— А если умереть?
— Ты ничего этим не добьешься.
— Почему это не добьюсь? Добьюсь…
— Чего ты добьешься, если не мечтаешь ни о чем для этого мира, для людей, которые тебя окружают? Все себе! Ты — центр! Ты сам себе цель!.. Разве тебе хочется, чтобы родители страдали? Хочется, чтобы над твоим мертвым телом плакали? Хочется, чтобы окружающие глядели на них как на родителей самоубийцы?.. А как же самая главная ценность — жизни? Ты готов предать тех, кто подарил тебе её?
— Ну и что?
— Да, я забыл же. Тебе ведь на все наплевать…Эгоист.
— Наплевать… Зато я вижу жизнь без прикрас.
— И как ты собираешься это осуществить?
— Еще не думал.
— А ты попробуй, представь себе, если получится.
— Вот и попробую. Тебе-то что? Считаешь, что сможешь помешать?
— Точно знаю, помешаю. У меня в этой жизни есть цель.
— Ну-ну. У тебя и цель? Всех облагородить и обогатить? Поднять Россию-матушку с колен? Защитить обиженных?
— А если и так?
— Ты на меньшее не замахиваешься. Наплевать… Может быть, спрыгнуть с балкона. Четвертый этаж как никак. С другой стороны, а вдруг полечу?.. Э-э, не лезь, дурак, люди не летают! С балкона прыгнуть — самое то. Одно маленькое усилие, один шаг, мгновение и тебя не существует. Правда, сейчас зима, снег достает до окон первого этажа. Посадка мягкой выйдет. А если не выйдет?.. Фу-у, окровавленная лепешка в грязном снегу — это не эстетично, не красиво. Нет, надо что-то другое.
— Что интересно?
— Отстань. Утоплюсь в ванной… Вряд ли, конечно, получится, придется себя связывать. А то инстинкты заставят выбраться на поверхность воды, глотнуть воздуха. И ванна маленькая, буду связанным барахтаться, всю воду расплескаю. И вообще у нас не ванна, а душевая… Душ? Какой душ?! Слушай, уйди. Не мешай!
— Ты, давай, представляй дальше.
— Не могу, пока ты рядом. Уйди…
— Куда же я денусь?
— Да хоть в чулан!
— А подглядывать можно?
— Х-м! Тебе бы подглядывать только!
— Я хоть чем-то интересуюсь, кроме себя…
— Молодец, молодец… А теперь проваливай!
— Грубый ты!..
— Наплевать… Итак…
— И эгоист. Тебе бы только красиво умереть! О родных подумай!
— Проваливай, кому сказано! Итак, что же можно использовать в качестве орудия самоубийства? Почему в голову лезет только гильотина? Ну, где я возьму гильотину посреди Сибири?! Она даже в музее не хранится… А вот бы умереть посреди музея, люди проходят, смотрят, думают — экспонат, а как похож-то! Тьфу, не хочу я быть экспонатом. Их много, я — один… В своем роде.
— Один идиот — это верно!
— Заткнись! Тебе же сказали: подглядывать можно, о подслушивании и речи не было!
— Да слышно все и без подслушивания. Нет здесь никакого чулана, я в уголке просто стою…
— Это образно, ясно! Главное, чтобы ты мне не мешал!
— Я и не мешаю. Сам себе…
— Точно! Сам себе перережу вены!
— Не получится!
— Это еще почему?
— Тут надо сделать движений побольше, чем один шаг, да и не заметит никто. И крови…
— Миша, ты уже вернулся из школы? — произнесла мама, приоткрыв дверь комнаты, заглянула, нет ли кого в гостях. В комнате царил обыкновенный бардак, разбросанная одежда, куча дисков, гантели лежали вперемешку с учебниками, тетрадями и даже стулом. Среди хаоса бродил одиноко, насколько позволяли размеры комнаты, молодой человек.
— Да, мама, — ответил Миша, — не мешай, я думаю…
***
— На чем мы остановились?
— Ты хочешь умереть…
— Ха, не угадал. Я уже кушать хочу…
— Я тоже. Но ты же смертник. Зачем такому еда? Такому важна смерть. Она же ждет, не дождется. Красивая, красочная даже, с фейерверками, с аплодирующей публикой…
— Хорошо сказал. Вот поедим, потом найдем публику и умрем.
— Кушать согласен, умирать нет…
— Кто тебя спрашивать будет?
— Знаешь, я — это ты. Так что…
— Миша, иди кушать! — позвала мама, перекрикивая шум льющейся воды и звенящих тарелок. С кухни повеяло наваристым, мясным…
***
— Хорошо-то как! Теперь погулять.
— А как же смерть?
— Дурак ты! Кто ж на полный желудок умирает. Сам читал: желудок расслабляется и испражняется…
— Это ты читал…
— А ты нет? Ты чего такой раздражительный?
— Надоел ты мне… Непостоянный. Не знаю, как ты поведешь себя в следующую секунду. И цели у тебя нет. Определись уже, хочешь умереть или нет?
— О себе же говоришь. У нас характер еще не сформировался, помнишь, как родители о тебе, ну и обо мне сказали… Ах, да, у тебя же есть цель! Посмотри, какая погода, идеалист хренов! Солнышко светит, ветерка нет, девчонки улыбаются.
— Ты ответь, ты умирать хочешь или нет?
— Не хочу.
— Скотина… Эгоист. Нервы мои только портишь…
— Свои тоже. Адреналин лишним не бывает, надо же себя подстегивать как-то.
— Лично меня ты вгоняешь в депрессию.
— Да будет тебе…
— Не будет.
— Ха.
— А-а-а-а-а!
Тяжелый грузовик развернулся посередине дороги, пошел юзом. Тихий удар, почти незаметный в кабине, отбросил тело на багажник и заднее стекло стоящей впереди легковушки. Звон заглушили громкие возгласы, подбежали люди, кто-то достал сотовый, тыкал, с трудом попадая в кнопки. Водитель грузовика, трясущийся от страха, выбрался из машины, жалобно залепетал:
— Я не хотел… он сам… неожиданно… я не видел… не виноват…
(и о чем мы думаем — ё-моё?)