ЧеС — Имя забытое богами

окурками вечер,

Как в вас нет стыда за прошитую

пулями веру,

Как в Нем нет стыда за эту

прожитую вечность...

Все кончено,

Поскольку конечно

Все, кроме бегства

По следам уходящего лета,

Бега

По ладам уходящего блюза...

Снова нервы,

И снова как плети,

И в который раз вены,

И опять, как открытые шлюзы...

Мама,

Я — здесь

Я снова дома...

(с. Юрий Наумов)

Холодно… Очень холодно и сил нет сложить руки на груди, чтобы хоть как-то укрыть обнаженное тело. Потом Она стала понимать, что руки ее и ноги разведены широко в стороны и натянуты до предела. Ее несколько приободрило, что Она вообще чувствует конечности — от холода сознание отказывалось подчиняться…

— Где я?.. Зачем я здесь?

Тишина… бесцветная, бесформенная, без вкуса и запаха…

— Есть здесь кто-нибудь?

Но губы ее не смогли и шевельнуться…

Внезапно Она почувствовала, что вращается в пространстве во всех плоскостях. Оборот за оборотом — скорость ее движения все увеличивалась. Ей казалось, мысли ее подобно телу вращаются, концентрируясь у недоступного центра.

— Мне бы приблизиться… Мне бы проникнуть туда…

Тело ее стояло на грани распада, но и цитадель, скрывающая смысл происходящего, также готова была выбросить белый флаг.

— Я не сдамся! Не отступлю!

— Ты действительно хочешь этого? — Впервые Она услышала Голос — очень знакомый, но давно забытый.

— Да!

— Ты не знаешь, на что идешь. Эта дорога не по тебе. Оставь ее пока не поздно.

— Я не сдамся! Я хочу этого!

— Ты проделала долгий и трудный путь. Ты заслужила покой. Неужели ты бросишь все на кон снова, даже не зная ставок?

— Тебе не отговорить меня! Не трать время: отпусти!

— Да разве я удерживаю тебя, девочка моя?! Сделай один только шаг… только… дорогой не ошибись…

Она сделала шаг… Тысячи шипов впилось в ее босые ноги, и тысячи скользких гадов зашипело из темноты! От боли глаза ее зажмурились, и сознание на миг померкло, но ни единого звука не сорвалось с уст ее. Она сделала шаг… Еще-еще-еще-еще…

Ее путь лежал по раскаленному свинцу, и дикий хохот сотрясал своды зала; свист невидимой взору толпы и плевки в лицо верными спутниками сопровождали ее, но… Она продолжала свое шествие вперед с гордо поднятой головой и взглядом, уверенно устремленным за пределы мрака.

— Я сделаю это!

…Мы все вскочили с мест, словно дети, уставившись в темноту и не веря глазам собственным...

Еще пять минут назад весь ночной пляж Санта-Иглз кишмя кишел переплетенными в химическом экстазе телами, принадлежавшим некогда мужчинам и женщинам. Напрасно море облизывало родной берег музыкой первозданной гармонии — ритм электронных тамтамов пульсировал в общей кровеносной системе, заглушая нервное биение тысяч сердец.

— Я ненавижу тебя… ненавижу… ненавижу себя… ненавижу… — Мои губы непрестанно повторяли одну и ту же фразу, касаясь все новых и новых любовниц и любовников, и, казалось, тысячи уст повторяют за мной. — О если бы мог я… если бы я только мог приблизиться… если бы мог только проникнуть…

— Смотрите! Смотрите! Она идет!..

Сквозь дымку не затушенных косяков и вставшие на дыбы волны Она шла абсолютно обнаженная и ярко горела изнутри. С каждым ее шагом волны вздымались всё выше и выше, словно стараясь преградить ей путь, но… всё ярче и ярче становился свет, исходящий от нее, и вскоре сама ночь вынуждена была признать свое бессилие — вокруг сделалось светло как днем…

Я чувствовал, что никого вокруг ни стало — я стоял совершенно один посреди бесконечной пустыни на коленях не в силах отвести глаз от нее. Она приближалась, и с каждым ее шагом животный ужас охватывал все существо мое — Бежать! Бросало в холодный пот и в жар, словно миллионы потерянных в секретных лабораториях подземелья вирусов одновременно взрывали плоть мою...

— Я… ждал тебя всю жизнь… и не тронусь с места!

Потом уже не осталось и ничтожного «я» — все, что до сих пор еще было мной, слилось с ней и чувствовало боль каждого ее шага! Тело мое было брошено на раскаленные угли и, извиваясь, корчилось от боли!

— Нет!!! — С непривычки едва не сорвалось с уст, но сквозь, крепко сжатые зубы, процедилось — Дддда…

В тот же миг рука ее коснулась моего лица — боль отступила… Свет медленно-медленно-медленно-медленно возвращался потухшим от бессилия глазам.

— Кто Ты?

— Вставай! Ты пойдешь за мной…

Мы долго шли рядом босиком по раскаленной трассе, по-прежнему обнаженные под палящими лучами полуденного Солнца, не чувствуя ног. Это было скоростное шоссе Айрон-Мейден, соединяющее Моррисон-Сити с Раби-Шанкарой. Мимо нас со свистом, словно пули у виска, непрестанно проносились фантомы сверхскоростных каров. О, как это было далеко от меня теперь! Еще вчера…

Еще вчера я жил нормальной жизнью. Подобно миллионам менял кары, города, женщин и мужчин, словно лезвия бритвы. Я глотал колеса, забивал косяки и непрерывно пудрился. Подобно миллионам каждую ночь перемещался из клуба в клуб, с пати на пати. Подобно миллионам восклицал в такт 140 ударов/мин.: Мы Боги! Мы венец творения!

Наша цивилизация достигла своего апогея: наркотики перестали быть чем-то запретным и смертельно-опасным, а беспорядочные половые связи чем-то аморальным — обновленная химическая формула в сочетании с сексом даровала вечную жизнь в непрерывном кайфе! Силы физические и интеллектуальные не покидали сидящего на колесах ни днем, ни ночью. Исчезли такие понятия как истощение и депрессия — смыслом жизни становились движение и секс. Тела обретали неуязвимость, но сохраняли приумноженную многократно чувствительность к удовольствиям. В прошлое ушли травмы, болезни, термические, химические, радиационные ожоги — процессы восстановления происходили на глазах! Работа хирургов ограничивалась в основном сшиванием расчлененных в результате транспортных столкновений тел. Меня самого пятнадцать раз собирали буквально по косточкам. Нет, не то чтобы я как все купил права в Спид-Ленде — просто порой…

Она бьет по вискам! Эта музыка древних рок-н-роллов! Сам не знаю, почему я отдаю предпочтение этим допотопным музыкальным направлениям, когда находит это настроение: мне до смерти надоел мой кар! Мне до смерти надоел мой сити! Мне до смерти надоели мои стервы! Я больше не хочу! Не могу! Выпустите меня из этого склепа!..

На полном ходу сквозь металл и стекло крупнейшего казино — Голден-Кисс на Мерлин-стрит что в Лас-Элвисе… Визги стриптизерш, брызги текилы и рома, звон хрусталя — Ваше здоровье! золотой дождь фишек и звездная затуманенность ангельской пыли… Салют! Салют! Вчерашняя вечерняя крошка — кошечка моя, Салют! Сладенькая моя, Салют! Недопитая и неопознанная мною, Салют! Прелесть моя… загадка, всеми понадкусанная… нейлоновая, неоновая, кровавым рубином крещенная… аукционная… отыгранная за пару гаванских… свингующая, миксующая, смакующая… девочки и мальчика мои с застывшим в глазах не меркнущим рассветом… Прощайте!..

Мои родители… Я подобно миллионам уже не помнил их. Поколения, жившие до нас, погибли, не пожелав принять новый химический мир с его законами вечной жизни.

Наши дети… они так никогда и не появились на свет. Химия, пульсирующая по общим венам, вступила в сговор с кочующими во всех венерическими. Их нерушимый союз привел к тотальному бесплодию мужчин и женщин: Наконец-то! половая свобода стала действительно безграничной, обезличив самые половые различия! (Таким образом, старания хирургов диктовались не высшим гуманизмом, а элементарным меркантильным демографическим расчетом)

— Скажи, почему Ты выбрала именно меня? — я, наконец, нарушил дорожное молчание.

— Выбрала?.. Ты звал меня и я пришла…

— Ты… Ты моя Смерть?

— А если это так, что ты чувствуешь сейчас?

— Я… я чувствую, что очень мало жил…

— Что ты имеешь виду, говоря, что жил… очень мало? Сколько тебе лет?

— Я уже не помню… слишком давно устал отмечать свои дни рождения…

— Этот мир обделил тебя благами, доступными другим? Ты нуждался? Может быть, тебе оказывали недостаточно внимания?

— Я всегда был богат, знаменит и популярен… везде, где бы я не появлялся, меня встречали как Бога... у меня всегда было много женщин и мужчин — я испытал все, что могла предложить секс-индустрия эпохи апогея…

— Может быть, у тебя остались не отданные долги?

— Нет…

— Близкие — любимые тобою люди, может быть дети?

— Нет…

— Ты бы хотел увидеться с кем-то прежде, чем уйдешь со мной?

— Я не могу вспомнить ни одного лица…

— Что же тебя так держит за жизнь?

— Я не нахожу этому имени… мне не известно Оно…

— Чего же ты так и не получил в этой жизни?

— Я не нахожу этому имени… мне не известно Оно…

— Успокойся, мальчик мой, — наконец, Она обернулась ко мне и улыбка ее подобно инсулиновой струне вошла в мое сердце, — Я не Смерть твоя… Мое появление в этом мире намного старше ее. Без меня, ее лапы не коснутся ни тебя, ни мира эпохи апогея.

Я остановился. В глубине глаз ее растворялась бесконечность моего пути (пути к ней?). Губы мои складывались в улыбку сами — без химического приказа! В этом чувствовалось что-то забытое где-то далеко-далеко от сюда в стране раннего детства…

— Я тебе верю!

— Поэтому выбор и пал на тебя.

— Но кто Ты? Мне кажется, я знал тебя, но... никак не могу вспомнить имени.

— Мое имя тебе ничего не скажет, ибо ты так часто слышал и произносил его, что не найдешь значения ни в одном научном труде. Моим именем названы города и улицы, клубы и притоны, магистрали и мосты, лайнеры и марки автомобилей, косметические линии и ювелирные шедевры, галлюциногенные деликатесы и музыкальные сны. Мое имя звучит с экранов и из динамиков. Им исписаны стены и туалетная бумага. Его произносят чаще любого другого, даже чаще, чем имя «бог», но значение его также забыто всеми…

Меня тянуло вглубь. Каждый шаг давался с таким трудом, словно ноги налитые свинцом приходилось вытягивать из зыбкой трясины. Свет растворялся, словно зрачки мои были брошены в концентрированную серную кислоту. Звуки отдавались бесконечным эхом, смешиваясь с вязким кисельным ветром и теряя всякий смысл. Голова наливалась кипящей ртутью. В кости впивались сверла тысяч дрелей...

Колеса! Мне нужны были колеса! В мире эпохи апогея уже много лет никто не нуждался — затянуться и напудриться было естественней, чем почистить зубы или справить нужду. О ломках забыли. Новые боги не знали боли. И вот она возвращалась! Она овладевала мной, рвала на части, превращая в загнанного зверя, и не отпускала ни на минуту! Я умолял, обращаясь к чему-то непонятному мне и забытому, прекратить эту пытку!

— Ты хочешь остановиться прямо сейчас? Вернуться в свой привычный мир? Снова быть неуязвимым? здоровым? сильным? хозяином положения? открывать все двери? черпать удовольствия и быть почитаемым — Богом?.. Я не слышу тебя! — Голос… такой знакомый и такой забытый... Он нарушал хаос агонии своей настойчивостью.

— Ннннееееет!

— Кого ты пытаешься обмануть? Эта дорога не по тебе! Да и куда она ведет тебя, знаешь ли ты?! Эта боль только начало… Останови это безумие, пока не поздно!

— Я… не сдамся! Я выдержу это!

— Я ждала твоего явления.

Из зеркала, возникшего на голой стене, прямо в глаза смотрела та, кому даны были ножницы, обрезающие нити жизни. Эпоха апогея нисколько не затупило ее лезвий. Она не сидела без работы ни единого мгновения: энергия распада духовного идет непрерывно — она сильнее распада физического. Обладательница загадочной улыбки сошла с зеркальной глади, словно с древнего полотна. Порхнув легким мотыльком с камня на камень, она закружилась в танце, моментально собрав в воронку армию тяжелых туч на совершенно ясном небе.

— Сестренка! Ну, как ты малышка? Как тебе погодка? — гостья с издевкой улыбалась, вертя смерч вокруг пальца, — Симпатичный мальчик, не правда ли? А у тебя губа не дура! Знаешь, меня всегда удивляло, как же мы с тобой похожи в своих предпочтениях: мне всегда нравились твои игрушки!

— Он тебе не игрушка! Не тронь его!

— Тише… тише… К чему так нервничать? Мне слишком хорошо известен каждый его шаг. И поверь мне: ни на кого у меня не было так много прав как на него! Его жалкая душонка погрязла от основания мира. Или ты подобно другим веришь, что формула божественного бессмертия родилась в глубинах секретных лабораторий подземелья?! Не будь наивной дурочкой: обычно тебе это идет, но не в данном случае! Этот мальчик сам выбрал свою судьбу и увлек за собой весь мир…

— Пусть так — это не имеет значения. Он мой!

— Тогда вставай и дерись за него! Ну, что же ты?!.

Мое тело билось в конвульсиях. Я чувствовал бездну под собой и бесконечную воронку, сосущую силы души моей. Там высоко-высоко, по ту сторону смерча извиваясь в бешеном танце хохотала полупрозрачная тень. Ее пальцы сжимали мое сердце, заставляя вновь и вновь погружаться в боль, отнятую мною у каждого нового бога эпохи апогея.

— Я ненавижу себя! Ненавижу!

— Я люблю тебя…

Мою голову обнимала Она. Сначала ее нежные руки массировали мои воспаленные вески, затем ее влажные уста коснулись моих глаз. При этом я чувствовал, как в омуте боли всплывали спасительные островки света, расходясь во все концы нежными лепестками новорожденных подснежников, — я цеплялся за них! Моя спасительница все глубже и глубже проникала в меня, становясь частью моего собственного я, безропотно перенимая боль мою с каждым поцелуем.

— Вставай и дерись! — пылала яростью сестра ее, но Она ничего не слышала — губы опускались все ниже и ниже: с лица на грудь…

Воронка урагана, разорвавшая мне сердце, расступилась пред Ее губами.

— Это немыслимо! Как Ты смеешь?! Он мой! — повелительница стихии бесилась, но не могла и на шаг приблизиться к сестре!

Мои пересохшие губы уже тянулись к единственному спасению мира эпохи апогея.

— Мальчик, мой! — Преследовательница, словно читала мои мысли, — А ты не ошибся в выборе? Разве Она — спасение твое?! Вспомни ее! Вспомни, как следует! Неужели тебе Она не знакома? Ведь — это Она привела тебя сюда! Это Она научила тебя запирать меня на замок, словно отжившую вещь! Разве не с Нею под руку ты вошел в новый мир эпохи апогея? И где же Она была все эти бесконечные годы?! Ты искал Ее, утопая в галлюциногенных путешествиях, и что же?! Ее явление подобно ветру мимолетно — я же прихожу с самыми серьезными намерениями. Известно ли тебе, что не я, а Ее присутствие причиняет тебе адскую боль? Я же несу покой и забвение. Подумай хорошенько: твое имя погрузится в вечный сон вместе с тобой; все забудут о делах твоих и ни одно воспоминание не нарушит твоего уединения, не причинит тебе страданий...

Слова ее рассекали космическим скальпелем безоблачную ткань моего неба, расходясь чернильным следом. Пятно нарастало, насыщаясь беспощадным цветом — А ведь она права!

— Не слушай ее... — шепнула вдыхающая жизнь голосом тела — Она приближается, но ты успеешь! Ты ждал и жаждал, и ты передашь себя мне прежде, чем ее холодные руки будут возложены на главу твою… — поцелуи скользили все ниже и ниже, стекая каплями росы по нежности лепестков, — Солнце уже в зените — пора! Твое путешествие в этот мир только начинается…

Ласковая волна теплого прибоя обдала меня с головы до ног. Еще мгновение и я свободно парил в толще океана, овеянный теплом и светом. И только музыка дыхания, музыка желания, ритм сердец, бьющихся в унисон… Ее присутствием было наполнено все вокруг и все во мне: Она стала частью меня — я стал частью ее.

— Я люблю Тебя… — губы шептали что-то бессвязное, давно забытое и бесконечное, — Теперь я знаю Тебя!

Вода… толщи и толщи вод, обнимающие нас, приводились в движение нашим свободным вращением во всех плоскостях. Цвет… цвет и сопротивление — по мере увеличения темпа картина менялась! Агрессия! Среда, породившая наше единение, становилась между нами! Все усилия сблизиться сводились на нет — волны неведомой природы исходили от нас, подчиняя закону всемирного отталкивания…

Теперь Она жила во мне нарастающей болью: ее стон и тяжелое дыхание по ту сторону неведомых непроницаемых стен отдавались во мне, словно кто-то в тугие канаты скручивал ее внутренности, незримо соединенные с моими.

— Это… это только начало твоего путешествия… — ей тяжело было говорить — рыча раненой волчицей, Она зубами вырывала слова между схватками.

Меня прибило на самое дно и трясло в очередном приступе ломки! Завеса едкого дыма жадно пережевывала свет и грохот… адский грохот тысяч и тысяч несущихся во весь опор одичалых табунов.

— Прости…

— Это и есть жизнь…

И первый луч младенца, первый крик рассвета, первая кровь новой эры — сон или пробуждение, гибель или возрождение? Круг, замкнутый в бесконечность; зеркала, даровавшие асимметрию; хаос, обретающий долгожданное пристанище полотна; очищение песками времени, омовение солью…

— Взгляни, разве Она не прекрасна? Она частичка тебя, частичка меня — Она твое продолжение! Смотри на нее… дыши, любуйся, люби и верь мне: отныне ты спасен, мальчик мой! этот мир спасен!

Холодная рука, возложенная на голову мою, и голос лишенный и тени предвзятости или злорадства:

— Пора…

Я уходил, не оглядываясь с легким сердцем. Я уходил, унося с собой частичку нового возрожденного мира. Я уходил, унося Ее в сердце своем и даря Ее новому дню, новому горизонту, новой песне. Я уходил, навсегда оставаясь. Я уходил из мира богов, возвращаясь и любя.