Иосиф Финн — Диван.

Он мало ел и мало спал.

Он опускался в мою плоть,

Себя не в силах побороть

Он снова пил, он много пил,

Читал, в окно смотрел, курил.

Как часто женщины его

Касались тела моего!

И он любил. Почти все ночь,

А утром прогонял их прочь.

И видел я, что он ТЕРПЕЛ.

Он честен был, был груб и смел.

Довольно редко телефон

В квартире пыльной сыпал звон.

Он знал — ему звонила мать,

Он не хотел ей отвечать.

В субботу приходил Артем

И они пили с ним вдвоем.

Смотрели фильмы и футбол,

Кричали: «пас!», кричали: «гол!»

Как озарялся этот дом

В субботу, за хромым столом!

А утром Тёма уходил

Почти без сил, благодарил.

Все время говорил про дочь,

Что нужно с чем-то ей помочь.

И гробовая тишина

Опять грустила у окна.

Он был один, всегда один.

Себе — хозяин, мне — админ.

Он снова пил, курил, читал

И наконец-то засыпал.

А в будний день, почти с утра,

Ему бежать была пора.

Он делал чай и ел лапшу,

Кричал: «Отстаньте, я спешу!»

Он жил один. Кому кричал?

Я никогда не понимал.

Он так боялся опоздать,

А ночью приходил опять.

Но в среду утром в декабре,

Он не проснулся на заре.

Он долго спал и не вставал.

И понял я — он опоздал.

Он никуда не уходил,

Артем к нему не приходил.

Все реже доставала мать.

И он все чаще стал писать.

Он много думал и писал.

Он есть, и бриться перестал.

И вот однажды лег он спать,

Лег на меня, не на кровать.

Я слезы горькие глотал,

А он все плакал и шептал.

Холодный ветер грозно дул,

Он успокоился, уснул.

Он спал подряд четыре дня,

Тревожить начал он меня.

На пятый день звонила мать,

Он не ответил ей опять.

Он продолжал усердно спать,

Через неделю стал вонять.

И вот, к нему пришел Артем,

Но не обрадовался дом.

Артем звонил, курил, грустил,

Дрожал, опять звонил и пил.

Чужие люди через час

Оставили с Артемом нас.

Его с собою увезли...

Лишь облака, как корабли,

В немытом тащатся окне.

Он больше не пришел ко мне.

Он был художник и творец.

Как жаль, что нет его...

Конец.