Выбьют глину у нас изо ртов, Из дыхниц златы вишни достанут, Гвоздевое серебро с крестов Поржавеет —— и Бога вспомянут. Сколь прекрасны мирские стези И до смертного мига опасны, Отвращалися взоры сблизи Ан во тверди и гвозди атласны. Только мы открывали уста —- Налетали смертливые осы, Облепивши тенета креста, Набивались во змеи-волосы. Иисус, не прогневай Отца, Троеперстия наши кровавы, Гордовые колючки с венца Расписали днесь кровью Варравы. Мечен ею призорный удел, И напрасен же промысел Божий, Коль повыжег негашенный мел И золотный извет кривьдорожий. Не отверзнуть потщась на краю Изразбитые губы, немея, В одеянье смертельном стою, Расставаться с Землею не смея. Божедревка горчит, в изумруд Червоточина въелась, распитий Не снеся, освященный сосуд Зрят ложесны похмельных соитий. Ан алкали и новых врагов, Презирали пустые победы, Не дожив до святых четвергов, Воскресали для вечной беседы. Ты печали моя утоли, Неизбывны всекровные узы, От безглазой Югаси ушли, Но попали в иные союзы. Просфиру не приложат блажным Ко устам, не предложат испити Крови Божией татям хмельным, Восчерпав прободные корыти. И запоздно ж из окон махать Всепреставленным братьям и сестрам, Пурпур наших гробов не сыскать Средь распятий могильным оркестрам. Доточится червовый колор, И ударит всечермным по злати Стольных мест упокоенный хор, Сомиряя лакейские знати. Как убили меня, вопроси Не подавших Ему полотенца, Изобильно в червонной Руси Подробилися наши коленца. В умывальниках —— кровь, рушники Зацвели погребальным разводом. Вековечные вбиты цвики В чад не избранным Богом народом. Потому и неможно успеть С хлипотцой заиграть на гребенке, Боле Сольвейг не выпадет спеть В неродной голубиной сторонке. Не савойские сосны окрест, Кипарисы миндального Крыма Восшумят, но безруких невест Смерть пожалует —— кровью сладима. Жизнецветных любимцев судьбы Заманили обманом в кляшторы, Осквернив целованием лбы, Вознесли в поднебесную оры. Во хмелю Золотая орда, Бледной немочью зрят ягомости. Мы на каждый помин до Суда Будем званы в почетные гости. Не дослушав зарайских рулад, Понапрасну поверили стонам, Ан вернемся в червеюший сад, Нас воспомнят еще по именам. Помолчи, из готических нот Исторгает пусть мелос лютнистка, От подвалов до верхних высот Приглушит пусть моленья солистка. Да стихает и этот вокал, Светский образ теряют княгини, За улыбками темный оскал Не сопрячут уже ворогини. Белый, белый преломится хлеб Чрез персты в темноте неизбытной, Где двукнижие наших судеб Дорасписано кровью блакитной. Только мы во неславе хмельной Отстояти сподобились вахту, Ужаснув меловой белизной Опочившую замертво шляхту. Погодите, вот свечкой сгорит, Залазорится сердце Христово, И могила-трава воспарит, Нам пожалуют вечное Слово. Спрячет смертушка в персть образок, За невестой приидет остатной, Пропоют славословья разок Упокойные девице статной. Нечисть ныне покинула ад, Собралась в нашей сирой Отчизне, Тянут панночки на променад Светвельможных паненок в старизне. В черных водах замирных глубин Бьются агнцы, в волнах океана. Прискакавший на волке раввин Окликает ужасного Пана. Безумолчно зегзицы одне Опевают места стражевые. В темнолесной чужой стороне Мерит нежить удавки по вые. Не курлычьте, весна-журавли, Умолкайте, веселые славки —- И пред Богом надмирной земли Не сонимем тугие удавки. А предстанем такими как есть, Не тая почерневшие лики, Чтобы каждому смог Он поднесть В райских кружках лесной земляники. Занепад во родной стороне, Смолк до веку Сымоне-музыка, Подавился слезою в огне, Став немым изваянием крика. И недолго ж ходил-бедовал, Во крови расписная кашуля, И убила его наповал Золоченая русами пуля. Вот лазури теперь изопьет, Да уж вусмерть их пить не приучит, От безумных Господних щедрот Меньше толики скудной получит. И пред висельным зраком тоски Бедных ангелов сыщешь ли рядом. Раскровавые черни плевки Зря навеки отравленным взглядом? Не сыскать ангелков и царям Не воздастся, а Божии дани Отдавать приведут к алтарям Царских дщерей за белые длани. Да и нас не отыщешь с огнем, По узилищам прячем крамолу, Рукавами пустыми взмахнем —- Полетят наши косточки долу. А еще из пустых рукавов Чернота до небес вознесется, Ниспадут воздаренья волхвов, Коемуждо и это зачтется. Всех и смогут посольно принять Мертвоносные тхлани Аида, Всех изгоев по-царски обнять, Затопить, чтоб мерцала планида. Богородичным скудным слезам Поклонися, протекшим в Господней Сирой келии, не к образам —- К черногнильным цветкам преисподней. Не замолят свою нелюбовь Без нужды предававшие други, Окунут очеса их в сукровь, Кинут сребро за эти послуги. Кто вдыхал имманентный простор, Пил юдольно из стынущей течи, Принял измлада их оговор, На столетья избавился речи. Но благое письмо завершим И воспомним еще Иоанна, И воистину не прегрешим —- Дочка-смертушка спит бездыханна. Не печалуйся, в нощном лесу Всем отыщут сосну иль осину, Здравье смерти —— пусть вострит косу, Возрезает пускай пуповину. Отражаясь в кровавой воде, Моют вороны-лебеди клювы, Вновь побудку играют везде И в аднице гудят стеклодувы. Наши оченьки мглой налиты, Мы навечно хмельны да тверезы, Яко гусли, сжимаем щиты, Льем в гудьбе покаянные слезы. Разрезают алмазны стекло, Но сутишить нельзя самогуды, Кривичи убирают чело Светлоглавого гоя-Иуды. Чрез лады напророс горицвет, Распустилися маков бутоны. Мы покинули этот несвет, Всеизлив дозапевные стоны. Обмануть можно так однова, В серебро аллилуй возрыдали Мертвецы, а цари за слова Наших псальмов и утварь отдали. Невозбранно теперь вспоминать Что в притворах высотно мерцало. Как начнут и за гробом шмонать —- Не найдут пречестное зерцало. Аз Иаков, запнувшийся царь, За пяту воздержавшийся тихо, Уподобился спрятати в ларь Горевой неизбывное лихо. А другие, не горше ль они —- Все побелены кровью ручейной, Убежав от присяжной родни, Потрясают короной ничейной. Только истинно вам говорю, Как сокроют царевича твани, Занесет ко земному царю Золотых петушков Иордани. Позади троекрестье дорог, Нищебродам осталось, взыскуя, Биться лбами в Господний порог Да хрипеть-воспевать: «Аллилуйя!» Исполать прахорям четвергов; Кельхи уж за небесными рвами Тяжко вздымем во здравье врагов И почезнем, точа кружевами. Лики ветошью нам оботрут И зальется утешно пичужка, Отобедать где к Богу зовут, Где и смертушка —— просто подружка. Изольется с разбитых звонниц Скорбный благовест, белы голубки Возлетят из червовых вязниц —- И допьем черноструйные кубки. То ли хутор, то ль хором, так что ж, Нам в зерцалах мигают големы, Католички из мертвенных лож Заневестились в черны поэмы. Чресла жжет ювенильный пожар, Перси млечные негою дышат, Не избавиться девам от чар, Стоны смертные их не услышат. Ванька-ключник глядит из угла Посеребренной кровью лакейской, А и все-таки жизнь тяжела Параскевам в нощи арамейской. Утопились в задушки, сестру Кличет брат, да темны оговорки. Волен княже на пьяном пиру Собирать гробовые скатерки. Им неможно и после мытарств Похвы уст разомкнуть под колючкой, Ко парадникам нищенских царств Приидти за царевишной-сучкой. Влили в очи свинцовый отстой, Повезли в чужедальние страны Голосить по землице святой, Несмеян потешать балаганы. У кукушки-вестуньи глухой Вопроси, на пуховой постели Хорошо ль ночевать под стрехой И покойно в Господнем гнезде ли. Нам нашило покрас небытье От умерших языков-дилогий, А свое раздарили шитье, Не дождавшись иных апологий. Все звучит безъязыкая речь, Отвращаются взоры Горгоны, У апостолов пейсы оплечь Развеваются, аки драконы. Стены кровью распишет изверг, За колонной отыщутся кельмы, И в какой-нибудь чистый четверг Нам вмуруют крушницу во бельмы. Ничего не увидим тогда, Сами в Божьих очах отразимся И восполним Его невода, И воистину преобразимся.

неподвижная цель для дротика-убийцы, на пол-неба враскорячку, да все небо— православное, левославию тут не место. мои счастливые дни— как крестом? мои печальные дни— словно вышиты? все нипочем, тем, кто выжили. мои печальные дни, мои печальные ангелы- брысь! мне кричали они, словно стоглавые псы, псоглавцы демоны. ну, кто скажет, где теперь они7 мои счастливые дни среди демонов. неподвижная цель для дротика-убийцы, на пол-неба раскорячен. приз достанется тем, кто сумеет доставить на границу дротик-убийцу небесных светил.

Не одному мне приходилось в минуты полного отчаяния и дикой несправедливости выслушивать это всеобъемлющее — "всё, что ни делается, всё к лучшему". И тебя распирает от невыносимого чувства бессилия и смирения по отношению к сложившимся обстоятельствам. Но убить ваше время я хотел бы не на это, а на более конкретный пример. В жизни любого случается так, что в интерьере дома стоит ваза или полка, или ещё что-нибудь, довольно-таки ярко отпечатывающееся в нашей фотографической памяти при упоминании слова дом. Но весь сок в том, что смысла в этих вещах нет никакого, наряду, например, с кроватью или пианино, за которым вы проводите добрую часть вашего свободного времени, которое послужило успокоением или даже спасением вашей жизни в сложный и тяжёлый её период. В то время как ваза. — Зачем она тебе? — "Ну ээээ... ну как бы она есть....ну и ээээээ ну вот вроде и стоит, зачем её убирать? Она не мешает." И в один такой прекрасный день ваш кот (или соседский), опрометчиво решив, что это действительно беспонтовый предмет вашего дома, сведёт концы с концами, опрокинув и разбив её на мелкие кусочки. А вы, собирая их кропотливо, оплакивая их, обрежете себе ногу, или (не дай бог) кто-то из ваших близких наступит на осколок и попадёт в больницу. То есть получается, что абсолютно ненужный предмет, который долго вызывал сомнения в своей принадлежности, оказался для вас ещё и вредителем.И вот тут у человека возникает две дороги... Одна из них, как считают многие, очень "умная", а поскольку псевдо-философия в наши дни очень популярна (что и демонстрирую на своём примере), люди непременно начинают проводить аналогии с людьми, на которых они долго не обращали внимания и вот потеряли на веки вечные — делая скоропостижный вывод о том, что нужно ценить каждый день с человеком, потому что однажды ты его потеряешь, и будет поздно сказать что-то важное и бла-бла-бла-бла... Естественно. НО НЕ ВСЕ ЛЮДИ ОДИНАКОВО ВАЖНЫ!!! Предвкушая, что возбуждённые интернет-скептики с шилом в мягком месте обольют меня неблагоприятно пахнущими словами — которые вообще редко бывают к месту — я лишь хотел заметить один тонкий факт. И прежде чем перейти к основной своей мысли, прошу обратить внимание на особенности сравнения людей и вещей. (о боже как можно сравнивать людей и предметы!!?!?!?!?). Да я постоянно их сравниваю, потому что (вот-вот щас будет самая главная мысль!) некоторые люди прибывают в нашей жизни сравни маленькому шкафчику, у которого сломался замок но — "Он вроде как милый и пусть короче закрывает дыру в стене)!" По-любому проскочила мысль о том, что я капитан очевидность и все уже по миллиону раз слышали о "дополнительных" людях. О тех, кто как-то раз "прилепился" к тебе, но погода вроде была не ветренная, и он вроде не успел отвалиться, потому что ветром не дуло, водой не обмывало, да и украсть не позарились. Суть проста. Часто в нашей жизни случаются обстоятельства или люди, которые пытаются нарушить привычный строй. Оклеветав вас. Испортив отношения с близкими. Унизив и оскорбив. Своеобразный ветер, который дует на вашу акробатическую конструкцию из родных и близких друзей. Только вот как раз таки родные и близкие за вас держутся, стараются подпереть и укрепить. И когда какой-нибудь проходящий мимо человек попытается ткнуть пальцем в ваш акробатический этюд, они лишь посмеиваются над ним, прижимаясь к вам ближе и крепче, чтобы рассказать про очередного одинокого идиота, которому нечем заняться, ведь с ним ни у кого ничего не получается. Но в то же время этот (назовём его помягче) НЕХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК, толкая вас, пытаясь свалить и ослабить, сбивает и тех, кто просто прилип по дороге, был лишним весом — оптической иллюзией присутствия в вашей жизни. ( Да-да не забываем про беспонтовую разбитую вазу в вашем доме Отсюда вопрос. Так может НЕХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК — полезен. И это действительно важно, чтобы в судьбе каждого иногда встречался персонаж, который попытается разрушить вашу жизнь, сам не подозревая, что укрепляет её и очищает от ненужного хлама и недостойных людей? И быть может очень глупо расстраиваться из-за кота, который разбил абсолютно, как оказалось потом, ненужную вам (да ещё и опасную) вазу?