Обычная просторная комната, отведенная под столовую. Она наполнена светом и людьми, а еще множеством запахов. В центре за столом сидит скрестив руки на груди Максим. Он кладет руки на стол упирается взглядом в противоположный край.
Максим: —Каждое сказанное мной слово — есть проявление моего одиночества.Нет, не так. Каждое слово — доказательство одиночества. Когда-то я думал, что слова нужны что-бы люди могли понимать друг друга. Но они всего лишь мираж, исчезают — стоит только подойти ближе. Теперь это очевидно.Они ,как морской прибой, ударяются о берег моего сознания и ,поигрывая галькой, размывая и разбрасывая мои мысли, снова уходят в никуда, одна волна за одной, непремнно разные, но кто их разберет в голосе прибоя, год от года повторяющего одно и то же. Ведь мы всегда несем бред.
Катрин: —И почему ты смотришь именно на меня?
Максим: —Помоему это ты спросила почему я сегодня такой молчаливый.
Катрин: —Нет, почему ты посмотрел на меня со словами "всегда несем бред".
Максим: —А разве это не так?
Катрин: —Ну если тебе ,кажется, что я несу бред то не слушай меня.
Максим: —Точно, "кажется" как я и говорил мраж.
Паша: —Ты прав от нее никогда дельного не услышишь. Все про бывших своих и том как все достало. Я вот вопросом задаюсь: у тебя настоящие вообще бывают.
Катрин: —Хм... Я сейчас обижусь и уйду!
Роман: —Да не слушай ты его — это он в "настоящие" просится.
Паша: —Боже упаси.
Роман: —А кто здесь чушь и несет — так это ты Макс.
Максим: —Конечно же так.
Катрин ,собрав миленькие тетрадки и положив их в маленькую сумку, соскачила из-за стола и еще раз хмыкнув растворилась в людской толпе. Максим медленно положил голову на обратную сторону ладони, уткнулся глазами в стол.
Паша: —Ну вот слабая половина человечества нас покинула, можно и пополнить силы.
Паша ставит на покинутое место свой рюкзак и демонстрирует присутствующим бутылку прозрачной жидкости.
Роман: —Ты опять за свое. Сколько раз говорить: не будет никто с тобой пьянствовать средь бела дня.
Паша: —Помнится вчера ты говорил тоже самое. И мы помним чем это кончилось. Правда Макс.
Да пожалуй дело не в словах. Наверное, люди не могут, попросту не способны, понять другого. Поэтому неистовое стремление быть понятым — безнадежно, а осознание всей полноты этой безнадежности и есть одиночество. Неужели я обречен быть одиноким. неужели нужно под корень обрезать крылья, вырвать их с мясом, и бросить в пламя забвения, чтобы и дальше неведомо за чем тянуться к звездам, или, нужно пригвоздить свой язык к небу и стереть слова из памяти, чтобы все реже и реже в споминать что одинок. Неужели... Неужели...
Максим поднял голову и наткнулся клазами на пластиковый стаканчик.
Максим: —Неужели вам не достаточно той чуши что я уже наговорил.
Паша: —Пока ты ,как бы это сказать, переглядывался со столом. Я набрался не малых сил, и ,не побоюсь этих слов, сбособен понять даже ту чушь, что пишут в наших учебниках по философии.
Ромак: —Короче, надрался и ему теперь все пофиг.
Паша: —Да, что-то в этом роде. Так что давай ,нестесняйся, выпей и начинай. На чем ты там остановился миражи, море.
Максим залпом вливает в себя содержимое стакана.
Максим: —Ну раз тебе пофиг, то ладно. Если в пустыне после нескольких дней скитаний тебе мерещится целое море, то ты сошел сума от одиночества, или ,что более вероятно, утомлен солнцем и жаждой и тебе просто надо выпить.
Паша: — Ну вот теперь я тебя прекрасно понимаю. Ты прав надо выпить.-
Заключил Паша наполняя стакан Максима.