Мне 5 лет. Я захожу в ванную. В ванной пахнет свежей рыбой. Рыба плавает в ванной и тыкается в ее стенки. Рыба высовывает голову и хлопает ртом. Я засовываю в ванную руку. Рыбка хорошая, рыбка красивая. Почти такая же как в аквариуме.
Бабушка говорит, что нужно ее приготовить. Она достает рыбу и несет ее в кухню. Рыба бьется в ее руках, она достает большой нож и метким движением бьет ее по голове. Рыба замолкает. Мне дают играть пузырьками. Они запачканы кровью. Мои руки тоже в крови. Я не знаю, что делать с пузырьками. Я не хочу есть. Я не голодная.
Рядом с нашей дачей бойня. Мы едем туда с дедом на машине, чтоб набрать костей и внутренностей для нашей собаки. На бойне тихо. Дед куда-то уходит с дядькой в ватнике, я жду его около машины. Я чувствую сладковатый запах спекшейся крови и навоза. Меня тошнит. Я слышу странный звук. Я подхожу к огромной яме доверху заваленной окровавленными костями, хвостами, какими-то ошметками. Яма усижена большими блестящими мухами. Странный звук это жужжание мух. Меня окликает дед. Он доволен. Он несет голову коровы держа ее за рог. Из ее пасти висит бледный безвольный язык.
В туалете дед ставит деревянные растяжки на которых растянуты кроличьи шкурки. Я сижу на унитазе и смотрю на них. Мама берет мою руку и проводит по пушистой шкурке.
— Правда приятно? — спрашивает она.
— Нет.
Вечером я выбрасываю из постели все мягкие игрушки, но они лежат в углу. Я долго смотрю на них и не могу заснуть. Мне грустно.
Мне 8 лет. Дед вернулся с рыбалки. Мы на даче вдвоем и он говорит, что жарить рыбу женское дело. Я чищу и потрошу карасей. Они вырываются. Я не могу понять почему они не умирают. Мне очень хочется чтоб они перестали бить хвостами. Я обваливаю их в муке и ложу на сковородку. Они продолжают подергиваться. Я зову деда. Он меня успокаивает, он говорит что это рефлекс. В этот момент я тычу вилкой в жаренного карася. Он дергается и вместе с вилкой летит на пол.
У моей собаки в миске лежит большая кровавая кость. Я делаю вид что хочу ее отобрать. Она начинает ворчать принимая игу. Я случайно поддеваю миску ногой и кость вылетает из нее переворачиваясь. На меня смотрит большой глаз без века. Круглый белый шарик с радужкой посередине. Глаз нежно-голубой. Мне на мгновение кажется, что в нем отражаются облака.
Крольчиха Люська расчесала себе ранку за ухом. Я аккуратно вынимаю ее из клетки и обрабатываю ранку зеленкой. Люська белая и мягкая. Мне кажется ее сердечко стучит прямо в моих ладонях. На следующий день я не могу найти ее в клетке. Я иду к деду в гараж, спросить где кролик, но возле гаража вычищенная шкурка измазанная зеленкой.
Мне 9 лет. У меня событие. Мне купили два десятка желтых утят. Теперь они под моим шефством. Я ставлю ящик с утятами возле своей кровати и рано утром они будят меня свои чириканьем. Через неделю один утенок дохнет. Я не отхожу от ящика, устанавливаю жесткий карантин, изолирую подозрительных утят. Я теряю всего трех, но мне жутко обидно. Утята подросли и я выпускаю их в палисадник. Дед сооружает там искусственный пруд, закапывая в землю мой детский резиновый бассейн. Днем утята там плавают, а вечером я накрываю его железным листом, чтоб они не утонули. Когда утята становятся достаточно большими я начинаю водить их на настоящий пруд. Я очень волнуюсь, но они никуда от меня не убегают. Про бассейн я забываю. Однажды утром я слышу шум. Я бегу к палисаднику. Дед открыл утятам бассейн и они залезли в него. Но туда попала земля и вода там превратилась в липкую грязь. Они тонут! Я бросаюсь вытаскивать их, дед помогает их отмыть, поливая из чайника. Больше всех досталось Глории. Мне кажется она совсем плоха, она холодная и дрожит. Я заворачиваю ее в полотенце и грею лампой. Наутро она здорова. Все утята живы.
Бабушка говорит у меня низкий гемоглобин. Я часто теряю сознание. Она кладет мне на тарелку темный кусок мяса.
— Ешь.
— Что это?
— Ешь!
С бабушкой нельзя спорить. Я пытаюсь наколоть кусок вилкой. Мясо упругое и соскальзывает. Бабушка смотрит и начинает злиться. Я беру мясо руками. Это печенка. Я пытаюсь ее откусить. Мясо пружинит.
— Она сырая!
— Ешь.
Я кусаю. Пытаюсь переживать. Печенка еще теплая. Густая темная кровь течет мне в желудок. Я продолжаю есть. Я запихиваю его в себя.
— Не спеши!
Поздно. Вся печенка у меня во рту. Она пахнет кровью. У нее сладкий-солоноватый вкус. Я глотаю.
— Ну вот видишь, а ты боялась, — улыбается бабушка. — Поешь картошки.
Но я вскакиваю из-за стола и бегу на улицу. На пороге меня рвет. Меня рвет кровью и ошметками мяса. Дина подбегает и тут же все аккуратно съедает и вылизывает порог. Меня рвет снова.
Я качаюсь на качелях во дворе. Подъезжает машина. Выходит мама и дедушка. Мама несет что-то белое в руках. Она подходит и кладет мне это на колени. Это козленок! Он маленький и пахнет молоком.
— Ее зовут Марта, — говорит мама.
Марта спит у меня в ногах. Марта бегает за моим велосипедом. Марта пасется на лугу только если я рядом. Стоит мне отойти она начинает жалобно плакать. Марта гоняет со мной мяч. Она помогает мне сажать картошку. Днем мы вместе спим на стоге сена. Но скоро осень и мне в школу.
— А где Марта будет жить в Киеве?
— Ну ты же понимаешь, мы не сможем ее взять с собой в квартиру.
Я понимаю.
Ночь. Я отпираю сарай. В сумке у меня полбуханки хлеба. Я украла ключи и вывела свой велосипед. Только бы Марта не бекала. Тихо моя хорошая. Единственный выход — бежать. Я пробираюсь через огород, малина царапает голые ноги. Вдруг меня ослепляет фонарик. Это дед. Я замираю. Он долго смотрит на нас и наконец говорит.
— Пусть перезимует у бабы Оли.
Я плачу.
Я тихонько пробираюсь на кухню, подставляю табуретку и достаю большую кастрюлю. Заранее открываю входную дверь, одеваю курточку. Я почти на ощупь пробираюсь в ванную. В окно ярко светит луна. В ванной тихо плещется сонная рыба. Я запихиваю рыбу в кастрюлю. Кастрюля тяжелая. Я едва поднимаю ее. Рыба пытается выпрыгнуть. Я иду как можно аккуратней. На улице прохладно. Я дрожу, то ли от холода то ли от страха. В парке темно, сквозь листву едва пробивается лунный свет. Я иду высоко поднимая ноги чтоб не запутаться в огромных корнях деревьев. Вот и пруд. Я захожу по щиколотки в воду и выпускаю рыбу. Бегом возвращаюсь домой. Ставлю кастрюлю на место, запираю дверь и ныряю под одеяло. Я знаю, что завтра мне влетит. Я счастлива.
Бабушка поворачивается ко мне спиной и старательно трет газовую плиту тряпкой.
— Баба Оля не смогла больше держать Марту.
Бабушка просит меня сходить к бабе Марии за молоком. Я беру бидон и ухожу. Но бабы Марии нет дома и я быстро бегу назад налегке. Во дворе с бабушкой какая-то женщина, гуси истошно кричат. Она держит Глорию. Гусыня машет большими белыми крыльями. Земля укрыта белыми перьями измазанными кровью. Бидон выпадает из моих рук, в глазах темнеет, звуки становятся тише... Тьма.
Бабушка бьет меня по щекам. Я медленно прихожу в сознание. Я нахожусь еще между "там" и "здесь", когда мне вдруг кажется, что она хочет свернуть мне шею.
— Не убивай меня! Не убивай... Пожалуйста.
Я почти кричу, хотя пересохшие губы едва шевелятся. Она обнимает меня.
— Ну что ты милая.
Она плачет.