Это рассказ-описание, его главная цель это преподнести читателю как можно более ясную картину действия такой, какой представляет её автор.
Автобус гремел, трясся и подпрыгивал на частых кочках. Я прислонился лбом к грязному стеклу окна и безучастно следил за лентой серых домов и голых деревьев. Время от времени моё сознание сковывала дремота — езда длилась уже больше часа. Наконец, автобус кряхтя заглох возле затерявшегося среди гаражей столба остановки. „Конечная, все на выход!“ — важно просипела всё время что-то вязавшая кондуктор, так и не отрываясь от своего дела. Я словно вынырнул из пропитанного запахом бензина, весенней грязи сапог и руганью воздуха салона в не более свежий, чистый и радостный ранне-весенний день. Позади меня щетинились угловатыми крышами нестройные ряды гаражей, словно иголки на еже — серые, иногда буровато-красные. Я ещё немного постоял, посмотрел на них, потом поднял воротник куртки и стал переходить дорогу, перепрыгивая мелкие, но частые лужицы грязи. Я долго шёл мимо рыжих пятиэтажек, пестревших влажными пятнами таявшего снега; мимо обшарпаных зданий детских садов, школ. Задуманные когда-то быть весёлыми и радостными, теперь же они казались бледными призраками чего-то, давно ушедшего. Было тихо — в их дворах не бегали малыши, не играли в „Классики“ девочки, за углом школы не курили старшеклассники. Иногда мимо меня проезжали торопясь автомобили, обдавая шоколадно-грязными фонтанами чернеющий придорожный снег. Я подошёл к ведущей в небольшой круглый двор арке и сверил жирно выведеный красной линией номер дома на его стене с тем, у меня на бумажке. Они совпадали. Я смял в кулаке листочек и выбросил его, вернее дал ему упасть. Он мягко приземлился в лужу и, слово кораблик, обиженно поплыл прочь. Преодолев некоторое волнение я решительно зашагал. Покинув гулкую тишину арки я вошёл во двор и остановился, как будто оказавшись в необычном новом мире, незнакомом, но до боли привычном. Три темнеющих, как берлоги, входа в подьезды украшали серо-коричневые деревянные скамейки, две на каждый подьезд. Возле одной из них сидела на сухом куске асфальта маленькая девочка и лениво теребила голую облупленную пластмассовую куклу, что-то напевая себе под нос. Её красная курточка тут и там посверкивала мелкими дырками; ни штанишек, ни юбки девочке не одели, её потерявшие вид голубые колготки были уже по колено мокрыми — малютка плескалась в луже, то и дело шлёпая по ней красными сандалями. Немного левее от арки и места, где я стоял, уходил в землю провал то ли погреба, то ли нижнего этажа. Вокруг этой дыры, словно каймой, кто-то щедро навалил проржавевших частей велосипеда, шин, труб, диковинных деталей. В другом углу, напротив этого, валялись такого же состояния дырявые тазы, полу-сгнившие тряпки. Передо мной вдруг невесть откуда возник мальчик лет 7-ми. В больших, широко распахнутых голубых глазах я прочитал интерес и дружелюбие. Мальчик был одет побогаче девочки, но тоже без нарочитой опрятности — джинсовая куртка была застёгнута, но под ней определённо ничего не было, такого же цвета джинсовые брюки, протёртые на коленях и со следами впопыхах вытертых о них рук, и тёмно-зелёные резиновые сапожки, немного разорваные сверху. Мальчик хитро улыбаясь и, переминаясь с ноги на ногу, прятал что-то за спиной в руке. Я подмигнул ему. Он резко вытянул руку перед собой, предлагая мне что-то и звонко выкрикнул — „Пливет!“, всё ещё сжимая кулачёк. Добродушно улыбаясь, я присел перед ним на корточки, разжал его ладонь и увидел пару мутно-оранжевых замусоленых карамелек. Пару мгновений я посидел так, держа его руку в своей, словно что-то обдумывая; потом снова сжал его пальцы и заговорчески прошептал, кивая головой в сторону наблюдавшей за нами девочки — „Угости лучше её!“. Мальчик также хитро кивнул и убежал к подружке. Я выпрямился и направился в правый из подьездов. В нос ударило разнообразие запахов — лекарства, моча, куриный суп, дешёвый парфюм, запах высыхающего белья, чего-то протухшего. Звуков здесь было не меньшее множество — на одном только первом этаже кто-то матерился, смотрел „Ментов“, до сумасшествия жуткий, отрешённый голос запевал романс. Я поднимался выше по сьехавшим набекрень ступенькам, перешагивая через предметы женской гигиены и собачьи фекалии. Словно в дополнение к этому, из-за массивной железной двери рядом со мной донёсся озлобленный лай. Я с интересом разглядывал до такого испещрённые надписями стены, что, казалось, сам дом не помнил уже первоначального их цвета. Думаю, почитав пролёт-другой, я бы неплохо пополнил свой словарный запас. Чуть не сбив меня с ног, мимо пробежал ещё один ребёнок неопределённого пола, с криком „Посторонись!“. Я дошёл до последнего, 6-ого этажа и в нерешительности остановился перед пестревшей кнопками звонков дверью, разглядывая её. Кое-где из-под кофейно-коричневой обивки торчали куски поролона, глазком дверь не обладала. За ней слышался грохот, звон посуды, детский плач. Немного помешкав, я достал из кармана полученный утром ключ и открыл дверь. Я очутился в тёмном, затянутом не то дымом, не то паром коридоре. Из проёма слева, совсем рядом со мной — видимо это была кухня, вынырнуло измученное лицо женщины. Скорее всего оно было молодым, но цветом юности отмечено не было. Вслед за лицом явилась и его обладательница — худощавая женщина в шортах, заляпаной пятнами майке, с плачущим ребёнком на руках. Она торопливо окинула меня более или менее заинтересованным взглядом и рассеяно пробормотала — „А, вы наш новый жилец? Ваша комната последняя по коридору, напротив туалет с ванной.“. Я кивком поблагодарил её. Коридор был довольно длинным, дверей по бокам его было много. Неожиданно одна из них распахнулась прямо передо мной и моему взору предстала девушка, не менее обескураженная моим появлением в её поле зрения, чем я. "Девушка" была явно не совсем трезва, от неё разило потом и духами. Верхняя часть её туалета отсутствовала начисто, нижняя же — блестящая розовая юбка, задралась так, что скорее открывала места, призываные быть недоступными взгляду. Я, с нескрываемой неприязнью, оглядывал её совсем молоденькое, перемазаное косметикой лицо и всклокоченные рыжие волосы. Девица вульгарно хохотнула и обвилась вокруг меня. Я брезгливо, словно жирную назойливую муху, смахнул её. Она надула губки и, бросив на меня обиженный взгляд, заковыляла шатаясь в ванную. Я заглянул в приоткрытую ею для меня комнату. В квадратном пространстве теснились возле стен две железные кровати, между ними стол и за дверью, как я догадывался, шкаф. Зеленоватые с грязно-желтыми подтёками обои выцвели, марлевые занавески посерели. Странное тоскливое ощущение уюта придавал яркий цветной ковёр над одной из кроватей, изображавший охоту на загадочное, похожее на лошадь, животное. Пейзаж дополняли разбросаные по полу вещи и нестройная башня немытой посуды на столе, покрытом куском пятнистой клеёнки. На одной из кроватей сидела женщина, выглядевшая старой не то от возраста, не то от жизни. Одетая в пёстро-синий халат, укутанная в пушистую светлую шаль, она, кажется, была больна. Она равнодушно посмотрела мне в глаза и легла в постель, повернувшись лицом к стене. Я прикрыл немного дверь и пошёл дальше. Тому, что следующая комната тоже была открыта я уже не удивлялся. Однако я остановился и осмотрел её внимательней. Комната отличалась от предыдущей чистотой и отсутствием второй кровати. Возле стола стоял стул, позади него большая полка с книгами. В профиль ко мне сидела девушка и торопливо что-то писала. Она была красива, с длинными, светлыми, заплетёнными в косу волосами; в просторной скрывающей ноги юбке и белом свитере. Заметив меня она повернулась, улыбнулась и пробормотала — „Извините, они опять снесли дверь, приходиться сидеть у всех на виду...“, и снова заводила ручкой по бумаге. Ещё пару мгновений я полюбовался ею и пошёл дальше. Отперев замок, и тут же закрыв его за собой, я очутился в светлом пространстве. За счёт отсутствия существенной мебели комната казалась большой. От прежних владельцев я наследовал иссохшийся шкаф с одинокой вешалкой, белый пожелтевший стол и, бывший когда-то изящным, стул с выгнутыми ножками. Полуовальное окно далеко выдавалось наружу, образуя широкий и, вероятно, очень практичный подоконник. Эта часть имела почему-то серо-зелёный окрас, в то время как сами стены покрывали желтоватые обои в тон, дополняя светло-коричневые доски пола. Я прошёл и встал посреди комнаты. На одной из стен привлекала внимание неровно выведеная чем-то красным фраза — "Красота внутри меня!". Восклицательный знак обрывался линией вниз, придавая надписи ноюще-тоскливую безнадёжность. Сняв куртку и повесив её в шкаф, я сел на стул. Теперь это и мой дом.
Читайте еще в разделе «Рассказы»:
Комментарии.
: такая штука у обуви
Все сообщения мини-чата
Регистрация
Забыли свой пароль?
Собственно весь смысл как раз в том, что если красота есть внутри, то её отсутствие снаружи не угнетает...)
насчет продолжения не знаю, не думала, врятли. По крайней мере этот сюжет продолжаться не будет, а вот такие рассказы-описания — да