Марина Шамсутдинова — Побег японских военнопленных из лагеря в Сибири

(всем не вернувшимся домой посвящается)

Часть первая.

1

Спящих рощ голубой венок,

На плечах твоих , о Ямато!

Восходящего солнца поток

Золотит самурайские латы.

Красота твоя и венец,

Блеском сакур маня и играя,

Освещали бесславный конец:

Гибель пленного самурая.

Не от жала стального меча,

Грудь распарывающего до рвоты,

Он сгорел, как свеча, сгоряча

От тоски по тебе и работы…

2

Стены скользки, сырой подвал,

От границы — этап к Байкалу,

Здесь живой полумертвым стал,

Воля сникла мало-помалу.

Пересылки и лагеря,

Небо — то же, земля — чужая,

Вместо теплого моря — струя

Дождевая с крыши сарая.

И покорные, словно рабы,

Бесконечный тянули срок.

Относили к могилам гробы,

Зарывали в сырой песок.

Забывали свои имена,

Только родины милые песни

Высоко-высоко, как струна,

Пел старик, утомленный болезнью.

Ни таскать, ни рубить не умел,

А глаза разъела слюда.

Кто расскажет теперь, как пел?

Кто его понимал тогда?

За беззлобность и тихий нрав,

За негодность к мужскому труду

Заработал он горстку прав —

По Слюдянке искать еду

Разрешали. На сопках лесных

Собирать для лекарства траву,

И поделки собратьев своих

продавать, веселя детвору.

Ну, а если налажен сбыт —

Производство само собой!

Мы точили ему нефрит,

Украшая все той же слюдой.

Чашки, ложки, резные плошки

И игрушек веселый рой,

От свистка, до губной гармошки .

«А япошка — мастеровой!»

Одобряли его старушки

(Жалость женская широка),

Наливали ему за игрушки

В кружку теплого молока,

Насыпали в мешок картошку,

Из печи — каравай ржаной,

И кедровый орех, и морошку,

Омуль с радужной чешуей.

С пылу-с жару круглые шанежки…

Словно ведали те хозяюшки,

сколько лет ему, сколько зим.

Вьюгой смертною «Баю-баюшки»-

Отпоет его Баргузин.

3

Чуть качаясь, с больной походкой

Приносил он в барак продукты,

Потрясая седой бородкой,

Он делил их на равные грудки.

Церемонно отставив пальчик,

Чай , настоянный на чабреце,

Разливал по крошечным чашкам,

Пил с улыбкою на лице.

И казался он тихим юродивым,

Очень часто, забывшись нечаянно,

Напевал он о милой родине

И молился за всех отчаянно.

4

А весною метровые льды

Раздробил о скалы Байкал,

Валунами лежалой слюды

Громоздился их мертвый оскал.

Объявили субботник у нас.

Чтоб своей не смущал бы кучей —

Из оттаявших трупов наст,

Побросали с отвесной кручи

Размороженный трупный балласт —

Наших братьев, погибших от холода,

От побоев, цинги и от голода.

Их Земля своим телом укрыла —

Незавидная вышла могила.

…Мы полой прикрывали слезы,

Полноводные, как река.

Посылали начальству угрозы

И увидели старика…

Прижимал он к глазам ладони,

Грыз зубами колючую цепь,

Так узду раздирают кони,

Когда рвутся в степь,

На простор, в бесконечное поле,

Разметав тростник,

Принимая и смерть за волю,

Пусть на краткий миг…

5

Что-то тихий старик замыслил?

И не ведали, не гадали,

На обычный таежный промысел

За приварком его снаряжали,

Чтоб отведать, как хороша

Прибайкальская черемша!

6

Восхищает тайга весной.

Ее страж не велик, но смел.

Средь снегов принимает бой

Знаменосец весны — пострел.

Фиолетовые макушки

В золотисто-зеленых латах

В окруженье берут опушки,

Все в проталинах как в заплатах.

Потихонечку, не спеша,

Осторожно и без натуг

Собирается черемша,

А в народе — «медвежий лук».

Поселковые ребятишки

ему мудрость растолковали:

«По весне заломал мальчишку,

А ты, старый ,уйдешь едва ли.

Понимашь, надо зорко глядеть:

Черемшой набивает медведь

Отощавшее за зиму брюхо.

Плохо видишь? Так слухай ухом!»

7

Улыбался лесным былинкам,

Разгребая еловую мякоть,

Любовался солнечным бликом

И ему захотелось плакать.

Где-то там, за высокими кедрами,

Ветер с морем играет в прятки.

Путь домой измеряется метрами,

Когда рядом и все в порядке.

Путь домой выстилают тела,

Жертвы, жертвы — дорога боли.

Жестко карта нам все легла —

Мерзкий счет выставляет неволя.

Кто знает, какою ценой,

Когда мы вернемся домой?

8

Провалились иссохшие губы,

Разлетелся увядший волос,

Раскрошились редкие зубы,

Но остался все тем же голос.

Силы есть, но уже не те,

Что владели телом когда-то.

Я хочу возвратиться к тебе,

Золотая моя, Ямато!

На цветущий каскад посмотреть

Хрупких сакур, пьянящих жасминов,

Со спокойной душой умереть

Под шатром из перьев павлинов.

Распускается Иван-чай,

И поля от жарков жарки –

Бесконечна в душе печаль

Неусыпной моей тоски.

Слышу голос родной земли,

Голос пращуров, голос воли.

Словно в жилы мои потекли

Волны древней и мудрой крови:

Край надежды, земля чудес,

Заповедный таежный лес.

С давних пор от лап подлеца

Он в себе сохранял беглеца.

Пусть от холода и от жажды

Потемнеет твой веер бумажный,

Вольные люди— дети тайги,

Чувствуешь силу в себе — беги!»

Можно судьбою играть,

Плыть по жизни под парусами,

Но землю, где умирать,

Всегда выбирайте сами!

10

Прокатилась по лагерю весть:

Не отметился на проверке!

За побег головы не снесть,

Даже имя з\к на фанерке

Не напишут, если убьют,

Закатают в пустую породу.

Сколько сгинуло здесь народу,

Сколько смертный нашли приют?

11

Овчарка на зоне — волк!

Натягивает поводок,

Знает в погоне толк…

Теплой плотью, кровью живой

(Для охоты на беглое тело) —

Не баландой и не травой —

Кормят мясом ее, чтоб летела.

Сквозь овраги и бурелом

Разрывать по команде: «Ищи!»,

Челюстями, как ржавый лом,

На затылках ломать хрящи…

На бессильного старика

С ладонями, как у ребенка,

Охотились наверняка…

А птицы кричали звонко,

Голосили, словно просили.

Путал след овраг и лощина –

Это только природе по силе.

А овчарка — просто машина.

Нацеленный пистолет –

Рекс, Сатана, Валет…

12

Запрокинув седую макушку,

Старик закликал кукушку…

(Сказочно ворожить

его научили мальцы):

Сколько осталось жить?

— Ку-ку ,— разносили гольцы

Щедрое птичье эхо.

— Ку-ку , — подпевал ручей.

— Ку-ку, — проскрипела прореха

Дерева, — Ты ничей!

Тайга над тобой не властна,

Ты выбрал особый путь,

Сумрачно там или ясно –

Доли не обмануть.

От куницы до малой пичужки

Все покой его берегли.

В заброшенной деревушке

Дни его на свободе текли.

Много ль старому телу надо –

Корешок, кедровый орех,

А маслятки — грибная отрада,

И нарушить такое — грех!

13

Много страхов готовит лес

Для непрошеного гостя.

Куда ты, паршивец, залез!

Место твое на погосте.

Вольный таежный край

Не любит хозяйского крика.

Злобствуй, круши, играй —

Потом тебе станет дико.

В этой завальной глуши

Подлому — подлый закон.

На тысячи верст ни души,

Только кандальный звон,

Прошлого гордая тяга –

Песня «Бежал бродяга»…

Каторжный скорбный стон

Цепко на горле повис,

Тянет охранников вниз,

Глушит со всех сторон,

Кидает на острый склон…

Бурелом, почерневшая гать.

Старика было просто догнать,

Сбить с ног, рвать зубами плечи,

Царапать худую спину…

Сильный — бесчеловечен.

«Кроткого не покину», –

сказал вездесущий Творец.

— Боже, пошли мне конец!

Боже! Скажи, за что же?

Часть вторая.

Побег из Ада.

1

Словно слоеный пирог

Два лагеря у Слюдянки.

Верхний довольно строг,

Зэковские порядки.

Услужливы и тихи

Молодые и старики

Дробят слюдяную породу.

Себе и начальству в угоду

Работают у населения,

Ожидают освобождения –

Конца злополучного плена.

Свои преклоняя колена,

Молятся и молчат,

А стукачи — стучат.

В общем, почти изобилие,

Лагерная идиллия...

В пещере, забитой слюдой,

Расположен лагерь другой.

Даже охрана не ведает,

Кто, почему и где

Вместе с начальством обедает,

С ним на короткой ноге…

Верхний — лагерь земной,

Нижний — темный, штрафной.

Из верхнего в нижний — пожалуйста!

А если попал — не жалуйся!

2

По узкой подземной ветке

Снуют и снуют вагонетки,

Груженые пыльной слюдой,

Политые горькой слезой.

Старика затолкали в одну,

Словно камень пошла ко дну,

Погрузилась в сырую темень.

Замелькали сырые тени

При свете чадящих свечей.

Ты здесь и уже ничей.

Дорога в один конец.

— Ну, здравствуй что ли, отец!

(Кто-то помог ему встать,

придерживая за плечи).

— Будем вместе страдать…

Сильный бесчеловечен.

— Присядьте тут, самурай,

Даже в Аду есть Рай,

Если в нем светлые души.

— Только трусливый послушен!

— Будет под солнцем ад,

Если в округе смрад

Серный. И страх удобен,

Манит теплый уют

Только покорный люд.

А здесь человек свободен

От пристального общения

С лагерным окружением.

— Блаженный кусочек Японии

С чайною церемонией,

С чтением танка и хокку

Сумели от всех оградить!

— Рано нас хоронить!

3

Очнулся от прикосновения

Добрых и сильных пальцев.

Словно от дуновения…

Раны седого скитальца

Старательно осмотрели,

Перевязали. Согрели

Горячим и крепким сакэ.

У старика в рюкзаке

Листья нашлись смородины,

Соцветия чабреца…

Слушали беглеца

И вспоминали родину,

Далекий и теплый кров.

Снимает с сердца покров

Пламенное саке

И очищает кровь.

На светлой пьянящей реке

Легче излиться тоске…

4

Выход отсюда один…

Ниже уже не запрячут.

Покойники — только в отпуске, мы.

«Я уже умираю»,

Просто сказал самураю

Парень, что на отгрузке слюды

Стоит болезный и плачет…

5

Дробный стук молотков

В слепящей пыли слюдяной .

Не сделать и двух глотков

Воздуха. Здесь седой

Стала бы и шатенка

От пыли. Мелодию энка

Сквозь рев молотков отбойных

Услышал таежный старик,

Потом пару фраз непристойных,

Нечеловеческий крик,

Злобный звериный рык.

На миг стало вновь спокойно,

Ни шума, ни воя, ни драки.

На парня из Нагасаки,

Снова нашло безумие:

Он от горя только смеется.

Горе сушит, а счастье льется.

Заменил он одно другим

Боги смилуются над ним…

ПЕСНЯ ПАРНЯ ИЗ НАГАСАКИ.

Какая разница, где был дом,

Если дома под небом нет.

Я родился на солнечный свет

В городе с крепким мостом.

Таких в Японии много,

Вам есть куда возвратиться.

Город над тихой рекой

Может мне только сниться:

Выжженная дорога.

Обугленная страница

Письма к любимой жене,

Достопочтенной Кохару.

Тень на разбитой стене –

Мама с отцом на пару,

Как слезы оплывшей свечи,

Сжаты в один комок.

Ядерные лучи…

Я теперь одинок.

Поздно! Кричи не кричи

Никто уже не услышит!

Бренное тело

дышит

мое,

Душа умерла…

Воронье

Черные чистит перья:

«Обыденная потеря

на фоне военных бедствий»,

Вранье!

Кто и когда их мерил

Статистикой соответствий.

Сильный — бесчеловечен,

Адовым знаком отмечен.

Пепел по городу — пуха нежней…

Небо над городом — солнца светлей.

Тени лежат без движения-

Нету у них отражения!

Выкипевшая река

По-прежнему глубока.

Ни единого звука

В городе звонком — глухо.

Займите, прошу, слезу мне!

Слезы смывают безумие

С окаменевших очей.

Лязг самурайских мечей

Город, что больше ничей,

Не встревожит. Отныне и присно

В вымершем городе чисто.

6

Обыденно и привычно

Слюда под ногами лежала.

Где-то в оплетке гранита

Горная речка бежала.

И разносило эхо

Раскаты безумного смеха

Бездомного человека.

-Наглотались баланды тюремной

Кончен бой. Салютом победным

Нагасаки и Хиросима

Осветились невыносимо…

Миллион (феерверком взлетел

В небо сноп) неповинных душ.

Миллион обугленных тел

Вздохом, словом их сон не нарушь…

— Это небесная кара.

На всю Японию карма

За злые мысли легла

И за людские дела.

На поколение до,

На поколение после,

На поколение рядом,

На поколение возле

Ядерного пожара.

— Это небесная кара!

Слезы безмерной муки

Скатились по рваному шраму.

Как лепта подземному храму,

Как некий водораздел:

Горные реки наружу,

Горькие слезы в сушу…

7

На куче битого щебня

Умирал седой самурай.

Ему казалось волшебно

Прощался таежный край.

С его одинокой душой

Сон распоследней межой

Прижался к его изголовью,

Сливался с остывшею кровью

Его полувысохших жил.

Только во сне он жил.

Сознанье в предсмертный час

Сорвало иллюзию с глаз,

Вернуло в сырую пещеру,

В темный и душный подвал,

В запах смрада и серы…

— О, Ямато! — Позвал

Он свою далекую землю.

На границе вечного мрака,

Дабы избегнуть страха.

— Пошли мне солнечный знак!

Заходила земля ходуном.

Осколок вспыхнул лучистый

Трещиной на граните.

В отработанной штольне,

Тоньше ушка угольного,

Ярче , чем солнце в зените!

Поймал самурай осторожно

Лучик в сухую ладошку.

Нежнее держать не можно,

Над ним подышал немножко

И умер в забое мглистом,

Скалы вокруг зашатались,

Земля застонала от боли,

Мрачные стены подались.

Знамением сладостной воли

Проклюнулся тоненький лаз.

Был он чуть больше наперстка.

Хлынул потоком хлестким ,

Смывающим слезы с глаз,

Сметающий все на свете

Свежий байкальский ветер!

10

Тяжек невольничий стон

Светлому Оку Планеты,

Мутит кристальные воды

Доброго великана,

Спящего в лоне Земли.

Вода голубого Байкала.

Не всегда чиста и прозрачна,

Закипает она от накала

Его гнева, становится мрачной.

Хлещет дождь, гудит ураган.

Разрывая густой туман,

На сопки сходит сама

Хозяйка ветров — Сарма!

Пугает заблудшие души,

И мечет, и топит, и крушит.

Беспомощные суда

Сверху и снизу вода…

9

В одну из таких ночей

Рубили на встречу свету.

Не жалея свечей.

Веря в святую примету

Божьего знака. Дорога.

Осталось совсем немного.

Работу на несколько лет

Освоили за неделю!

Так мы домой хотели!

Вырыли нору в граните.

По Ариадниной нити

Выход нашел Тезей –

Наша дорога страшней,

Кто знает, какою ценой?

Когда мы вернемся домой…

10

— Всем уходить нельзя!»,-

Сказал седой Генерал,

(И Бирму и Фиджи брал).

— У камикадзе стезя –

Погибнуть, чтоб честь соблюсти.

И наши жизни спасти!

По горячим следам

Начальник, хитрая крыса,

С облавой прочешет тайгу…

Ну а когда найдут-

За наши жизни не дам

Я и горсточки риса…

Камикадзе должны остаться,

Сколько смогут держаться,

Выполняя работу за нас,

Ну а дальше отдать приказ

(Не могу я решать за вас)

Надеть свои хаккин-маччи …

На родине вас оплачут

Сакуры черной цветы…

Грозный «Божественный ветер»

Ваши судьбы отметил,

Ваши развеял мечты…

11

(они остались…)

Без перерыва на отдых и сон

Рубим слюдяные глыбы.

Только подальше ушли бы,

Скрылись за горизонт!

Дума одна — руби до темна!

Ценит ударный труд

Господин политрук,

Даже назвал стахановцем

И угостил стаканцем

Чистой, байкальской воды.

Долгие про-во-ды

Надо рубить, камень возить

Полные вагонетки

Ни за пайки, ни за призы,

Ни за плевки и монетки

Валимся с ног и чумеем,

Работаем, как умеем –

Жизни бойцов выкупаем

Из злополучного плена…

Пусть всемогущие Боги

Хранят их души в дороге,

А мы сбережем тела!

Дорога к солнцу легла

Вверх по крутым горам

Окоемом седого Байкала…

Горы таежный храм,

Куда нога не ступала

Еретика особиста,

Смершевского садиста.

12

«С камнями на пулеметы

Пошли узкоглазые черти.

Ну, кто же тут разберет их-

Фанатиков жертвенной смерти!

Молчали как на параде!

Спросите чего ради?

Месяца три давали

В день по шестнадцать норм?

Полные наливали

Чашки на их прокорм?

Лагерь засыпан гранитом,

Чтоб не губить своих,

Взорвали вход динамитом,

Воду спустили на них.

Смыли подземной рекой»…-

Рапорт под грифом «секретно».

Сколько погибло конкретно

Ведает лишь могила

Из мрамора и воды –

Время смыло следы.

Тайна пещеру укрыла…

Часть вторая.

Обрывки дневников…

Даже небо в осколках слюды,

Машут кедры мохнатыми крыльями.

От недоброго взгляда следы

Мы скрываем за сухожильями

Этих древних таежных рек

В пляске их каменистых россыпей.

Мы домой хотим, человек!

Сколько братьев наших без просыпу

Спят в завалах из каменных плит

Неподъемных гранитных стен.

Так их сон нашу кровь леденит,

Что мы спать не можем совсем

1

Омываема океаном

Спит Япония.

Пряным, алым

Огибаемая восходом

Просыпается год за годом…

До нее не добраться нам.

Каждый верит своим богам,

Но отеческим берегам

Мы далеки, близки снегам.

Стала мачехой нашей Сибирь.

Стала сводной сестрой –Тайга.

Но не вся, два аршина вширь,

Станет нашей могилой тайга.

Дом как призрак в ночном тумане.

Манит пламя, коснись, обманет

Зазеркальной своей теплотой,

— Кто там замер? На месте не стой…

Кружим, кружим и хмурым утром

Нет привала усталым ногам.

Даже молодец станет мудрым,

Пережив то, что выпало нам.

Здесь не слышно собачьего воя.

Здесь не видно следов конвоя …

2

Записки японского генерала

…………………………………..

Камикадзе отмоем имя,

Они нас прикрывали своими

Спинами и плечами,

Умирая, геройски молчали.

Их позор станет нашим позором.

Перед их укоряющим взором –

Осторожный — покажется хамом.

Кто на стенах начертит храмов

Подвиг их и геройскую смерть?

Не собачью, а человечью

Душу страхом не изувечу…

3

Белый, как чистые мысли,

Сбивается снег в перину,

Манит усталую спину

Снежное покрывало.

Кедры как опахала…

Света белого мало.

Долгого как мгновенье,

Меж вздохом и дуновеньем.

……………………………….

Не могу же прожить я вечно.

Надо путь уступить молодым.

Обдирает морозный дым

Череду бесполезных соцветий.

Обладают бессмертием дети,

Для которых, миг бесконечен.

( Да еще сумасшедший беспечен).

Надо, надо путь уступить.

Боже правый, как хочется жить!

………………………………….

Генерал перестал молиться,

И, казалось, застыл в сатори.

Лица, лица, — простые лица

Переменчивые как море.

(Ожидают ответа вскоре…)

Отрешенность бессвязных мыслей:

Старость, немощность, слепота,

Сила в мыслях уже не та.

Досконально познав науку

Смерти —

бесконечно полюбишь Жизнь.

(Ах, шальная мысль ,отвяжись!)

Неподвижное как яйцо

Маска смерти рождает скуку.

Самураю важнее лицо,

Когда тело вкушает муку.

Маска мысли родила улыбку.

Поиграла складками губ,

Словно в морге качая зыбку,

Вызывая невольный испуг,

Хрипло вырвалось слово: «сэппуку»

Он сказал и отдернул руку

от лица. Оно стало чужим…

На мозги тяжелее гири –

Слово страшное: ХАРАКИРИ.

………………………………….

Долина бела от снега,

Ей не хватает красок.

Жадного поцелуя

Огненно — жаркой сливы,

Рассыпавшей у корневища

Красные лепестки…

4

Харакири

О, условности крепкие цепи.

Не татами, а телогрейка

Под коленями у меня.

— Пусть кайсаку кедр не зацепит,

Размахнувшись у старого пня…

(Что же дальше диктует традиция.)

Надо из сакадзуки напиться

Ритуальным глотком саке,

Распоясаться и налегке

Над священным занятьем склониться –

Тушью хокку нарисовать,

Лист сложить и камнем прижать,

Отодвинув на три ладони…

Древний веер и меч уложен

В блюдо круглое, без излишеств.

Отказаться? — Позор, мальчишество.

Избежать бесчестья не трудно.

Трудно с легкостью умереть.

Не в постели, сейчас, прилюдно.

Нет , кайсаку в глаза смотреть

Слишком тяжко.

Теперь молиться…

Лица, лица — родные лица.

Ни забыться, ни отгородиться.

Только бы ничего не забыть.

Боже правый, как хочется Жить!

……………………………..

Молниеносным движеньем рассек

Он живот от груди до чресел,

Вертикально, наискосок.

Прояснившийся взгляд стал весел.

Улыбнулся одной гримасой,

А кайсаку главу отсек.

В нем и не было вовсе массы.

Как подкошенный лепесток,

Он склонился над головой,

Разделенной навеки с телом.

Словно душу перед собой

На сугроб уложил неумело.

……………………………..

На проталине красной от крови

Лист ольхи стал нездешне багряным,

Словно лист японского клена

Пятерней прикоснулся к Тайге.

Где ты, Япония, где?

5

И ушли ,приминая снег,

Через кряжи Хамар –Дабана,

Чтоб негаданно и нежданно

Пересечь знаменитый хребет.

Лютовал ночами Култук.

Приседали на каждый стук,

Хруст надломленного сучка.

Нервно вздрагивали от толчка

Прибайкальского землетрясенья.

Как у матки искали спасенье

У покрытой камнями земли.

(У которой моли — не моли) –

(Человек не испросит прощенье.)

Духам синто –капли саке,

Ее щедро налили Тунке –

Прародительнице Байгала,

По— бурятски — «высокий огонь».

«Ты прости наши жертвы малые,

Неприкаянного не тронь,

Мать долины, златая Тунка,

Поднимается в облака

Твоя солнечная вода.

Пусть минует злая беда

Тех, кто хочет вернуться домой.

Награди нас счастливой судьбой!

Охрани нас от лихолетья…»

(Только слабый природе брат!

Сильный путь расчищает плетью).

6

Что же может со смертным случиться

Кроме смерти, какое открытие?!!

Кто тихонько идет, кто мчится,

Будто в лавку спешит к закрытию,

Всех расталкивая, опережая,

Словно двери захлопнут Рая.

И напишут: «Вакансий нет.»

Покупайте обратный билет».

…………………………………..

А черемуховый овраг,

Он любому подарку рад.

…………………………………..

Сколько в Землю на удобрение.

Полегло в живописных местах.

И всемирный закон тяготения,

У подножия распластал

Бесприютных страдальцев множество

И прикрыл горевое убожество

Чьих-то богом забытых детей

Покаянной красой своей

---------------------

Ах черемуховый овраг,

Там семья и пропавший брат.

………………………………….

Палачей тоже оплачут.

Траурный сервис им

По скупому тарифу оплачен:

После смерти притиснут в строй.

По стандарту — оградки, рябинки.

Пару дней некрологи, поминки,

А потом тишина и покой…

И железною тумбой стой

Под облупленною звездой…

7

Годы плавились в злом горниле

Половинчатого отчаяния.

Неуступчивые замолчали,

Несгибаемые сгнили.

На три метра оттает почва –

Ниже вечная мерзлота.

Грязь, болото, топкие кочки,

Лагерь, склизкая мокрота.

Снова сняться страшные сны

Присягнувшему жизни войску,

Даже просто выжить — геройство,

В мясорубке любой войны!

………………………………

Не отпускают грехи.

Когда смежаются веки

Зарубками на человеке,

В мозгу проступают вехи,

Занозы, осколки, огрехи,

Ошибки, просчеты, прорехи…

Минутному счастью помехи…

8

Ни подлецы, ни трусы, ни шпионы —

Мы в жилах вен перекачали тонны

Чужой земли размоченной в воде…

Мы не могли. Нам места нет нигде.

Нет места на Земле…

9

…Море мои обнимает колена,

Теплое море.

Целые полчища смрада и тлена,

Сгинули в море.

Море, морская гладь у причала,

Желтые камни.

Море, уже не начать сначала,

Сгинуть и кануть.

И раствориться в твоей колыбели,

В круговороте.

Боль утолить, утопить веселье,

Разом, на взлете.

Слишком печальна земля для могилы,

Слишком привычна.

Всех уровняла и всем поделила

Голосом зычным.

Море развеет унылую скуку

Смертного часа.

Каждому жесту и каждому звуку

Море гримаса.

И разломить эти воды густые

Вам не под силу.

Кто выбирает желанья простые

В море могилу

Я выбираю, забыв о покое,

Каменных статуй.

Горько-соленое гордое море

Волнами радуй.

Как отраженье божественной силы

Алые зори.

Огненный шар между белым и синим.

Небо и Море.

2000 — 2002 год.

Киев-Иркутск.