Солнечный Волк — Паровозики

— Например? — спросила, осторожно всхлипнув.

Я, улыбнувшись и не прекращая шагать, повернул голову в сторону уходящих стеклянных витрин, сверкающих мне новогодними украшениями, и натолкнулся на давнего своего друга. Мимо мелькали машины, периодически оглушая нас ревом клаксонов и скрежетом шин, мелькали вечноспешащие люди, а ветер швырял в лицо тающие уже на подлете снежинки. Я сделал шаг в твою сторону и мы пошли совсем рядом, почти соприкасаясь руками. Почти, потому что я знал — не время. Ты осторожно смахивала чуть подледеневшие слезы с ресниц и отворачивалась к дороге. Тебе было больно, и это была целиком моя вина. Я, чуть прикрыв глаза и развернув голову в твою сторону, сказал:

— Я хочу рассказать тебе про паровозики. У меня в детстве их было два, один голубенький, с большими желтыми колесами, а второй целиком черный, большой, угловатый и поэтому даже немного страшный. Я возил их за собой на веревочке, первый по будням, а второй по выходным. Мне почему-то казалось,что он с друг другом не ладят, — с каждым словом я погружался чуть больше в воспоминания, но не забывал украдкой смотреть на тебя. Ты поправила свою перчатку, вздохнула, и повернулась, наконец, в мою сторону, чуть склонив голову в интересе. Я, подняв в довольной улыбке уголки губ, продолжил, — ещё у меня был кот,Тишка. Он и сейчас живет у родителей, но уже старенький. А тогда он бы маленьким и бесшабашным, прямо как я. Он всегда бегал за паровозиками и норовил ухватить их зубами. Иногда ночью, когда я спал, он хватал один из них, и утаскивал в свою постель, где долго-долго грыз, а затем и засыпал в обнимку. Как-то утром, мама обнаружила, что его язык стал желтым, прямо под цвет колеса, которое котенок забыл вытащить изо рта. Вот так... А теперь твоя очередь, Ника.

— Моя? — протянула ты чуть недовольно, но, немного подумав, начала свой рассказ, — а у меня не было паровозов. У меня была кукла Даша, но я всегда хотела иметь для неё свой транспорт — согласись, ходить по всей моей квартире на своих маленьких пластмассовых ножках весьма утомительное занятие. И если бы у меня был паровозик, я бы катала на нем Дашу. А так, в итоге одна из её ножек отломилась… Я долго плакала, но потом играла в доктора. Вот и доигралась.

— Вот когда ты решила стать медиком, — рассмеялся я, но затем, резко оборвав смех, грустно сказал — а вот мой черный паровозик однажды убежал от меня. Наверное, он обиделся на то, что с разноцветным я провожу так много времени. Да чего там, даже Тишка тоже любил больше играть именно с ним. Вот…Он уехал, а я и не заметил. Только когда наступили выходные, я начал его искать, но так и не нашел. Тогда я ещё не знал, что он обиделся, но вот сейчас это понимаю.

Продолжая говорить, я открыл дверь в кино, и пропустил тебя. Ты стянула шапку, не отрывая от меня глаз, на дне которых медленно продолжала оседать обида, и расправила платье. Я осторожно улыбнулся тебе, и закончил:

— Я нашел его под кроватью только через три дня. Он стоял там, обиженный на всех и вся и медленно покрывался пылью. Я тогда был очень рад, носился с ним, отмыл его от пыли и грязи, и начал таскать за собой их обоих, потом взял кисточку и покрасил его. Знаешь, что я понял потом? — я обнял тебя, чувствуя лишь символическое сопротивление, и прижался губами к уху –Что люди тоже паровозики. Прости меня, милая.

— Я подумаю над вашим предложением, — строго ответила ты, но обняла в ответ. Мы пошли к кассе — но больше так не делай!

— Конечно, — улыбнулся я ей, и развернулся в сторону ожидающей кассирши — мы хотели бы посмотреть кино!

— Какое? — сквозь очки устало спросила меня женщина.

— Про паровозики — радостно вклинилась ты, возбужденно тряхнув волосами, м я чуть не задохнулся от нежности.

Мы посмотрели на друг друга и рассмеялись.

Все было хорошо.