Забавная все-таки штука жизнь! Сегодня ты на коне: ловишь положительные флюиды окружающих (отрицательные старательно не замечаешь) и летишь вперед к намеченной цели! Но завтра ты, почесывая репу спросишь себя: "А на черта я несся? Зачем эти флюиды, эти взгляды, эти беседы, эти разночтения, эти победы и проч. и проч.?"
Сегодня у меня такое вот завтра. А завтра будет дай Бог, чтобы такое вот сегодня.
Неужели же это все? А как же любовь, открытия, приключения, игра, азарт, риск, удача? А как же смысл жизни?
Ничего нет. Только кем-то затертые ступеньки, ведущие на очередной этаж. Там можно будет сесть на корточки и отдышавшись, никому не мешая, снова ползти вверх.
Надо срочно бросать это занятие.
Уж лучше строить мосты.
У меня в груди расцвел цветок
Зарок
Что я ни с кем не буду спать
Выбирать
Не буду ничего поднимать
Опускать
Пусть пока всё идёт
Плывёт
Своим чередом — ласкается
Кусается
В моей груди волны плещутся
Катятся
Волнуются синие блеском своим
Алым
Изумрудные совмещаются
Перемежаются
К заре восходят к небу
Учёбу
К ночи падают
Стекают
Жёлтые,оранжевые,фиолетовые
Настроения
Замутят тему и по домам расходятся
Разбредаются
Грустные такие,невеселые
Жизнью,тоскою любовной опаленные
Жаром своим собственным опоенные
Сами собой умиротворенные
Спокойные и свободные
Прости подружка, не будет больше
Задумчивых, «женских» стихов.
Прости, родная, все дальше и дальше
Юные песни снов.
Наверное стало уже не возможно
Мне искренне видеть свет.
Прости, подружка. Я стала старше
За день — на тысячи лет.
Здравствуй.
Это сколько ж времени прошло-то...
Ты знаешь, я почти целый день думала о тебе. Пути Господни неисповедимы. Значение событий не дается сразу. Я думала, думала, размышляла, вспоминала...
Хотела чувствовать.
И не могла...
Только обрывки вопросов и слов в голове. И сложить их вместе не могу... не знаю, что говорить? О чем писать? Что рассказать тебе? Что спросить?...
Может, я должна просить прощения? Должна?
Прошу.
Долги я отдаю. Как только появляется — чем. И иногда на это уходят годы...
Конечно я изменилась. Как и ты. Скажешь — нет? Что ж, может и нет.
Я?
Я изменилась.
Я перешагнула черту.
Я научилась летать.
...прости подружка, я стала старше...
У меня больше нет чувств. Человеческих чувств. Боль, радость, обида, зависть, похоть, жадность, страх, суета... когда переступаешь черту, начинаешь понимать, что все они — пустота. Их нет. Люди играют в игры, потому что не хотят — за черту. Чтоб — по-настоящему. Лицом, наотмашь — об стенку, да чтобы в кровь, да чтобы хрустнула кость. Или — чтоб крылья. Хочешь крылья? Возьми! Мне достались черные... и — в Небо. Тогда только понимаешь, что обида — глупейшее времяпрепровождение. Страх — убедительная отговорка, с которой можно спокойно растянуться на диване, вместо того, чтобы идти, ползти, карабкаться, спотыкаться, но идти туда, где — настоящее. Мы — настоящие... Где нам не нужен никто, потому что внутри меня теперь — миллиарды вселенных...
Гордость...
Глупость какая...
Не бойся. Я не сошла с ума. От боли не с ума сходят. От нее умирают. И становятся сильнее. Я умерла. Потому что хотела ЖИТЬ.
Не бойся. Я не стала жестокой. Или бесчувственной. Когда начинаешь понимать суть вещей, когда вселенная распахивает тебе навстречу все мыслимые горизонты — только смотри! — бесчувственной остаться невозможно. Просто — по другому. По-настоящему.
Потому и говорю — обидела ли я тебя? Если так — прости. Я никогда не умела желать зла. Ты знаешь это. Почему же ты думашь, что я тебя предала? Потому что я так думаю тоже? Сегодня мне есть, чем отдать этот долг — возьмешь ли? Здесь одного желания взять мало — тут нужно хотеть увидеть в моей пустой ладони, что я протягиваю тебе, мой подарок. Он там. Видишь ли? Хочешь ли? Во мне не осталось ничего от Той. Хотя я и родилась из гниющего семечка моего прошлого, все как положено — росточком тонким вытянулась — к свету. К звездам. К богам поближе. Заново себя выучила — и ходить, и говорить, и быть. А главное — верить. Нужна ли я тебе — такая?
Я уехала, потому что знала — мне никогда не быть счастливой там. И поговорка — от себя не убежишь — по иному повернулась для меня. Я искала. Себя. Радости. Покоя. А та, внутри, умирала потихоньку. Умирала, да не сдавалась... Меня с собой тянула. Выбор был небольшой. Найти или перестать быть. И уже тогда я знала, что никогда не стану там «своей». Никогда не была и не стану...
Когда я садилась в самолет, почти пять лет назад, я знала, что — все.
Не вернуть.
Не вернуться.
И я была от этого счастлива. Впервые в своей жизни.
Я знала, через что мне предстоить проходить. Через какие болота и обрывы. Через какую грязь, боль, сопли... И была счастлива.
Потому что это был МОЙ выбор.
Потому что это был МОЙ шанс.
Потому что я делала это для себя.
Потому что от себя не убежишь. Да еще, наверное, от Судьбы...
Я выбросила все. И всех. Предала, да? Предала ли?
Быть может я предавала тебя тогда, когда была с тобой — когда с тобой смеялась, когда с тобой откровенничала, когда любила тебя до слез, когда делилась с тобой последней крошкой души, зная — не мое оно. Не мое, как же могу-то — делиться этим? Не мое оно еще. Не заработала, не выносила, не родила... Ложью делюсь, пылью...
Я вырастила себя. Снова. Перекроила. Перелепила. Я сделала выбор, который навсегда приговорил меня к одиночеству. Выбор — быть собой. Быть счастливой. Не зависеть от людей и их шевелений. Иметь власть — делать выбор. Сметь. Ломать и строить снова. Не себя уже — весь мир. Не проходить мимо. Не быть равнодушной. Потому что кто-то должен.
Я счастлива.
Знаешь, когда переступаешь порог, то начинаешь понимать — в чем смысл.
Я его переступила.
Это сделало меня счастливой.
Это сделало тебя — несчастной.
Ты все еще хочешь меня простить?
Ты все еще можешь сказать, что я тебе нужна? Такая?
...прости подружка, я стала старше. За день — на тысячи лет...
Seattle, 03/31/2007
"Письма"
когда любовь проходит, человек может бить и стекла, и выкидывать все любовные записки, просто ему больно. когда же не осталось от любви и следа, он успокаивается и живет дальше, ему уже не хочется ни вешаться, ни писать предстмертных записок
разбито стекло,
бумага смята,
треснуло зеркало,
боль из любви взята...
лопнула веревка,
вытекли чернила,
корректор высох,
боли пропала причина...
(30,03,2007)
какое же чувство тупое,
к здравым мыслям глухое,
жизнь не щадящее,
страдание настоящее...какое же чувство крылатое,
страстью немного поддатое,
обволакивающее нежностью
закрывающее грешностью...[/i]
знаешь, все же чувство низкое,
одновременно высоко завислое,
чувство страха в примеси с молчанием,
разбавляется с жизнью удручанием...
...все слова забыты...
внутренности жалит кровь...
чувством личности убиты...
жестокость — значит любовь...
ненужные звуки бьют снаружи,
голова кружится и болит,
от света зрачки становятся уже,
меня забирает глухой инвалид.
непонятно куда несут
онемевшие ноги,
провели надо мной суд
сумасшедшие боги...
ничего не вижу,
не слышу скрип колес,
телом мертвым лежу
в луже предательских слез...
завтра день рождения...
погода нынче теплая,
вот только солнца нет,
весна пришла не поздняя,
птицы встречают рассвет...
в горле застрял ком,
давит на сердце пустота,
не принимают в родной дом
слишком много хотят от меня.
ненужность всему миру
щадящие мечты
пронзают, словно в спину
воткнутые ножи.
быть собой не возможно,
да и как понять "собой быть"?
в каждой ситуации разная, точно
как хамелеон приходится жить.
тяжелым взглядом провожаю
все глупые страницы жизни,
я не хочу, но замечаю
немного грустные мысли.
одна в доме холодном и чужом,
лежа на животе смотрю в окно,
сухо во рту, я плечом
ощущаю ткани тепло.
феникс сгорает и с пепла
его возрождение.
я не феникс и завтра
последнее мое день рождение...
тетрадь в клетку,
самая обычная тетрадь,
в которой малолетки
учатся считать.
на старом столе
лежит лишь бы как,
будто кто-то вине
предает ее страх
перед черными чернилами,
испепеляющим огнем,
перед водными стихиями,
смятым мусором...
...обычную в клетку тетрадь
бесцеремонно беру и опять
думая над очерком
буквы вывожу своим почерком...
Разгулялась весна по долинам, в предгорьях Памира,
Задышали сады, и в сиреневом мареве цвет,
Распускают деревья, как ангелы, нежные крылья,
А в душе расцветает моей новой песни куплет.
Бело-розовый стих, от рожденья похожий на песню,
В унисоне звучит с ним, сливаясь, волшебный дутар,
Я — уральский акын, в ритме Азии Мир мой так тесен,
Но, зато, и в морозы на сердце храню я пожар.
Словно порох сады отгорают в безумном цветеньи,
И урюк, и миндаль, что от розовых кудрей чудны,
В этот миг сознаёшь торжество божества вдохновенья,
В этот миг понимаешь, как мы друг для друга нужны.
Счастье хитрою, умною и изворотливой птицей
Где-то свило гнездо, и лететь не торопится к нам,
То ли в небе журавль, то ль в руках моих птица-синица,
Не всегда успевая понять, мы, взываем к Богам.
Не волнуйся со мной за мою недоверчивость — пОлно!
Горевать, что миндаль через день отцветёт и в горах,
Бело-розовый дым, как вуаль, упадёт слоем ровным,
А печали свои не смогу я упрятать в стихах.
Эти строки легли на бумагу мою лепестками
Отгоревшей любви, отболевшей души пустоцвет.
Кто сказал, невпопад: — в нелюбви мы спасёмся стихами? —
Происходит обратный отсчёт... И пути нам назад уже нет.
Я думаю-
Как выплыть
Туда,в хорошо
Но ведь всё и так
Зашибись!
Только мысли мешают
Большого города
Всё плавают и плавают
Вокруг
Некоторые кроллем
ИНЫЕ брассом
Под водой
И всухую замочат!
А я не хочу туда,
Куда плывут все.
Я хочу туда,
Где пахнет цветами
И вкусный обед;)
я смотрю на жизнь поверхносно, будто через занавеску или стекло. я его не слышу только выжу, я вижу поступки и мысли других, это убивает, ведь слишком много черных мыслей у возможно светлых людей...
жизнь украла краски все,
только ночью я могу
наслаждаясь при луне
мечтать об остром месяце...
смех глушит краски,
тишина создает полотно,
наношу быстрые мазки,
рисую тонкое стекло.
весной просыпаясь от сна,
оживают скромные кисти.
в растворитель вливает зима
снега свежей водицы.
карандаши веселых будней
рисуют темные часы,
и стеркой белой и занудной
стираю дленные те дни.
на тихом полотне стекла
приглушенные краски смехом,
все повторяют: не твоя вина
убита людским грехом...
(25,03,2007)
идя босыми ногами,
как по углям, так по ковру,
держась за стены разбитыми руками
иду к началу, точнее к концу.
не смотря на стены серых теней
и противного скрипа паркета,
по ковру идти все больней!
...достаю веревку с пакета...
жизнь слишком жестока,
смерть беспощадно тиха.
я шла вперед, но только
боялась упасть мельтеша.
забыты законы той прозы,
легкие дышат хреново.
вспоминая жизни позы,
слабость появилась снова.
сглотнула. нечего терять...
на время плюю....
жизнь решила поменять
надев петлю...
Неопытный ты мотылек
Летишь сама на огонек!
Костер сильнее все горит
При разлуке. И тянет как магнит.
Подкинут хвороста они,
Разбив твои надежды.
Ну ты уже пойми:
Им чувства просто чужды.
Они не мотыльки ведь — люди.
А ты их просто не суди.
Тебе ведь не понять
Зачем твои крылья палят.
Ты— мотылек, летишь сама
на огонек.
И ты — не человек, не любишь
ты тенек.
А им то все равно:
Дыши, дыши неровно.
Ну нет, довольно!
от 23. 06. 2005года
III.
Ах, как много слов надо для того, чтоб описать, что я почувствовала в следующие мгновения, когда я увидела бегущих по направлению ко мне людей, несущих длинные сабли, очень смахивающие на турецкие. Удивление. Страх. Ужас. Меня будто парализовало. Помню даже, я подумала, что если смерть решила со мной познакомиться, то она могла бы найти для этого более приличный способ, а не копировать свой творческий замысел по шаблону дешёвых боевиков. Если бы это была единственная, пришедшая не вовремя мысль! Так нет же. Их была куча и ни одной с коротким текстом: БЕЖАТЬ!!! Будет досадно умереть, не зная в свои двадцать шесть, что значит заниматься сексом с любимым мужчиной. Нет, я была далеко не девственницей. Пожалуй, даже слишком далеко, но я никого не любила, хотя мне не раз в этом чувстве признавались.
Бежать!!! Умное слово пронеслось в водовороте мыслей слишком поздно. Они были в двух шагах от меня. Кругом открытое пространство. Дверь бара заперта. Но смерть видать решила пошутить. Причем, ей это вполне удалось, поскольку, когда все они пробежали мимо меня, и ни один из них даже не взглянул в мою сторону, а потом скрылись за недалеко стоящими домами, я истерически захохотала. Ну, надо же! Определенно, мужчины перестали мной интересоваться: сначала бармен, потом уехавший без меня водитель, теперь куча ненормальных с турецкими саблями в руках даже не заметили меня. И куда это они побежали? Мне почему-то страсть как захотелось это узнать. И я машинально пошла медленно в том же направлении. Любопытство не мой порок, но в этот раз оно занесло меня далеко за пределы разумного.
Я ускорила шаг и посмотрела на часы. Время было половина первого. Я почему-то подумала, что надо бежать, а то не успею. Интересно: не успею куда? Мне стало не по себе, а моя бедная интуиция отчаянно забарабанила в сердце. Она всегда дает о себе знать, предчувствуя неприятности. А я, как обычно, не обратила на неё внимание. Впереди был железнодорожный вокзал, видно единственное освещаемое место в этом странном городе. Однако, никакой охраны видно не было. Двери были открыты. Я проскользнула внутрь и услышала ужасный шум, доносящийся из зала ожидания. Это был шум битвы. Я, не раздумывая, побежала туда.
То, что последовало за этим, мне не снилось даже в самом кошмарном сне. Тем, кому по вкусу создавать фильмы ужаса, лучшего сюжета бы не нашли. Вот когда мне по-настоящему захотелось, чтобы кто-нибудь был со мной рядом. Но я стояла одна в дверном проеме, моля Бога, чтоб всё это оказалось сном, и, в то же время, не могла отвести глаза от этой ужасной картины. Я была уверена, что любопытство будет стоить мне жизни. Тогда я даже не подозревала, что есть цена повыше этой…
IV.
В зале была настоящая резня. Люди с кривыми саблями кромсали всех подряд, молча, не обращая ни малейшего внимания на крики, мольбы, плач, на пули, свистевшие вокруг них — именно вокруг, потому, что странное дело: раненных среди этих убийц не было. Видимо они носят бронежилеты, подумала я. Им было все равно кто перед ними: испуганный ребенок, рыдающая мать, беспомощные старики или же озверевшие мужчины, отчаянно пытающиеся защитить свои семьи. У многих из них были револьверы, и я подумала, что, вероятно, эти несчастные заранее знали, с чем им придется столкнуться. Быть может, они укрылись здесь на вокзале в надежде, что им удастся покинуть город. Так вот что имел в виду бармен, когда говорил, что надо скрыться. Что еще он сказал? Я никак не могла вспомнить. Вдруг, я поняла, что во всем этом есть две странные вещи: во-первых, никто из жертв даже не пытался убежать через настежь открытые двери, во-вторых — меня опять никто не замечал! Да что я, невидимая, в конце концов? Я шагнула вперед, и крикнула, что есть силы: бегите! Вы что, не слышите? Бегите! И вправду, никто меня не слышал.
Прямо передо мной мужчина средних лет нацелил свой револьвер в голову одному из убийц, в то время как тот схватил его дочь за волосы. Я четко увидела, как клинок разрубил тело пополам, и, в то же мгновение, пуля попала в затылок бандиту. Я не могла поверить своим глазам: девочка продолжала стоять на месте и, (о, Господи!) улыбнувшись во весь рот, закричала: «Ты попал в него, папа!». И тут же разделилась на две части. Ни крови, ни криков. Будто бы она была кукольной и ее просто сломали пополам. Убийца повернулся, и я остолбенела. Он спокойно одной рукой вытащил пулю, и опять никакой крови, а другой разрубил мужчину на мелкие кусочки, которые разлетелись во все стороны. Только теперь я заметила, что всюду валяются части тела разных людей, но нигде нет ни капельки крови, и эти части выглядят довольно живыми. Будто бы вот-вот задвигаются. Это было выше даже моего богатого воображения! Я почувствовала, как всё закружилось, и потеряла сознание.