Пол под ногами гудит и качается,
Кружатся пары, в объятьях немы.
Это не сон, он, увы, не кончается,
Вальс, ликованье во время чумы.
Солнце лучи посылает последние,
А под танцорами — липкая грязь.
Переплелись здесь короны наследные,
Лики святых и различная мразь.
Кто-то упал и уже не поднимется,
Мнут его пары ногами да в такт.
Снова оркестр аккордами взринется,
Всем здесь пророча кладбищенский тракт.
Музыка режет, как нож уголовника,
Тех оркестрантов попробуй-ка, тронь!
Повару уж не хватает половника,
Чтоб разливать смертоносную вонь.
Пары кружат, слыша дух разложения,
Чтобы в тоске не рыдать по ночам.
Смерти в партнёре учуяв брожение,
Тут же его отдают палачам.
А палачам вся зараза — до лампочки,
Праздник чума для них, а не беда.
Трупы бросают в кислотные ванночки,
Чтоб не осталось от них и следа.
Мзду палачи уж примерно прикинули
И оказались довольны весьма.
Выгодно им, чтобы нас не покинули
Голод, раздоры, война и чума.
Что им до слез и взываний о помощи
В этом жестоком, кровавом бою?
Высушат мясо по самые по мощи,
И наплевать им на муку твою.
Вальс закружил меня с бешеной силою,
Я спотыкаюсь, все матом кляня.
В пару возьму себе девушку милую,
Что уже вечность глядит на меня.
Я подхожу к ней с галантной улыбкою,
Но ни движенья, ни звука в ответ,
Лишь над морскою поверхностью зыбкою
Залпом гремит королевский корвет.
«Ты не подумай, она не прикинулась, —
Слышу надтреснутый голос из тьмы, —
Час уж прошёл, как девчонка откинулась
И убежала из вашей тюрьмы.
Знаешь, она гениально надула вас,
Всех кавалеров, что в душу плюют.
К сроку прозрела она и одумалась,
И в её честь уж грохочет салют».
Замер на месте, почти омертвело, я.
На собеседницу страшно смотреть.
В чёрном плаще, ослепительно белая,
К танцу звала меня жуткая Смерть.
"Хватит паяцем для публики дрыгаться,
Много ли чести в царях и ворах?
Полно, поэт, уж по жизни-то мыкаться,
Вылечу вмиг я страданья и страх!"
Тут я подумал: "А верно, Костлявая!
Жизнь-то со мною была неправа:
Вечно скулила, как сука пискливая,
Лезла в карман и качала права!
Так для чего мне дешёвая шлюха та,
Чтобы верней опуститься на дно?
Да не рыдайте мне в самое ухо-то,
Мне ведь и впрямь остаётся одно".
И понеслись ураганом по залу мы,
Враз опустела площадка на треть.
Стали грозою ужасному балу мы,
Неразделимы поэты и смерть.
Пол под ногами гудит и качается,
Кружатся пары, в объятьях немы.
Это не сон, он, увы, не кончается,
Вальс, ликованье во время чумы.