Oscar is my cat: Привет снова) пытаюсь загрузить фотографии а у меня открывается окно с неизвестным языком состоящим из ромбиков и цифр не могу разобраться из-за этого куда тыкать
Однажды появилась возможность сходить в небольшой поход на неопределенное количество дней малой группой из двух человек (Я да Вовка) и Стича. Место нашего внимания: пик Тальцинский и его окрестности. Мы не были там ни разу, наши сотоварищи по разным компаниям вроде тоже. Это вдвойне подогревало интерес.
Дальше будет много фотографий и немного текста. Читать дальше...
1. На днях всё разрешилось. В конце сентября меня увольняют. Ну, не то чтобы увольняют, а просто у меня заканчивается работа. И вот тут начинается самое интересное: я буду сидеть дома и писать рассказы, больше уделять времени инструментам и группам в целом, заниматься квартирниками и прочими концертами. Ведь именно этого я и хотел! Организационная и творческая работа. Ничего больше. И никакой офис не сможет мне диктовать свои условия. Что хочу, то и ворочу Короче, я рад сам за себя.
2. Коктебель прекрасен, как никогда. На сей раз вино было ещё вкуснее, вибрации звука ещё более пронзительны, море более манящее ( солёное, но не острое?, а поцелуи намного крепче. Мне мало запомнились детали, но я чётко знал, что вокруг царит счастье. Я его сам придумывал и проживал минута за минутой. Слово "сейчас" стало актуальным и чаще задаваемым для настроя. А "счастье" и "сейчас" даже пишутся практически одинаково.
В Акнеле всегда шел дождь. И не было счастливых людей. Не бывало начала отношений – только расставания. Люди не рождались – только умирали. И время тянулось мучительно долго, когда Михоэл стоял под мостом, ловя затылком капельки с металлической решетки, натянутой, видимо, для того, чтобы мост крепче стоял (что помогало слабо – мост явно доживал свои последние месяцы; скрипели канаты, кое-где вываливались металлические пластины, ржа покрывала все). Как всегда (и как у всех в этом городе), у Михоэла не осталось ничего в жизни, и он просто стоял. У него кончились сигареты, и купить их было негде – все магазины закрылись, и, естественно, не собирались никогда открыться. Да и на что покупать – во всем Акнеле ни у кого никогда не было денег, и Михоэл не отличался от других.
Он стоял, а по шее катились капли, попадали за шиворот, неприятно скользили по позвоночнику.
Михоэл пытался вспомнить, как звали его последнюю жену, но не мог. Более того, он не мог вспомнить – была ли вообще у него последняя жена. Не в силах сдвинуться с места по причине полнейшего безразличия, Михоэл шептал имена, надеясь вспомнить нужное, но все, произнесенное им, было чужим, незнакомым, и не оставляло ничего, полностью стираясь из мира после произнесения.
На мосту раздался неприятный скрип, и какой-то человек свесился вниз, цепляясь белыми пальцами за решетки. «Будь оно все проклято», – сказал человек, и бросился вниз вперед головой. Тело его сделало неуклюжий переворот в воздухе, а потом с мягким шлепком упало на гору других тел, выросшую здесь за последнее время. Река, несмотря на бесконечный дождь, мельчала, и тела оставались там, куда падали. Михоэл пощупал внутренний карман куртки, надеясь найти в нем фляжку коньяка – и не нашел. Конечно же, не нашел – там никогда не бывало коньяка. Алкоголь в городе кончался сразу, как появлялся; а не появлялся он никогда.
Упавший с моста встал, слез с кучи, пересиливая зловоние. Он не умер. Конечно же, не умер – в Акнеле невозможно было покончить с собой. И все эти тела просто скидывали родственники умирающих от чумы и голода людей. Человек прошлепал по мелководью, махнул рукой Михоэлу – привет, мол – и снова пошел вверх, на мост. Михоэл остался неподвижен, только имена продолжали выпадать из его рта.
Неожиданно сквозь шум дождя пришел другой шум – как будто работал мотор. Невероятный звук, заставивший Михоэла вздрогнуть. Этого не могло быть – все моторы в Акнеле сломались уже давно. И починить их было невозможно – что-то происходило с ними такое, из-за чего никто не мог ничего исправить. Да и некому было править. Невозможный звук нарастал, приближался к мосту. Михоэл задрал голову, отчего капли с волос особо интенсивно устремились ему за шиворот. Мороз пробрал и так закоченевшее тело. Сделав несколько шагов в сторону, Михоэл уставился в сторону звука. С той стороны реки на дороге показалась машина – блестящий черный джип, тяжелый, ревущий и с окровавленным передним бампером. За ним бежали люди, били палками и кидали камнями. Молча.
Все внутри Михоэла задрожало, и он сорвался с места. Взбежав наверх, он встал около выезда с моста. Джип приближался.
«Только бы суметь запрыгнуть на крышу, – шептал себе Михоэл. – Я уеду из этого города. Уеду».
Люди, преследовавшие джип, отстали, и он, потрепанный, но уцелевший, на большой скорости приближался к Михоэлу. Напружинившись, Михоэл ждал; человек посреди моста ждал тоже, но, похоже, не собирался осуществлять попыток к бегству. Вот джип одолел треть моста, и уже стал различим водитель. Женщина. Выражение ее лица пока не читалось, но было видно, что она подалась вперед, и сильно напряжена. Вот середина моста...
Мост не выдержал тяжести машины. Проржавевший железный лист заскрежетал, и джип, издав сигнал клаксоном, рухнул вниз. Михоэл постоял еще несколько минут, бессмысленно глядя на образовавшийся провал, а потом медленно спустился под мост.
Встал. Пошарил по внутренним карманам в поисках коньяка. Как всегда, не нашел.
Как всегда, страшно хотелось курить. Было видно. Я посмотрел на него еще пару минут, а потом развернул коляску, чтоб не видеть – надоело за все эти годы. В разбитом лобовом стекле упавшего с моста джипа на окровавленном лице мутно блестели твои мертвые, открытые глаза. Как же долго я тебя ждал.
Бывают события, находящиеся за рамками осознаваемого мира. Не то, чтобы они, эти события, были невозможны. Нет, они вполне возможны и вероятны. Просто их возникновение настолько несовместимо с устоявшейся картиной мира, что мозг отказывается воспринимать их адекватно. Более того, когда происходит такое событие, мозг пытается сформировать понимание оного. Сформировать не получается, и вся иррациональность происходящего постепенно впиливается в ощущаемый мир, становится его частью, и все то, во что ранее верил, все, что считал ценным – разваливается, как паззл, в котором слишком много деталей, но который, тем не менее, почему-то необходимо собрать.
В итоге изможденное адскими муками сознание запускает механизм защиты. Возникает локальное помешательство – возможно, приступы паранойи, неожиданные решения, внезапные несвойственные желания и порывы. Пытаясь собрать несобираемый паззл, субъект ломает паззл существующий, выбрасывает часть старых кусочков и молотком вбивает неподходящие детали, изгибая и деформируя то, что было им ранее.
И невероятно повезет тому, кто при этом будет не один.
Такое дело. Первая пара со мной в качестве препода пройдена) Группа из 12 человек, и только 1 мальчик))Сначала я испугалась, что они совсем мёртвые — хлопали испуганными глазами и ничего не отвечали на мои вопросы... но к концу занятия более менее разговорила их. Ну слава богу. Будем считать, что прошло успешно, и я могу быть спокойна — дальше лучше.
А сегодня у нас вообще светопреставление — ректор КФУ ходил по химфаку, а ещё приехал "немец", а именно профессор Питер Шнайдер. Короче, весело)
С 29 августа по 1 сентября компанией из двух человек мы сходили на пик Тальцинский. В первый раз. Маршрут получился вот таким как на схеме, небольшое восхождение (1800 метров) получилось, природа была чудесная, ягода вкусная, а воздух прозрачен и чист. Подробнее всё опишу с фотографиями чуть попозже.
странная песня. Отчасти под впечатлением от дуэли с Тацумару, отчасти под впечатлением от свалившегося стихопада осенней тематики...
Холоден твой взгляд, ой-вэй, Осень-Князь!
Вкрадчивы шаги, да поступь тяжела.
Ты идёшь войной, не таясь —
Эпоха отжила…
Золото — наружу из тайников!
Ни к чему оно — да валяйся в грязи!
Серебро росы — растеклось…
Хоть плачь, а хоть грози…
Полыхает мир, и искры летят,
Гаснуть не хотят в холодной полынье.
И под артналёт-звездопад
Тепло прижмёт к стене.
Закуёт всё в лёд уверенный шаг.
Роскошь посорвёт из брезгливости Князь.
Выбросит земля белый флаг —
Ей остаётся пасть…
…Остовы скрипят на резком ветру,
И последний лист не хочется снимать…
В развороте плеч — «что ж, умру…»
— Приветствую, Зима!
Радуюсь радостям окружающих ("Собираю марки от чужих конвертов"?), забываю о вчерашнем дне, страюсь не думать о завтрашнем. И мне хорошо, уютно и тепло от этого. "Нет никаких кризисов. Это вечное лето" И сегодня я возьму с собой пустой рюкзачок впечатлений и не спеша, без долгих сборов и раздумий уеду в Крым, откуда вернусь, вытрушу наполненный рюкзак и пущу по ветру, чтобы кто-то тоже порадовался. А рюкзачок сложу в уголок, до следующего трипа, до следующих сборов впечатлений.
в общем утро у меня началось странно. несколько дней как я поняла, что у новых туфель сверху такой кожаный узел, который давит на ногу. а они, главное, страшно удобные, но эта вот байда портит всё удовольствие. ходила я горевала, и тут мне уже в ночь приходит идея, которую я утром, слегка опаздывая, ринулась воплощать — беру нож и в общем срезала сначала с наружной части туфли, а главное этот элемент декора вшит насмерть, как будто на нём всё и держится, потом я его вырезала под корень насколько можно изнутри туфель. В общем — туфли сделай сам — и так они гораздо удобнее))
а днём мне сказали, что мой студент, из-за которого я испытываю целую гамму негативных чувств, которых я испытывать не желаю (а у меня ещё есть другой, который шкодит по-хорошему), кажется, от нас уйдёт. ю-ху! что ещё могу сказать)
я люблю людей-
моя мантра на сегоднящний день,
я люблю их по утрам-
с золотистой корочкой,
поджаренных на пару,
я люблю их на обед...
в собственном соку...
и на ужин— под горячий чай
с молоком..
я буду твоей жертвой,
ты будешь моим палачом,
поверь, эта игра никогда
не повторится впредь.
увлекательна и совсем не скучна,
она будет длится ровно столько,
сколько требуется нам-
для достижения боли.
а может— и для достижения вечного сна.
поиграем с тобой?
начнем с раннего утра,
я буду кричать при виде тебя-
от радости, извращенной любви
к одиночеству
и голоду по твоим ласковым,
причиняющим боль объятиям.
поиграем с утра, мой маленький?
до стука колес в моей голове,
до нового приступа слез,
до голых костей-единиц,
облупившейся краски лиц,
осыпающихся жуков-мыслей
осталось совсем чуть-чуть...
до времени бога...
за каменными зданиями прячутся глаза,
за каменными стенами— пойман кто-то из нас,
не уйти от злобной тоски,
не растянуть ее на веревках-
в этом мире— жертвы —мы,
за нами идут псы-
а небо просто хохочет.
Вчера отметил свою гениальность последней летней бутылкой Мадеры, сладкой, как закат солнца, садящегося в море. Пьянящее вино было готово разорвать меня на части и в конце концов успокоить, усмирить. Потому что впереди только ещё более джазовая осень, записи под желтыми фонарями, шуршащие листья под лапами котов, пальто нараспашку и попивание Мадеры у кого-нибудь в гостях в память о времени. Возможно, пора разучивать грамоту и зазубривать молчание, оно мне пригодится этой осенью для поглощения джаза и наслаждения вкусом, состоянием, наблюдением за собой же со стороны, выворачивания сущности, как пуховика. Я буду струшивать пепел на клавиатуру и писать длинные письма всем, кто этого пожелает, буду ставить песни на рэпит по два-три раза и наслаждаться мелодией виолончелей, отрываться от земли семимильными прыжками, захватывать кусочки облаков и прятать их себе в карман, чтобы потом, какой-нибудь зимой достать их с третьей полки и посмотреть на чистое голубое небо, без серости и ожидания чуда. Чудо сейчас, теперь, во Мне и со мной рядом!
Love me two times, girl Love me twice today Love me two times, girl I'm goin' away Love me two times, girl One for tomorrow One just for today Love me two times I'm goin' away
Love me one time I could not speak Love me one time Yeah, my knees got weak But love me two times, girl Last me all through the week Love me two times I'm goin' away Love me two times I'm goin' away