Sam — Горит последний фонарь

Там, где горит последний фонарь.

Чудо есть. Надо только хотеть его видеть.

1.

От холода сводило пальцы, а снег комками облепил шарфик, но Янка, взахлеб рыдая, продолжала поиски. Сказать маме, что она потеряла свои варежки, было невозможно. “Они же на резиночке были! — ее голос даже в голове звучал обиженно. — Не могла я их потерять! Значит, надо искать.”

Янка была весьма категорична в суждениях, да к тому же не по годам горда. Именно поэтому она и боялась сообщить о случившемся маме: страшен был не сам факт потери, а обстоятельства, при которых она произошла. Не суметь отстоять огромного снеговика, а он действительно был огромен (Янка, вставая на цыпочки, едва дотягивалась до носа-морковки), — было для нее делом постыдным. Надо признать, что когда на площадку явились мальчишки с соседнего двора и принялись крушить снежную громадину, Янка смело пошла в бой: она колотила их маленькими кулачками и, громко визжа, даже стащила с одного из них шапку, с которой долго носилась по всему двору, отвлекая двоих разбойников от террора. Верка с Любой тоже сражались храбро, однако, это не спасло изваяния: за какие-то полчаса Дядя Смит, как окрестили его создательницы, вместе с носом-морковкой, шапкой из картонной коробки и Янкиными варежками был превращен в бесформенное снежное месиво.

На улице давно стемнело, подружек позвали по домам. Янка осталась во дворе совершенно одна. Она надула губки от злости: на себя и на эти треклятые варежки, и спрятала руки в карманы — отогреть чуток. В одном валялись мятные конфеты. Девочка сунула одну в рот и одновременно вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд в упор. Она обернулась: метя пушистым хвостом снег, в двух метрах от нее сидел огромный непонятный зверь. Не то медведь, не то пес. Морда короткая и широкая, сам упитанный, шерсть белоснежная и длинная. Такая длинная, что глаз из-под нее видно почти не было, торчал только черный влажный нос, который сейчас придирчиво подрагивал. Они смотрели друг на друга с минуту.

Неожиданно зверь встал, медленно подошел к тому месту, где девочка искала варежки, и, сунув нос в снег, вытащил пропажу. Положив ее к Янкиным ногам, он вернулся на прежнее место, продолжая шевелить носом. Янка догадалась: это он конфеты чует, вытащила одну из кармана и протянула зверю. Тот тут же радостно смел ее языком и принялся жевать: широко разевая пасть, но довольно щуря глаз и сладко причмокивая.

Янка рассмеялась.

-Да ладно тебе, — неожиданно сказал зверь, смутившись. — Они к зубам липнут, но страсть как хороши! Спасибо.

-И тебе, — ничуть не удивляясь завязавшейся вдруг беседе, произнесла девочка. Минуту спустя она спросила:

-А ты кто и что ты тут делаешь?

-Я тут, понимаешь ли, охраняю.

-Что охраняешь?

-Чудо.

Янка недоверчиво вскинула бровки:

-И где же оно, это чудо?

-Оно везде, — зверь говорил спокойным, невозмутимым голосом, будто бы речь шла о корке хлеба.

-Значит, его нет.

-Для тех, кто его не видит, его действительно нет.

Янка хмыкнула.

-Ты совсем не видишь чуда? — спросило животное.

-Не-а.

-Тогда пошли кататься по свету.

-Чего? — не поняла она.

-Кататься по свету, — повторил зверь невозмутимо.

-Ну пошли.

Она и на этот раз не поняла, что имелось в виду, но согласилась, чтобы не показаться глупой. Зверь довел ее до фонаря — это был единственный горящий фонарь на всей улице.

-Залезай и держись крепко.

Он нагнулся, чтобы Янка смогла вскарабкаться на его спину, и, дождавшись пока она усядется поудобней, вдруг ловко вспрыгнул на горб фонаря. Последний от неожиданной тяжести резко накренился вперед, но совершив несколько колебательных движений, восстановил форму. Тут зверь оттолкнулся и, растопырив лапы в стороны, прыгнул. Янка зажмурилась и завизжала, однако, поняв, что отнюдь не падает, глаза открыла. Они умопомрачительно быстро катились вниз прямо по узкой полоске электрического света, снежинки бросались ей в лицо, а мимо мелькали огни окон. Теперь она визжала уже от восторга.

Оказавшись на земле, девочка долго сидела молча: впечатления были явно круче, чем спуск даже с самой большой горки.

-Слезай уже, — буркнул зверь недовольно.

-А можно еще?

-Нельзя.

-Почему?

-По кочану.

Спорить было явно бесполезно, и Янка скатилась с белоснежной спины. Однако, униматься все же не захотела:

-А почему мы катились так долго, фонарь-то всего ничего высотой?

-Не спрашивай о чуде.

-Ну а если не понятно!?

-Да что ж это за чудо, если оно понятно? Любите вы, люди, объяснять что ни попадя. А объясненное чудо — оно это... все волшебство теряет.

-А-а-а.

-...И вообще, тебя уже давно мама ждет. Давай, дуй домой.

Девочка шмыгнула носом:

-Мы ведь еще увидимся?

-Как захочешь.

Янка еще немного помедлила:

-А как тебя зовут?

-Никак меня не зовут. Мне не нужно имя.

-Тогда я буду звать тебя Зверем.

-Зови Зверем.

И она, радостная и довольная, побежала домой, но на полпути вспомнив, что забыла попрощаться, обернулась помахать рукой. Зверь ее не видел. Он вдумчиво смотрел на лампочку фонаря, потом подпрыгнул и, ударившись об эту самую лампочку, разбился на тысячи электрических искр, озаривших на секунду улицу. Янка подождала еще немного, но ничего более не произошло.

2.

Потом Янка выросла. Стала высокой стройной особой. Красавицей, чего уж тут умалчивать. Туфли на каблуках надела, парня завела. Он с ней на одном массиве жил, увлекался фотографией, чем и подрабатывал. К слову говоря, это с него она тогда шапку сорвала, снеговика защищая. Парень храбрую девчонку запомнил, однако, просить — прощения и дружбы — пришел только спустя много лет. Прощение получил сразу, а вот дружбы пришлось добиваться долго. Впрочем, и она не затянулась: влюбилась Янка.

И вот теперь время было уже за полночь, Янка зевала и из последних сил позировала, улыбалась в камеру и теребила в руках ярко-желтый декоративный подсолнух.

-Сереж, ну может хватит уже, а?

Он оторвался от камеры, придирчиво осмотрел модель и грозно ответил:

-Не гунди.

-Я спа-а-а-ать хочу!

-И чудесно, когда ты спишь, у тебя улыбка естественная.

-У-у-ух! — Янка запустила в него цветком. — Сколько можно? Ты уже кадров сто сделал, что ты там еще запечатлеть хочешь?

-Я? Я хочу запечатлеть чудо.

-Чудес не бывает.

-А вот и неправда! Бывают. Сейчас вот я досниму, — он быстро подбежал к ней, подкрутил что-то на объективе и сфотографировал ее близко-близко, — и покажу тебе одно. Чудо. В перьях.

Он отложил фотоаппарат в сторону и подставил ей свои губы. Янка шутливо-обиженно прищурилась:

-Если ты думаешь, что за это тебе еще и поцелуй полагается, то ты ошибаешься!

-Ну и ладно!

Сергей отвернулся и принялся упаковывать аппаратуру в специальный чемоданчик.

-Эх, Янка. Вокруг столько всего прекрасного, милого, позитивного. Чудесного! А люди проходят мимо, и не замечают!

-Уж не глаза ли ты открыть им собрался?

-Почему нет?

-Потому что галерея — это единственное место, где они увидят твое прекрасное, а выйдя за ее порог, побегут дальше. И все. Конец чуду.

-Да пускай и так!

-Ага, пускай. А ты то, пока свое чудо донести до слепых пытаешься, что есть будешь? Чудо — оно, понимаешь ли, бесценно, то есть бесплатно.

-Оба на. Ян, а у тебя в жизни есть какие-нибудь ценности, помимо денег?

-Конечно. Любовь, например. Просто ценности ценностями, а детей кормить надо. Не пойду я за тебя замуж, не прокормишь ты меня с моими-то запросами, — тон ее все еще был шутливым. — Впрочем поди сюда, герой-художник, я тебя хоть поцелую.

Но Сережа не сдвинулся с места:

-Тебе не нравятся мои снимки?

-Мне? Нравятся. Только они тебя не прокормят. Найди себе нормальную работу. А фотографией можно и в свободное время заниматься.

Он не ответил. Янка пыталась вылезти из старомодного платья в мелкий горошек.

-Ты считаешь, что моя мечта ничего не стоит и ее нужно выкинуть на помойку, потому лишь, что она не принесет мне больших денег?

На это Яна ответила что-то о жестоких требованиях экономической среды, о цели и о том, что лично себе хочет в жизни позволить многое, а деньги, к сожалению, являются необходимым условием для того, чтобы хоть чуточку пожить по-своему. Он возмутился и заявил, что жить по-своему нужно уже сейчас и деньги тут ни при чем, потом совершенно разгорячился и наговорил много обжигающе-болезненных для себя и для нее слов. О том, что она в него не верит и вместо этого навязывает ему свои идеалы. Кажется, даже назвал ее меркантильной.

Никто из них даже не понял, в какой момент шутка переросла в обиду, голоса сорвались на крик, а в глазах появились слезы. Что-то давно наболевшее вырвалось наружу. Наверное, он просто не мог простить ей того времени, которое она уделяла работе, а она ревновала его к каждой новой модели.

В конце концов она не выдержала и, схватив пальто, выбежала на улицу. Двор пялился на нее огромными окнами и шептал: “Ты не веришь...”. Конец всегда невыносимо страшен, а ночь со своей тихой апатией лишь сгущает краски истерики.

На этой чертовой улице опять горит всего один фонарь.

-Зверь! — она хотела кричать, но получился только сдавленный хрип. — Зверь!

Вряд ли Яна знала, зачем зовет миф из детства, или хотя бы осознавала, что в действительности она делает. В исступлении она сползла вниз, усевшись прямо на поребрик, и заслонила лицо руками.

Неожиданно левую кто-то лизнул. Застенчиво совсем лизнул, но Янка испугалась. Одернув руки, она увидела перед собой средних размеров дворнягу, полинялую и пыльную. Когда-то собака, вероятно, была вполне пушистой, но теперь шерсть слиплась в сосульки. Глаза животного — маленькие и юркие — впились в девушку с немым дружелюбием. Пес опять лизнул Янкину ладошку. Сначала она машинально потрепала его за ухом, а потом, немного успокоившись, стала гладить громко сопящее существо и даже достала из сумки мятные конфеты. Пес довольно облизывал нос, а Янка усмехнулась с горечью: вот ты, мол, какой теперь, Зверь Белый...

Впрочем, сама мысль показалась ей какой-то циничной, опошляющей детскую выдумку.

-Пока, Барбос! — Ей именно так захотелось назвать дворнягу и она назвала. Вставая, она кинула собаке еще одну мятную конфету.

-Яна! — ее имя ударилось о девятиэтажку и эхом понеслось дальше. — Яна, постой!

Сережка бежал по дороге, размахивая руками. Не дожидаясь, когда он приблизится, она быстро зашагала в другую сторону, но метров через 20 он все же догнал ее и пошел рядом.

-Янка, ведь мы с тобой глупцы, правда? — виновато спросил он. Она неожиданно громко засмеялась:

-Ага.

И через минуту:

-И ты не пойдешь за меня замуж?

-Нет, не пойду.

Янка остановила его и крепко обняла.

И она была готова поклясться, что видела, как старая дворняга, разбежавшись, подпрыгнула и исчезла в искрах, посыпавшихся из фонаря на дорогу.