Макс Артур — Легенда о лодочнике

Хижина, где проживал лодочник, располагалась у большой пристани. Рано утром перевозчик подводил свою маленькую лодчонку к причалам и ждал, пока кому-нибудь не понадобиться пересечь реку. Плату он брал меньшую, чем на крупных паромах, потому те, кто это знал, всегда пользовались услугами лодочника.

В ожидании заработка юноша любил рыбачить. Обычно он ставил две удочки на корму и одну на нос, когда хотелось прилечь на скамью и глядеть на облака. Медные колокольчики предупреждали его, если рыба клевала. Иногда улов был вполне приличный — лодочник мог даже не покупать еду к ужину — уху он умел варить вкусную. Гораздо реже перевозчик ловил крупную рыбу на блесну: забрасывая приманку подальше, а потом быстро подтягивая к себе с помощью деревянной катушки. Случалось, конечно, что юноша вытаскивал довольно крупную щуку или сома.

Но больше всего лодочнику нравилось неторопливо грести, ведя своё крохотное судёнышко через маленькие речные волны. На середине реки были отмели и островки, поросшие высоким камышом и старыми ивами. Бывало, перевозчик заводил туда лодку и забрасывал удочки. Заросли камыша скрывали от его взора оба берега, и казалось лодочнику, что нет в мире больше ничего, кроме него и природы, такой благородной в своём спокойствии.

Юноша не знал своей матери. Его вырастил отец-перевозчик, слишком любивший с друзьями выпить хмельной браги. Скончавшись, старик оставил в наследство ещё совсем юному сыну старую хижину да маленькую лодку. Друзья отца помогали мальчику, как могли — кто советом, кто опытом, кто едой, и повзрослев, он стал, как и его отец, перевозить людей через широкую реку. Работа приносила мало денег, но другой не было. Рыбакам приходилось ещё хуже — рыбы в реке становилось всё меньше.

Была у лодочника мечта: жить где-нибудь вдали от жестокого и грязного города в большом плавучем доме, ловить рыбу в своё удовольствие и найти хорошую девушку: такую, что бросила бы шумный город ради уединения с природой и любимым человеком. Но пока до этого было далеко, и лодочник несколько раз в день неустанно пересекал реку, принося в пустую хижину столько денег, сколько хватало лишь на самую скудную трапезу, если откладывать на зиму. Потому как на долгих три месяца реку сковывало льдом и жители, спешившие на тот берег, с лёгкостью добирались туда пешком.

Оттого мечта лодочника была всё такой же несбыточной, как и в тот день, когда он впервые представил себе уютное жилище на тихой заводи, далеко от города.

Однажды незнакомый человек попросил перевезти его на другой берег. Лодочник обрадовался, посчитав, что появился ещё один житель, которого он отныне будет всегда подвозить. Но разговорившись, узнал, что мужчина не местный, и приехал издалека доставить письмо.

— Подожди меня час, — попросил он перевозчика, когда они доплыли. — Мне нужно обратно.

— Как скажете, — пожал плечами юноша.

Когда человек ушёл, лодочник отплыл от причала не некоторое расстояние, взял в руки недлинное удилище, прицепил к леске блесну и забросил подальше. Он нечасто рыбачил на этом берегу. Быть может, здесь рыбы больше.

Раз двадцать он вытягивал блесну, обмотанную тёмно-зелёными водорослями. Юноша уже хотел было доставать банку со свежими червями, но решил забросить в последний раз.

Подержав на удачу в руке увесистый продолговатый кусок латуни с тройником на конце, лодочник размахнулся, закинул его подальше, и отпустил катушку. Блесна долго летела в воздухе, а за ней нитью паутины гналась леска. Наконец, приманка тяжело плюхнулась в зеленоватую речную воду.

Лодочник подождал, пока блесна опустится ко дну, а затем стал крутить катушку, рывками подтягивая приманку к себе. Он представил, как за слабо отблескивающей в мутных глубинах блесной погналась большая щука или судак. Или лучше, сом. Юноша улыбнулся.

И тут катушка, застопорившись, больно вдавилась в его пальцы.

— Вот незадача!

Перевозчик несколько раз отмотал катушку обратно, поводил удилищем из стороны в сторону, но блесна не шевелилась. Вероятно, вгрызлась своими латунными зубьями в какую-то корягу.

Что делать? Если дёргать слишком сильно, леска оборвётся и блесна навечно останется на дне реки. Терять дорогую снасть лодочнику вовсе не хотелось. Он решил вернуть её.

Юноша бросил небольшой железный якорёк, а затем прыгнул в прохладную воду, подняв фонтан брызг и едва не перевернув свою лодку. Глотнув побольше воздуха, лодочник поморгал в воде, осторожно взял в руку леску и стал опускаться вдоль неё. По его прикидке, глубина в том месте, где он потерял блесну, была не больше трёх-четырёх метров.

На самом дне почти ничего не было видно. Не выпуская леску, юноша проследил её путь к самому илу. И тут пальцы его нащупали какой-то губчатый кусок железа, в который блесна впилась сразу двумя зубьями. Воздух у перевозчика уже заканчивался, он, взмутив воду, выудил из ила злополучное железо и вместе со своей блесной потащил к своей лодке.

Забросив кусок металла в лодчонку, юноша осторожно забрался внутрь, и снял мокрую рубашку, оставшись в одних холщовых штанах.

А потом взялся высвобождать свою блесну. Кусок металла размером с кулак имел неправильную форму, был весь пористый и в наростах многолетнего ила. Лодочник на удивление легко вытащил тройник блесны — металл был очень мягкий. Солнце стояло над самой головой, и вдруг юноша уловил жёлтый блеск в том месте, где зубья блесны поцарапали находку.

Перевозчик не моргая, смотрел на находку, а в его душе, из самых её глубин, поднималась волною могучая радость, сметая на своём пути все мысли и желания. Долго ещё глядел юноша на чудеснейший золотой самородок в своих руках; вернувшийся к причалу человек так и не смог докричаться до лодочника.

С тех пор прошло три года. Неожиданно найденное богатство дало возможность лодочнику зажить без страха о завтрашнем дне, но как водится, мечта его исполнилась не совсем так, как он представлял.

Вместо плавучего дома ему удалось купить лишь небольшой баркас. Он ночевал в маленькой каюте, ненамного больше его прежней хижины, отданной теперь знакомому рыбаку. А днём лодочник поднимал специально установленный маленький парус и держал курс по речной глади, частенько останавливаясь в понравившемся месте на неделю, а то и больше. Далеко от города перевозчик не отходил, всякий раз возвращаясь туда за съестными припасами.

Он, как и прежде, любил рыбачить, теперь уже для собственного удовольствия. Случалось даже, выловив особо крупного окуня или сома, лодочник выпускал их обратно в воду. Теперь в его силах было подарить им жизнь.

Однако со временем такая жизнь наскучила молодому перевозчику. Оставшиеся после покупки баркаса деньги он отложил на еду, и их хватило бы, чтобы безбедно существовать ещё не один десяток лет. Но прежний интерес к жизни стал исчезать. Мечта была достигнута. Раньше ему очень редко удавалось выкроить день, чтобы наведаться со своей лодчонкой в живописные речные затоны за городом. Теперь же он сам жил в таких, а это совсем не одно и то же. Да и скучновато было одному. Слишком молод был ещё лодочник, чтобы в одиночестве находить утешение в собственных мыслях. Девушка, с которой он хотел бы провести остаток жизни, ему так и не встретилась; да он и не искал особенно.

В один из своих приездов в город перевозчик узнал, что градоначальники затеяли постройку широкого моста через реку. Это поразило его. Выходит, что не найдись вдруг самородок, то услуги лодочника были бы уже не нужны? Что бы он тогда делал?

«Мечты приходят и уходят, — думал однажды перевозчик, сидя в удобном кресле на носу своего баркаса. — Или мы достигаем их, или забываем, понимая, что мечты несбыточны. А смысл жизни — это то, что ведёт человека через всю жизнь, осознанно или бездумно. В чём же он? Зачем мы живём?»

Большой аист пронёсся над зарослями тростника у дальнего, поросшего высокой травой берега, спугнув более мелких пичужек. Тёмно-зелёные ели с другой стороны нисходили к самой воде гигантскими лесными ступенями. Сверху на них наползал вечерний туман, точно дым от солнечного костра, что пронизывал кисейную завесу косыми оранжевыми лучами. Лёгкий ветер гнал по воде рябь.

Река, на которой жил перевозчик, где-то в невообразимых далях на юге впадала в солёное море. Какое оно? Говорят, волны там выше, чем мачта его баркаса. А ведь он мог бы доплыть туда, увидев по пути другие города и земли.

Не раздумывая больше, молодой лодочник поднял якорь и поставил парус. Баркас медленно заскользил по воде.

Берега родного города проплывали мимо него. Больше он не увидит их никогда. Грязные голодные хижины рыбаков, в одной из них ютился и он когда-то.

Странное дело. Лодочнику вдруг почудилось, будто баркас его по прежнему стоит на месте, а движется всё вокруг, берега и небо, вода и воздух. Весь мир.

Он отошёл далеко от мест, где плавал раньше. Зелёные равнины, где выпасали скот, тянулись вокруг. Осока и хвощ спускались по пологим илистым берегам прямо в речную воду, кое-где прерывая её темнеющими мостами зарослей. На берегах лишь кое-где маячили молодые берёзы и клёны, одинокие среди необъятного травяного моря. За очередным поворотом реки перевозчик остановился, чтобы купить свежего молока. Лодочник разговорился с одним из скотоводов, добродушным человеком лет сорока.

— Скажите, в чём ваш смысл жизни? — спросил перевозчик.

— Знаешь, это сложный вопрос, — был ответ. — В юности я хотел иметь собственное стадо, небольшой дом и хорошую жену. Я думал — это и есть смысл моей жизни. Теперь у меня всё есть, и вышло так, что это были всего лишь мечты юности. А смысл всегда оставался один — получать радость от самой жизни.

— Не доставляя горя другим, — добавил лодочник.

— Конечно, — согласился скотовод.

Перевозчик улыбнулся. Такой смысл жизни был ему по душе. Ведь он и сам думал точно так же.

Ниже по течению росли леса. Река расширилась, покрывшись шапками островков, на которых кучились ивы. Корни деревьев пили воду прямо из реки. Изредка по берегам проглядывали среди стволов избушки охотников. Лодочник заглянул в одну из них, чтобы купить немного дичи.

В избе жил молодой охотник, рано осиротевший. В чём-то он был похож на самого перевозчика. Да и собеседником оказался хорошим. Они даже скоротали вечерок у огня за сытным ужином и бутылью хорошего вина, принесённой лодочником. Охотника заинтересовала история перевозчика.

— Если бы водились в лесу золотые птицы, возможно, я мечтал бы подстрелить одну такую.

— Зачем?

— В соседней избе, в трёх часах пути от моей, живёт пригожая дочка охотника. Отец девушки обещал её руку мне, если я выполню одно условие.

— Принесёшь ему золотую птицу?

— Нет, — рассмеялся охотник. — Мне нужно добыть три шкурки горностая ей на шубу. Одна уже есть. На это ушло пять лет.

— Редкие звери, — заметил перевозчик.

— Ещё какие. Боюсь, что пока я добуду последних, мне уже стукнет тридцать лет.

— Значит, твоя мечта — завоевать любимую женщину? — спросил лодочник.

— Мне кажется, это мой смысл жизни. Ведь если мечта слишком далёкая, она становится смыслом всей жизни.

Это тоже была хорошая мысль.

Баркас выплыл из полосы лесов и уходил в другие края.

В маленьком городке, примыкавшем к реке, на баркас подсела одна художница. В лёгком ситцевом платье, миловидная девушка прохаживалась в задумчивости по берегу, когда лодочник, купив целый узел продуктов, возвращался к своему баркасу.

Приветливо улыбнувшись, она подошла к перевозчику и поинтересовалась, куда он направляется.

— К морю, — махнул рукой хозяин баркаса.

Пообещав хорошо заплатить, девушка попросила довезти её до морского побережья.

Лодочник внимательно взглянул на неё. Ему не по душе было, что в баркасе, который он привык считать домом, будет кто-то посторонний. Однако миниатюрная девушка понравилась ему. Наверное, причина была в её солнечной улыбке. Быть может, и он понравился этой молодой особе.

— Ладно, — ответил лодочник. Деньги ему были не нужны, но ведь художница точно так же хотела увидеть море. Как можно отказать человеку, с которым по пути к одной мечте. Особенно такой красивой девушке.

Он подвесил ей в каюте ещё один гамак. Половину суммы девушка заплатила сразу, вторую часть пообещала по прибытии.

Впервые они откровенно побеседовали после выпитой на закате бутылки хорошего вина. Лодочник рассказывал попутчице о своей нелёгкой жизни и о том, как ему неслыханно повезло после стольких лет нищеты. А девушка поведала о себе. Оказалось, что она на пять лет старше перевозчика, хоть и выглядела ещё очень молодо. Родители умерли, оставив бедняжку на попечение строгой тётки, у которой и без того хлопот хватало. И девочка стала рисовать, с каждым годом всё лучше. Она стремилась быть не хуже сверстниц, у которых были родители.

Лодочник подивился её красоте, когда она говорила. Ему стало жаль, что нет возможности взглянуть на холсты художницы, ведь она уходила из дома навсегда, оставляя всё в подарок своей родственнице. Серые глаза девушки горели — наконец-то она сможет добраться до далёкого моря. Туда не ходило ни одно судно по реке.

— Я всегда рисовала всё, что было вокруг меня, — говорила художница. — Лучше всего, по словам других, выходили у меня тенистые аллеи и пруды, а ещё озёро, что у нас за городом. Однажды я сидела там и началась гроза. Поднялся жуткий ветер, по поверхности заходили волны. Били молнии, а я сидела и смотрела на это великолепие, жалея, что не взяла с собой кисти и краски. Впрочем, потом начался ливень, и я всё равно не смогла бы ничего изобразить. Но с тех пор я хотела увидеть настоящие волны, шторм и море, нарисовать всё это. Это стало моей мечтой.

— Что ж, — произнёс перевозчик. — Наступит день, и мы доберёмся до моря. Но тогда мечты будут достигнуты. Что же дальше. В чём смысл нашей жизни, который будет нас вести до самой смерти.

— Смысл, я думаю, нечто другое. Для меня смысл жизни — рисовать такие картины, чтобы весь мир ценил их, чтобы не было другого такого художника. Я хотела бы стать лучшей. А может, я и есть лучшая…

Лодочник нахмурился.

«Тщеславие, — подумал он. — Смысл жизни её в тщеславии. А это не лучшее. Она хочет, чтобы её носили на руках за то, что она просто изображает то, что видит. А ведь какой-нибудь граф, чтобы купить её баснословную картину, обложит своих крестьян дополнительными налогами. Нет, это не по мне».

Вслух он этого не сказал, не желая обижать попутчицу. Кто знает, почему девушкой так двигало тщеславие. Вероятно, этому были свои причины. Быть может, то, что она осталась сиротой. Как же он может судить её за то, что она просто движима иными мыслями и целями. К тому же одна общая цель у них есть.

Однако их приязнь, возникшая после искреннего разговора, так и осталась приязнью. Наутро каждого из них немного смутил тот факт, что в первый же день знакомства они так разоткровенничались.

В месте, где река неожиданно сужалась, становясь очень глубокой, через неё была переброшена странная запруда из толстых бревён, для крепости скованная толстой цепью. На одном конце стоял дом. Едва баркас приблизился, из хибарки выскочил человечек в алом костюме и с истрёпанной грамотой в руке. За ним вышли ещё четверо — дюжие молодцы с кремневыми ружьями.

Перевозчик быстро выбросил якорь, чтобы не угодить в запруду. Человечек резво прошёлся по запруде и встав у носа баркаса, прокричал:

— Милостью лорда, владетеля сей земли, объявлено, что каждый проходящий транспорт, будь то плот или корабль, должен выплатить сто три золотых в казну светлейшего лорда.

— Грабеж! — крикнул ему лодочник. — Разве река собственность лорда, а не короля? Все суда, плывущие под флагом страны, вольны плавать где угодно в пределах королевства.

— В других землях, — довольным тоном сообщил глава запруды. — Здесь же владения королевского зятя.

Делать нечего. Пришлось выплатить невозможную сумму, и это была добрая четверть всех сбережений перевозчика.

— Не дешёвый, оказывается, путь к морю, — заметил перевозчик.

— Деньги, это всегда деньги, — пожала плечами художница.

— Особенно, если не твои деньги, — съязвил лодочник. — Эдак лорд скупит все реки и земли страны. Что же тогда будет? Жажда власти — худшая из всех целей.

— Чего доброго, ещё отравит наследного принца и сам займёт трон, — закончила попутчица.

— Всё может быть.

Спустя неделю баркас подошёл к большому городу, не меньше того, в котором родился и вырос лодочник. Ветер посвежел, затем задул изо всех сил. Большие волны неслись по реке. Качка подействовала на художницу плохо. Она была бледнее прежнего и шумно дышала, чтобы унять тошноту.

— Я переночую в ближайшей таверне, — сказала девушка. — Завтра утром приду, и если погода наладится, поплывём дальше.

Лодочник кивнул.

Вечером он разжёг огонь в маленькой печи и сытно поужинал. Затем выпил вина и лёг в свой гамак. Баркас сильно качало, убаюканный этим, перевозчик быстро уснул.

Проснулся он глухой ночью. Слишком уж сильной стала качка. Лодочник выглянул в окошко каюты.

«Что-то не так, — подумалось ему».

С некоторым запозданием он догадался, что случилось.

Огней причала, к которому пришвартовался баркас, видно не было. Лишь очень далеко россыпями искр выделялись на фоне окружающего мрака холмы города.

Судёнышко сорвало с якоря и вынесло на самую стремнину.

Перевозчик выскочил наружу. Его судёнышко стремительно уносило куда-то по тёмным волнам. А затем вдруг раздался ужасающий треск, точно днище баркаса сдавило гигантскими тисками. И в тот же миг лодочника подняло с досок, на которых он стоял. Пролетев по воздуху немалое расстояние, человек угодил в холодную воду. Едва успел сделать вдох, и его накрыло волной. Нога его больно ударилась о камень. Но какие камни на середине реки? И тот перевозчик всё понял.

Баркас наскочил на речной порог.

Несчастного лодочника швыряло из стороны в сторону. Его со страшной скоростью перебрасывало волнами среди порогов.

«Как глупо! Как же нелепо умирать так!»

Слёзы выступали на глазах, растворяющиеся во мраке воды. Волна за волной накатывала сверху, не давая сделать новый вдох.

И снова треск, но теперь уже раздробленного острыми камнями позвоночника. Обездвиженный лодочник только и мог, что кричать.

— Будь проклят тот день, когда я нашёл этот самородок! Он только погубил меня! Будь проклят…

Через миг перевозчик почувствовал сильнейший удар о затылок, и это было последнее, что он помнил в этой жизни.

Непроницаемая темнота. Лишь после среди тьмы стали посверкивать огненные сполохи. Они преображались, жили собственной жизнью, превращая тишину в странный шипящий шум, почти осязаемый. И живой.

— Ты пришёл! — голос был безлик, словно не звучал вовсе.

— Кто ты?

— Вопрос в том, кем являешься ты.

— Я жив? Почему я не чувствую ничего. Только вижу и слышу.

— Тебе сейчас позволено только это.

— За что я здесь?

— У каждого из вас много добрых деяний и ещё большее множество грехов. Но всегда есть что-то одно, из жизни, что определяет вашу суть и дальнейший путь.

Молчанье. Языки пламени оформились в единый шар, пульсирующий среди тьмы, прожилки слепящего огня струились по нему, точно алые реки по лику планеты.

И снова голос.

— Ты не возблагодарил Судьбу, найдя золотой самородок, но нашёл в себе волю проклясть Её, когда умирал. Может быть, за это ты и был покаран.

Голос не укорял, он просто говорил, и невозможно было возражать ему, ибо стократ был прав обладатель этого голоса.

— Да, это так. Я проклинал Судьбу. Я каюсь.

— В тебе говорит страх. Чтобы избавиться от этого чувства, вы делаете и гораздо большее. Но не боится тот, кому нечего терять. Взгляни на себя.

— Как?

— Со стороны.

Ничего не осталось от некогда светлой жизни во тьме мрачного подземного зала. Только лёгкая трепещущая душа.

— Ничего не осталось. Но я боюсь потерять и это. Разум.

— Это иное. Мне не дана воля отнимать души, кроме самых избранных случаев.

И липкий ужас исчез. И снова, точно приговор:

— Ты не возблагодарил Судьбу, но нашёл в себе волю проклясть Её.

Страха больше не было. Точно склонив несуществующую голову, внимал слушатель своему хозяину, Повелителю Душ.

— Ты меня покараешь? — был задан вопрос.

— Я лишь наказываю тех, кто послан ко мне. А карает тот, кто выше нас всех. Наказание тебе уже уготовлено. Ты будешь служить другим наказанным до скончания веков.

Но радуйся, лодочник, если услышишь «спасибо» из уст хотя бы одного из тех, кому ты послужишь — ибо я в тот же миг верну тебя к жизни и возвращу в мир людей...

Хлипкая лодочка бесшумно плыла по чёрным волнам подземной реки. Тусклый фонарь освещал её серые борта и неясную призрачную тень на носу. Ни силы, ни достоинства не было в этой выцветшей фигуре. Один только страх. А на корме лодчонки мерно взмахивал чёрными вёслами согбенный перевозчик, закрыв лицо глухим капюшоном.

Не сойти теперь ему ни на один из берегов, не быть в мире мёртвых или в мире живых. Некогда перевозчик встретил Её, и исполнилась его последняя мечта. Но не лучше бы ей было оставаться мечтой и дальше, давая волю существовать здесь, жить этой мёртвой жизнью. Не прекрасной молодой девушкой явилась Она к нему; нет, это была душа в облике горбатой старухи, которой она умерла. Той, которую он её помнил, давно уже не было. Как не было и радости узнавания в пустых глазах её слабой души.

Вот дно лодки сухо проскрежетало о каменный берег. Неясная фигура соскользнула с носа и устремилась куда-то во тьму — туда, где бессилен был слабый свет фонаря.

А старый лодочник долго глядел вслед исчезнувшей тени, а затем тихо вздохнул и оттолкнулся вёслами от берега. Маленькая лодочка вновь устремилась туда, где на прибрежные камни ещё падал отсвет мира живых. За новой душой. Что тоже не поблагодарит лодочника за перевоз в Царство Мёртвых. А до тех пор не сойти ему с чёрных вод Реки Смерти...