Jimitori — Надеюсь — Надейся

Один из старинных районов — сначала хотели выселить всех отсюда, а здания отдать под снос, но жители сумели отстоять свои дома. Тогда администрация приняла решение загородить их торговым центром. Это, в общем-то, устраивало и местных — вид на канал сохранялся, а пыль и грязь с большой дороги до них не долетала. Вот в одном из таких домиков располагалось прекрасное café «на первом этаже».

Два дня назад он пробудил меня от дневного сна:

— Добрый день, — сказал он.

— Добрый… — заплетающимся спросонья языком ответил я.

— Я знаю, что вы собираете необычные истории для своей книги, не так ли? — задал он вопрос «в лоб».

— Э-э-э… ну, да… — первой мыслью моей было — «откуда он знает?».

— Мне сказал об этом один ваш хороший знакомый…

— Ясно… значит, «хороший знакомый моего хорошего знакомого — мой хороший знакомый».

— То есть, вы согласны?

— На что?

— Выслушать меня.

— Буду не против.

— Отлично. Тогда давайте встретимся в понедельник, «на первом этаже», вы знаете это место?

— Очень хорошо. Но во сколько?

— Когда вам будет удобно.

— В полдень вас устроит?

— Да. Значит в понедельник, в полдень, «на первом этаже»… — он говорил так, будто записывал это в свой дорогой ежедневник в графу «встречи». Хотя, я не сомневался в его пунктуальности, — все правильно?

Несмотря на то, что я не опоздал, мой собеседник уже ожидал меня за одним из столиков.

— Добрый день, — сказал он. Видимо, это его стандартное приветствие.

— День добрый.

— Можно на «ты», если вы не возражаете? «Вы» меня несколько сковывает.

— Если «тебе» так будет удобно.

Он улыбнулся.

Как оказалось, он был старше меня, но не намного. Хотя, я предполагаю, что мог и ошибиться. Просто он был одет и вообще выглядел гораздо серьезней меня и по-деловому. Во всяком случае — он был в галстуке, а часы на его левой руке показывали абсолютно точное время.

— После того случая я очень сильно изменился и стал примерно таким, как ты меня сейчас видишь. Ты не поверишь, но я был романтиком, где-то меланхоликом… И даже не предполагал, что все может так сильно поменяться…

— Надеюсь, ты ничего с собой не сотворишь?

— Надейся… — сказал он безразличным голосом и повесил трубку.

Вынув гарнитуру из уха, он закрыл лицо руками, а затем взъерошил волосы, как бы надеясь, что дурные мысли сами покинут его голову. Час назад она позвонила ему и сообщила, что она нашла себе другого парня и что они с ним точно будут счастливы, и у них все будет по-другому.

— Знаешь, он любит меня даже больше чем ты…

«Как он может любить тебя больше чем я? Вы знакомы полтора дня! Да и откуда ты знаешь, как сильно я тебя люблю… тьфу… любил?» — думал он, но вслух не говорил ничего.

— Ты что молчишь? — обеспокоено сказали на том конце провода.

— Ничего. Ты понимаешь, что ты сотворила? — он буквально выдавливал из себя слова. — Ты представляешь, ЧТО я сейчас чувствую?

— Представляю.

— Ну… хорошо… тогда, может, перешлешь мне веревку… или лезвие?

— … — в трубке послышалось шуршание, — что?

— Шучу…

А сейчас она позвонила еще раз, чтобы удостовериться, что ничего страшного не произошло.

— Если я тебя разлюбила, не думай, что ты для меня ничего не значишь…

А он фактически ее послал.

«Ну, ничего — позвонит еще».

Если позвонит…

Он еще раз встряхнул головой, отчего его волосы легли еще беспорядочней, чем раньше.

«Надо что-то делать…» — решил он.

Считая себя слишком взрослым для того, чтобы плакать, он понял, что нужно чем-то отвлечь. Музыку слушать нельзя — у него не было веселых песен, а невеселые сейчас совсем ни к чему. В компьютер тоже не поиграешь — последнюю игру он снес полмесяца назад, а диск отдал знакомому. Звонить ему тоже особого смысла не имело.

«Напиться, что ли?»

Хотя напиваться в такой ситуации было бы, по крайней мере, глупо: во-первых, скоро должны были вернуться домой родители, а во-вторых, с его проблемами с печенью алкоголь ему был в принципе противопоказан.

«Точно!» — внезапная мысль озарила его голову, — «Надо голову помыть… уже сало скоро можно соскребать будет… а и мысли дурацкие, может, утекут…».

И он отправился в ванную комнату, пустил теплую воду, намочил волосы… а потом подумал, что неплохо бы и ванну горячую принять.

Наполнив емкость водой, он измерил температуру, удостоверившись в том, что не обожжется, насыпал соли, налил разных масел, отчего по комнате разлился чудесный аромат, а потом и сам лег в образовавшуюся целебную смесь, возможно способную залечить сердечные раны.

И он не услышал, как ему пришло одно сообщение… второе… как раздался первый звонок… второй… третий… телефон надрывался, а он не подходил. Потом все как-то резко оборвалось. Телефон прожужжал в последний раз, приняв последнее сообщение, и отключился — кончилась зарядка…

Дверь ванной комнаты распахнулась, и из комнаты повалил густой банный пар, оседая на ближайших стенах. А он вышел очень бодрый, пусть немного опечаленный, но похоже уже смирившийся со своей участью. Он прошел в свою комнату, посмотрел на пустой экран мобильного и негромко выругался. Подключив его зарядником к сети, он нажал кнопку включения. Пропиликав незатейливую мелодию, экран зажегся всеми цветам радуги.

«Хм! Да она мне звонила! И писала… пять раз!» — наигранно-восторженно подумал он, — «Интересно, что это так…» — интонация в его голове вдруг изменилась, — «так…»

Он один за одним просматривал сообщения и хмурился все больше и больше…

— Ты как там? Что делаешь? Отошел?

— Почему не отвечаешь? Что-то случилось? Надеюсь, ты руки на себя не наложил?

— Я тебе звоню, а ты трубку не берешь!!! ОТВЕТЬ!!! Я волнуюсь!!!

— Учти, если ты мне не ответишь через две минуты, я сама это сделаю. Я не шучу!!!

И последнее…

— Прощай…

Он начал судорожно искать ее номер в записной книжке. Нашел. Нажал «Звонить». Приложил трубку к уху…

Гудок…

Гудок…

Гудок…

Гудок…

Механический голос настолько неожиданно стал говорить выученную всеми абонентами сотовой связи фразу, что он вздрогнул. Ему стало действительно страшно. Он вдруг почувствовал, что его очень сильно знобит, прямо-таки трясет. Он лег — дрожь не утихала, а становилась лишь сильнее, у него начали стучать зубы.

«Мне… надо… к ней… ехать…» — думал он, — «сейчас… прямо…».

Он нашел в себе силы встать и одеться. Взяв мелочь на дорогу (она жила в пригороде), он вышел из дома.

Вернувшись с похорон, он почувствовал, что начинает сходить с ума. И ее обескровленное лицо, так изменившееся с их последнего свидания, и горсть земли, брошенная им на белый гроб, и кутья… — все это по очереди представало перед его глазами, он закрывал их, но образы не исчезали, а становились от этого еще явственней.

В эту ночь он так и не смог уснуть — как только закрывал глаза, как видел гроб с ее безжизненным телом. Он ужасно ругал себя, что тогда поставил телефон на беззвучный режим, что закрыл дверь в ванную комнату, что… Да что сейчас вспоминать! И он еще раз понимал, что изменить ничего нельзя, и от этого на душе становилось еще поганее. Он рыдал, бился в истерике, сдирал с себя ногтями кожу, но желанного облегчения не приходило. Он хотел умереть, но не мог. Он боялся боли, но делал себе еще больнее…

Когда он проснулся наутро с красными глазами, весь в ссадинах, царапинах, синяках, то понял что дальше так нельзя.

«Надо что-то делать…» — решил он. — «Надо что-то менять».

Когда он закончил, то я задал ему вопрос, очень сильно меня мучивший:

— А почему ты не покончил с собой тогда?

Он серьезно задумался. Пригубив вино, медленно, подбирая слова, он произнес:

— Знаешь… она ведь ушла… а мне слишком жить хотелось… я прямо-таки за нее цеплялся… мечты были — жена, работа, дети… Нет, я бы не смог, даже если очень сильно захотел.

— А как же она?

— Она?.. — он вздохнул, — а ей — царствие небесное, или… или что у них там?..